Так и прожил с ней Егор до конца войны, помогал по хозяйству и делил постель. Жизнь в деревне его вполне устраивала, но он понимал, что вечно это продолжаться не может. Надо было двигать в Москву и как-то легализоваться. Пинчук познакомился с мужиком средних лет по прозвищу Серый – так его все соседи называли. Как-то за литром самогона они разоткровенничались. Серый, матерый уголовник, сбежал из лагеря и тоже осел в этой деревне. Егор изложил ему свою проблему и предложил присоединиться. Но тот отказался, – мол, надоела ему воровская вольница, а здесь тишина и покой. Но помочь согласился и достал потрепанный паспорт с линялой фотографией.

– Отпустишь усы и очки нацепишь – может быть, и проскочишь. А в Москве обратишься к Бухгалтеру, скажешь, от Серого – он тебе любые бумаги выпишет. – Серый назвал адрес.

– А почему Бухгалтер? Он что, деньги считает? – спросил Пинчук.

– Да нет, он фальшак лепит, а на бухгалтера просто похож. А у тебя самого-то деньги есть Бухгалтеру за работу заплатить? Не бесплатно же…

– Найду, – пообещал Пинчук.

Дома у него имелись кое-какие накопления, а в органах он наверняка числился без вести пропавшим. Кто его искать будет?

Поимев печальный опыт на железной дороге, Егор поехал на перекладных – тогда в тыл ехали целые колонны разномастного транспорта. До Москвы он добрался без приключений – даже потрепанный паспорт не понадобился. Вынув запасной ключ, хранившийся в щели над верхним наличником, он вошел внутрь пропылившейся родительской квартиры. Отец погиб в ополчении в начале войны, а мать затерялась в эвакуации, где-то за Уралом. Взяв деньги, Егор отправился к Бухгалтеру, петляя по переулкам, – благо тот жил не так далеко. Сказал, что от Серого. Через пару часов, подождав во дворе, он получил нужный комплект документов. Куров Егор Николаевич – так он теперь назывался.

Наслушавшись про воровскую вольницу у Серого, Пинчук решил, что работа – это для крестьян и пролетариев, и попросил Бухгалтера познакомить его с серьезными людьми. Так он попал в банду некоего Бизона. Бизон погиб в одном из налетов, и банду, несмотря на молодость, возглавил Пинчук. Подельники оценили его расчетливость, прозорливость и умение быстро гасить внутренние конфликты. Так появился Стрелец.

«Мне предъявят два обвинения – в дезертирстве и бандитизме, – прикинул Пинчук, закончив повествование. – И надо минимизировать степень моей вины. В своем изложении истории моей биографии я слегка покривил душой. Слегка, если подходить формально. Во время атаки я упал в траву, типа оглушенный взрывом гранаты. Если найдутся свидетели, что вряд ли, то что они смогут подтвердить? Упал и упал. Там многие падали, по причине смерти или ранения, половина роты. Упал, потерял сознание, а очнулся в плену. Из плена бежал. И это „слегка“ превращается в принципиальные изменения в моей судьбе. Теперь я не дезертир, а попавший в плен, да еще умудрившийся сбежать. А это большая разница. Почему сразу не пошел к властям? Да испугался. Человек слаб.

С бандитизмом сложнее, тут не просто выкрутиться – у них все козыри на руках. Правда, трупов за мной не числится. Про Кравца они вряд ли допрут – сбежал куда-то с концами, и все. Но остальное… А если договориться? Признание вины они не воспримут как сотрудничество со следствием – они и так из меня все выколотят в буквальном смысле этого слова. А если… Думай, думай, голова…».

– Почему ты двинулся на запад, к немцам, а не на восток, к нашим? А ты именно двинулся – армия наступала, немцев там уже уничтожили, в плен тебя брать было некому. А может быть, ты хотел присоединиться к РОА, к Власову? – последовал вопрос.

– Не знаю ни про какое РОА. Боялся да и соображал я тогда плохо.

– Соображал в нужную сторону, – вмешался Комов. – Ладно, с деталями твоего «пропадания» следствие разберется.

И тут Пинчука озарила блестящая идея.

– Товарищ капитан, – обратился он к Комову. – А вариант сотрудничества может смягчить наказание? И сотрудничества не со следствием, а непосредственно с вашим ведомством. Я примерно представляю, чем вы занимаетесь. Готов предоставить любопытные сведения.

Комов встрепенулся от неожиданного предложения.

– Это зависит от важности сведений, – сказал он и остро посмотрел на Пинчука.

– Это вам решать. – Пинчук задумался, формулируя сообщение. – Однажды ко мне подвалил один тип, молодой, хорошо одетый, и предложил, если без обиняков, совершать теракты, жечь, взрывать, убивать. Сумму посулил огромную. Я люблю деньги, но всегда взвешиваю риски и цену этих денег. Поэтому я вряд ли бы согласился на это с виду заманчивое предложение, но сработал один неожиданный фактор. Это был тот самый гауптман, который меня взял в плен. Свои называли его Альбертом.

Комов вздрогнул, когда услышал это имя, а Пинчук продолжил:

– Ну да, Альберт. Он говорил с легким прибалтийским акцентом, сталкивался я с такими, и по-немецки говорил очень бойко там, на опорном пункте. Кем бы вы меня ни считали, но мне в падлу было иметь дела с этим козлом.

– Ты хорошо запомнил его внешность? – перебил Пинчука Комов.

– Еще бы! – Пинчук криво усмехнулся. – Даже нарисовать могу его поганую рожу.

– Ты что, художник?

– Художественную школу в детстве окончил, – пояснил Пинчук, – и практиковался, портреты рисовал всем подряд.

Комов на некоторое время задумался, а потом сказал:

– Твои сведения действительно представляют для нас интерес. Если они достоверны, то это реально может привести к смягчению наказания. Давай, рисуй этого Альберта. И еще… В какую часть входил твой штрафбат?

Арестованный назвал номер части.

Когда Пинчука увели, Комов пошел с докладом к Волошину. Тот, прочитав протокол допроса, вызвал Эльвиру.

– Узнай, где воевала штрафная рота, в которой числился Пинчук. Со всеми подробностями.

Вскоре поступила нужная информация. На момент пропажи Пинчука штрафной батальон… в составе дивизии… участвовал в боях под Вильнюсом, освобождал концентрационный лагерь «Кошары» в местечке Новая Вильня.

– Все те же на манеже. Опять Альберт возник, как я и предполагал. Система работает. По крайней мере, мы теперь знаем, откуда ноги растут. Казалось бы… – констатировал Волошин.

Мысли в его голове застучали, как пишущая машинка.

«Альберт, организатор террористических актов, он не бандит, он враг, и не только народа, а всей страны. Но тот ли это Альберт, у кого Пинчук побывал? Новая Вильня, концлагерь, эсэсовец, хорошо говорит по-русски… Связались бы эти два узелочка… А ведь портрет будет! Если кто-нибудь в Вильнюсе его узнает, так свяжутся».

– Не хочешь смотаться вместе с Фоминым в Вильнюс, прояснить про этого Альберта? И его портрет тебе нарисуют, – неожиданно предложил Волошин.

– Ну, это же не Одесса, товарищ майор. Туда лучше Циценаса отправить – он по-литовски говорит, родня у него там какая-то имеется. А Фомин, пожалуй, подойдет. Вдруг кому-нибудь надо будет морду набить, – предложил Комов.

– Пожалуй, ты прав, – немного подумав, согласился Волошин. – Циценас у нас почти юрист – его на законах не объедешь. Правда, не успел закончить юрфак, но это наживное. А Фомин… Ну, тебе же он конкретно помог в Одессе. Короче, надо попытаться установить личность этого Альберта. Давай, снаряжай бойцов.

Комов покинул кабинет, а Волошин встал из-за стола и подошел к окну. По улице ехала поливальная машина, брызгая во все стороны, включая тротуар. Зазевавшаяся женщина с крупной собакой на поводке, получив порцию воды, что-то прокричала, а собака резко потянула в сторону, чуть не свалив с ног хозяйку.

«Жизнь полна неожиданностей, – подумал Волошин. – Не угадаешь, что сверху на голову свалится и кто укусит из-за угла за причинное место».