Циценас, по рождению Владис, по паспорту Влад, родился в Подмосковье, в семье литовца Юргиса и матери Ксении. Сам Юргис, пламенный большевик, провоевав за красных всю Гражданскую войну и закончив ее в звании старшины роты, начал делать партийную карьеру, и довольно успешно – дорос до партийного функционера средней руки. В ежовские времена его посадили за склонность к троцкизму, а в бериевские полностью реабилитировали, что не являлось большой редкостью.

Семью Юргиса не подвергали репрессиям, и Влад спокойно поступил на юридический факультет, но с четвертого курса ушел на фронт.

Тяжело раненного Циценаса нашла разведгруппа из роты Комова в одном из перелесков. Он лежал в окружении трех мертвых фашистов, заколотых штыком. Командир группы лейтенант Фомин оценил способности сержанта, и его после излечения перетащил в свою роту Комов, написав нужный рапорт кому надо. По рассказу Циценаса, столкнулись две группы разведчиков примерно равной численности, а он лишь один выжил. Из всех.

Штыковому и ножевому бою Влада научил отец. Имея серьезных инструкторов и насадив на штык за время Гражданской войны пару десятков белогвардейцев, он решил передать спе-цифический боевой опыт сыну. То ли из досужей прихоти, то ли вспоминая бурную боевую молодость. И не зря. Пригодилось. По-литовски Влад говорил легко и без акцента тоже благодаря отцу. Сразу же после мобилизации Циценаса, по протекции Комова, приняли на службу в ГУББ, о чем тот ничуть не жалел.

Волошин пригласил сотрудников на инструктаж на предмет командировки в Вильнюс.

– Будете работать в одесском формате – Циценас как официальное лицо, а Фомин в качестве негласного прикрытия, но может работать автономно. Надо максимально прояснить личные данные этого Альберта, включая биографию и возможное место пребывания. Сразу в официальные структуры за помощью не обращайтесь – только в связи с непредвиденными обстоятельствами. Там могут служить скрытые враги. Регулярно отлавливают. – Волошин посмотрел на худощавого, жилистого Циценаса. – Кто у тебя есть там из родственников? Что они собой представляют?

– Двоюродный дядя, – стал пояснять Циценас, – он к нам приезжал, когда я был маленький. Человек вне политики. Ему наплевать на идеологию: капитализм, социализм, да хоть феодальный строй. Лишь бы его не трогали, а он повода не дает. Торгует картинами, антиквариатом, организовывает выставки по живописи, сам рисует. Как только Литва вошла в состав СССР, сразу же вступил в Союз художников, выправил какую-то лицензию и работает официально, платит налоги. Умеет приспосабливаться к любой власти. К нашей семье относится с уважением. Если сможет, то поможет. О другой родне, а она где-то там есть, плохо осведомлен. Проконсультируюсь у отца.

– Аккуратней с ними, – предупредил Волошин. – Кто они по жизни? В Литве обстановка напряженная: саботаж, диверсии, «лесные братья» орудуют… Враги затихарились и действуют исподтишка. Власти пока плохо справляются. – Волошин задумался, потом продолжил: – Пинчук столкнулся с Альбертом в районе Новой Вильи. Там находился концлагерь «Кошары». Альберт – гауптман, эсэсовец, и не исключено, что он имел отношение к этому концлагерю, если рядом оказался, а может быть, входил в состав его персонала. Это лишь моя догадка, но… Нужно проверить – это может навести на след.

Он сунул руку в ящик стола и вынул портрет Альберта, нарисованный карандашом на тетрадном листе.

– Вот, привет вам от Пинчука. Поселитесь в гостинице Hotel Congress – там все обговорено. Билеты на поезд возьмете у Эльвиры, деньги – в бухгалтерии. Портрет сфотографируют, чтобы у каждого был. Отправляетесь завтра в одиннадцать двадцать. Оружие иметь при себе. Всё. Удачи.

Здание Вильнюсского вокзала находилось в полуразрушенном состоянии после теракта в начале сорок пятого, когда террористы взорвали эшелон с боеприпасами. Кое-что с тех пор подлатали, но угол здания обвалился, а стекла вставили лишь на первом этаже.

«Если бы здание строили в двадцатом веке, а не девятнадцатом, то его бы снесло подчистую», – прикинул Циценас.

Но буфет работал, о чем гласила табличка с надписью «Буфет» и со стрелочкой, указывающей куда-то влево.

– Зайдем, что ли… – неуверенно предложил Циценас.

– Давай доберемся до гостиницы – там перекусим, – возразил Фомин.

В здание вокзала они заходить не стали, а обошли его стороной и вышли на привокзальную площадь. От остановки как раз отошел рейсовый автобус. Оба проводили его взглядом и подумали об одном и том же – как добраться до гостиницы. Вильнюс они изучали по карте, что мало помогало в реальной жизни. Циценас огляделся и заметил нескольких извозчиков. Лошади нетерпеливо перебирали копытами.

– Во, эти точно довезут куда надо, – воскликнул Влад.

Фомин недоуменно пожал плечами.

– Ты тут командуешь, тем более ты в форме, а я так… в портках со штрипками.

Они выбрали двухместную повозку, не считая извозчика. Вскоре по булыжной мостовой зацокали копыта. Улицы были убраны, но между домами виднелись кучи битых кирпичей, куски штукатурки, гниловатые доски и прочий мусор. По тротуарам сновали редкие прохожие. Некоторые строения были опутаны лесами, а из окон высовывались лебедки.

Извозчик привез их прямо к зданию гостиницы. Здание, построенное в прошлом веке, выглядело великолепно, как будто и войны не было с ее артобстрелами и бомбежками.

Номера были забронированы. Оформлялись партнеры по отдельности. Администратор за стойкой с табличкой «Мест нет» улыбнулась Циценасу, когда он представился по-литовски, и заговорила через губу с Фоминым, обратившимся к ней по-русски. Она вела себя нарочито пренебрежительно, высокомерно. Но непрерывно воюющий Фомин не обращал внимания на уровень обслуживания, а воспринимал все это как некую местечковую данность. Он лишь подумал: «Женщин трудно понять, да они сами себя не понимают».

Но против «брони» нет приема, и напарников поселили на втором этаже в одноместных номерах с туалетами и душем.

Спустя некоторое время они как бы невзначай встретились в гостиничном буфете, время шло к полудню, и Циценас заказал полноценный обед.

– Давай ты отправишься к своему дядьке, а я по концлагерю поработаю. Вечером встретимся и обсудим, – предложил Фомин.

Циценас с набитым ртом ничего не сказал, а лишь в знак согласия кивнул.

Дядя Вилкас Циценас, увидев племянника Влада, изобразил на лице гримасу радости, а может, и правда обрадовался. Военная форма призывала к уважению. Пока он снимал сапоги, дядя крутился вокруг, приговаривая «какая неожиданность», «какой сюрприз». Зайдя в огромную гостиную, Влад осмотрелся: комната была уставлена дорогой винтажной мебелью, на паркетном полу лежал ворсистый ковер, а стены были увешаны копиями картин старых мастеров и подлинниками современных художников. Дядя явно не бедствовал, а, скорее, наоборот. Он усадил племянника на диван и сказал:

– Прислугу я на сегодня отпустил, но что выпить и чем закусить, найдется. Что предпочитаешь? Коньяк, сухое вино?

Влад равнодушно относился к спиртному и пил лишь по необходимости.

На столе вскоре появились обещанные коньяк и сухое вино, все французское, судя по этикеткам на бутылках, а в качестве легкой закуски орешки, финики и дольки лимона. Только что пообедавшего Влада это вполне устроило.

– А советская власть разрешает иметь прислугу? – небрежно спросил он.

– Ну, допустим, не прислугу, а домработницу, что не меняет сути, но дает другую окраску. Не запрещает. А ты думаешь, что советские вожди сами себе суп варят? Да их чванливые супруги тоже вряд ли. А я вот недавно развелся в третий раз. Немного отдохну от супружеской жизни и снова женюсь. – Вилкас явно находился в приподнятом настроении. – А ты здесь по какому случаю, да еще при регалиях? Ладно, ладно, давай сначала выпьем за встречу, а потом все расскажешь: про отца, про мать, да и про себя тоже.

Влад пригубил из бокала и еще раз осмотрел комнату.

– А ты неплохо устроился. Правду отец говорил, что тебе любая новая власть в подарок. С любой уживешься.