– Вот, одну нашла, – объявила девушка, бросая сережку на стол. Снова порылась в шкатулке, напряжение росло.

Екатерина Матвеевна обняла себя за плечи. «Да нет, не может быть, – мысленно уговаривал себя Светлов. – Всякое, конечно, случается, душа человека – потемки, но…»

– Нашла! – торжествующе и злобно объявила Юля и что-то положила себе на ладонь. Потом положила вторую сережку и понесла показывать. На узкой ладошке лежали две одинаковые сережки.

Мать облегченно выдохнула – видно, тоже что‐то навыдумывала. Андрей повертел в пальцах третью сережку. Ну, точно сестрички-тройняшки, бывает же такое.

– Ну вот, видите, все разрешилось, – он добродушно улыбался. Не хотелось такого финала. – Значит, это не вы, Юля, потеряли на лестнице сережку. Ошибся, бывает. Всего вам доброго, прошу простить за беспокойство.

Юля фыркнула, ушла в свою комнату и захлопнула дверь. «Что-то не так с подрастающим поколением, – машинально отметилось в голове. – Отцы боролись явно не за это».

– Но вы ж не за этим приходили? – спросила Екатерина Матвеевна. – Вы сказали, что остались вопросы…

– О, это не столь важно, – Светлов улыбнулся. – В другой раз, Екатерина Матвеевна. Бежать надо, простите…

Она смотрела исподлобья, когда он захлопывал дверь. Выйдя из подъезда, не удержался, вскинул голову. Расположение окон высчитал правильно. Шевельнулась занавеска на окне, женщина в панике отступила. Естественная реакция: когда неспокойно на душе, можно и не обращать внимания. Вопрос лишь один: почему неспокойно на душе? Он сел в машину и стал выбираться с тесного двора. Странная мысль преследовала: «А точно это подглядывала Екатерина Матвеевна?»

В отделе царила гнетущая атмосфера. Ругался капитан Пещерник, роясь в шкафу: «Кто навел этот вселенский бардак? После вас, как после Мамая, – ничего не найти!» Грызла ногти лейтенант Елисеева, смотрела ясными, в чем-то даже бесстыжими глазами. Вздыхал с отсутствующим видом Голицын. Что-то писал на листе бумаги Аристов – видимо, заявление о досрочном выходе на пенсию. Укоризненно смотрел с флажка победителя социалистического соревнования Владимир Ильич Ленин: дескать, почему я с этими людьми?

– За водкой надо кого-нибудь послать, – предложил Пещерник. – Посидим после работы, простимся с карьерой…

– Можно подумать, другие раскроют это дело, – проворчал Аристов. – Так и повиснет на нас, будем пинки от начальства получать, трудиться без премий и выходных…

– Весело, весело встретим Новый год… – пропела Елисеева.

– Да тьфу на тебя, – ругнулся Аристов. – С вами точно пенсию не увижу. Эх, была у нас вера в волшебную палочку… – он выразительно покосился на майора и отвел глаза.

– Разрыв шаблона? – усмехнулся Андрей. – Печально признать, что в Москве работают такие же люди? Разве что работоспособности у них побольше, поскольку мозги не такие оплавленные.

– А ты не суди других, Андрей Николаевич, – вскинул голову Пещерник. – И тебя никто не осудит. Где был, что видел? Ты вроде не возвращался с нами с Тихой бухты?

Андрей рассказал. Народ начал просыпаться.

– Да ну, – недоверчиво сказал Голицын. – Мама с дочкой? Да это вообще фантастика. Хотя… – Он устремил в пространство становящийся осмысленным взор.

– На безрыбье сойдет и такая версия, – проанализировал услышанное Пещерник. – Что мы знаем, вообще, о бабах?

– О, это страшные существа, – встрепенулась Елисеева. – По себе знаю. Безжалостные, прут напролом. Сколько примеров было? Салтычиха, русские императрицы, утопившие Россию в крови, шпионка Мата Хари…

– А эта баба в Израиле? – оживился Голицын. – Как там ее? Голда Меир… Вот дурнущая бабища: с Америкой спелась, арабам жизни никакой не дает, да еще и на других соседей фыркает…

– Родилась, кстати, в Киеве, – сказала Елисеева. – Но я вам этого не говорила. Так вот, о бабах. Мне эти мама с дочкой тоже показались странными. Ну а что? Сами убили, сами вызвали милицию, такое тоже не редкость. Эх, жалко, отпечатки с колечка не снять, слишком ничтожна поверхность… То, что пропавшее колечко нашлось, – ничего странного. Поняли, что допустили промашку, исправили ситуацию. По крайней мере, такое возможно. Все три сережки отдать на экспертизу, проверить алиби. Если выяснится, что хоть однажды ночью они куда-то уезжали…

Полет фантазии прервал Шура Хижняк, ворвавшийся с горящими глазами в отдел. Похоже, из всего трудового коллектива работал только он.

– Ну что, товарищи, ищите таланты?

– Да, мы ищем таланты, – закивал Пещерник. – Только не говори…

– Нашел барыгу! – с ходу заявил Шура. – Это Гальян. Мой человечек шепнул по секрету: несколько раз за последние две недели Гальяну привозили награбленное добро, и он его брал – по завышенной, кстати, цене, поскольку шмотки фирменные, – а потом сбагривал по своим каналам для дальнейшего сбыта на сером рынке.

– Гальян? – оторопел Пещерник. – Ба, мой старый враг… Гальянов Михаил Давыдович, старый пройдоха, – объяснил он теряющемуся в догадках майору. – В молодые годы плотно работал с криминальными кругами, имел славу самого изворотливого сбытчика краденого. Дважды отпускали – улик не было. А вот в третий раз посадил-таки паршивца. Вроде исправился, честно отсидел, вернулся. Встречались как-то, пивка попили. Отошел он от дел, точно отошел. Возраст уже не тот, здоровье не казенное… Оттого мне и в голову не пришло этого персонажа разрабатывать…

– Мой человечек тоже удивился, – вставил Шура. – Всему миру известно, что Гальян отошел от дел. Никто и не тревожил старика, жил себе на пенсии. А мне еще шепнули, что к нему родственник погостить приехал – то ли младший сводный брат, то ли племянник. А у того биография – там клейма ставить негде. Вот я и подумал: может, склонил родственник Гальяна вспомнить, так сказать, боевую молодость? Его никто и подозревать не будет.

– И какого мы тут сидим? – капитан вскочил. – Живо брать этого старого козла! Аристов – к прокурору, он твой дружок, уламывай, как знаешь. А мы поедем, чтобы время не терять. Где он обитает?

– Да все там же. – Хижняк растерялся от таких скоростей. – Заовражный переулок, семнадцать. Он вроде дом свой перестраивал, теперь там вообще крепость.

– К черту! – гаркнул Пещерник. – Нет таких крепостей, чтобы мы не взяли! Голицын, организуй наряд, выезжаем через три минуты! Ты с нами, Андрей Николаевич? Или с бабами интереснее?

– Пожалуй, – кивнул Андрей. – Только… может, без помпы, по-тихому?

По-тихому не удалось, действовали по инструкции. Подвалили на трех машинах, с ревом сирен. Одна группа въехала в задний переулок, перекрыла путь к отступлению, остальные двинулись по фронту. Милиционеры были вооружены табельным оружием. Смысла стучаться не увидели, просто вынесли калитку, растеклись по двору перед крупным кирпичным строением. Переулок находился на краю городка – фактически за пределами жилой зоны. Несколько домовладений, закрытая куриная «ферма» – и скромный домик гражданина Гальянова площадью в пару сотен квадратных метров. «И на хрена он снова взялся за старое? – ворчал, присаживаясь за беседкой, Пещерник. – Жил бы как все – никто бы и не тронул. Почетный пенсионер, мать его за ногу…» То, что присели, было правильно. Из распахнутого окна жахнул выстрел! Тех, кто находился на открытом пространстве, будто веником смело. Только простреленная милицейская фуражка покатилась по двору.

– Гальян, ты охренел?! – проорал Пещерник. – Башкой тронулся?!

Из окна прозвучал дьявольский смех, снова бабахнуло – похоже, из охотничьей двустволки. Стрелял определенно не Гальян – видимо, родственник «с биографией». Покатилась по полу пустая бутылка, все понятно. Люди спрятались – благо было где. Помимо беседки были баня, грядки и даже зимний парник с облицованной кафелем кирпичной кладкой. Перебежал отчаянный сержант – хотел укрыться на крыльце в слепой зоне. В принципе, укрылся, но пришлось катиться колбаской, спасаясь от выстрела.