– Ты меня слушаешь? – прервала воспоминания Зверева Саша. – Опять думаешь о работе?

Зверев только сейчас понял, что совершенно забыл про работу. Однако Саше он сказал другое:

– Прости, есть немного.

– Может, тогда ты что-нибудь расскажешь?

Рассказывать про события последних дней, связанные с ликвидацией банды Лощеного, Звереву не особо хотелось, поэтому он предложил:

– А знаешь… расскажи мне о своих родителях. Ты ведь никогда мне о них не рассказывала.

Саша рассмеялась:

– Мой отец был суровым человеком. С детских лет он считался лидером в любом коллективе, куда бы ни попал! В школе он был председателем пионерского отряда, в институте – комсоргом, а когда пошел работать на завод, его выбрали парторгом цеха. Наверное, поэтому отец мечтал о сыне. Он просто грезил, как вырастит себе достойную смену. А когда родилась девчонка, был не на шутку разочарован. Может, именно поэтому он и назвал меня Александрой. Александр – это «защитник». Александр – имя настоящих героев: Александр Македонский, Александр Невский, Александр Суворов! Отец редко называл меня Сашей, я для него была исключительно Алексом, только порой, в порыве нежности, он звал меня Шуриком или просто Санькой… Все эти имена подходили исключительно мальчишкам.

Зверев едва не подавился:

– Подожди! Алекс, Шурик и Санька – это ведь и девчачьи имена!

– Можно подумать, ты этого не знал.

– Знал… еще как знал! Прости, мне срочно нужно позвонить.

Он подошел к буфетной стойке и спросил телефон. Администратор вытащила из-за прилавка аппарат. Зверев набрал номер отдела, но трубку никто не взял. Он вернулся за столик.

Саша выглядела взволнованной:

– Что-то случилось?

– Прости! Мне срочно нужно уйти, но мы обязательно еще встретимся на этой неделе.

С этими словами он выскочил из зала. Саша с тревогой посмотрела ему вслед.

Зверев вбежал в Управление и, перескакивая через две ступеньки, кинулся вверх по лестнице. Войдя в кабинет, он бросился к сейфу, отыскал дело Калинкина и стал судорожно его перелистывать. Отыскав фотографии Калинкина и подпольщиков, он положил их в папку и вышел из кабинета.

Домой, на улицу Гоголя, он возвращался уже в половине одиннадцатого и был ошарашен, заметив в своей комнате свет. Зверев поднялся на этаж, открыл дверь и увидел лежащую на его кровати и курившую сигарету «Кэмел» Катеньку Львову. На ней была полупрозрачная комбинация сиреневого цвета, такого же цвета кружевные трусики, пояс с подвязками и черные нейлоновые чулки.

– Тебе никогда не говорили, что курить в постели опасно? – снимая пиджак, поинтересовался Зверев.

– Ой-ой! Когда это ты стал таким осторожным?

– С недавних пор, а что?

– Ничего! А почему ты не спрашиваешь, как я вошла в квартиру?

– Думаю, что в одну из наших встреч ты сделала слепок с ключа и изготовила дубликат.

– Ты настоящий мент! – фыркнула Катенька. – Как ты догадался?

– Тут не нужно быть догадливым, не ты одна такая умная. Мы это уже проходили.

– Ну надо же, впрочем, хватит дуться. Я соскучилась и хочу ласки.

– А как же муж? Или у вас опять сложный период?

– Димочка уехал в командировку, так что сегодня нам никто не помешает. Посмотри, что я себе купила, – Катенька провела рукой по изгибу бедра. – Это Франция.

– А как же: «Больше ты меня не увидишь!.. Иди к черту! Какая же ты сволочь, Зверев»?

– Какие мы злопамятные! Фу!

Павел прошел в комнату, снял со спинки стула платье и бросил его Катеньке:

– Одевайся и иди домой!

– Я не поняла, ты это всерьез?

– Разумеется, всерьез. Проваливай!

Катенька снова фыркнула, бросила в пепельницу окурок и стала нервно одеваться.

– Это все из-за этой девицы… да?

Зверев вздрогнул:

– Какой еще девицы?

– Которая звонила сюда примерно полчаса назад. Кажется, какая-то Саша. Сказала, что хотела узнать, когда вы с ней можете встретиться.

Зверев почувствовал, как его лоб покрылся холодным потом.

– И что ты ей сказала? – процедил он сквозь зубы.

– Сказала, что не знаю, но уж точно не сегодня.

Зверев сжал кулаки и в отчаянии рухнул в кресло:

– Ну ты…

Катенька с видом победителя гордо вскинула голову и быстро покинула квартиру.

Зверев выкурил сигарету и набрал номер Саши. Та долго не брала трубку, наконец ответила:

– Алло.

– Привет! Не спишь? – Зверев пытался казаться спокойным.

– Не сплю, – ответила она тихо.

– Прости, что бросил тебя… так неловко вышло…

– Ты к ней спешил? – не дав Звереву договорить, спросила Саша.

– Ты о ком?

– К той женщине, которая взяла трубку, когда я позвонила.

– Подожди! Ты все неправильно поняла…

– Я все поняла правильно! – Он впервые услышал в ее голосе стальные нотки. – Сегодня весь вечер ты был какой-то странный. Ты совсем меня не слушал, а потом кому-то позвонил и убежал…

– Я звонил в отдел.

– Прости, но я не верю!

– Я говорю правду! – зло процедил Зверев.

– Я давно уже поняла, что мы разные и не подходим друг другу, так что я больше не стану тебя обременять.

В ее голосе было столько боли и разочарования, что Звереву захотелось крикнуть: «Да, я не такой, каким ты меня считала, но я изменюсь. Ты мне нужна, я не хочу тебя терять!» Надо было срочно вызывать такси и ехать к ней: просить, умолять, говорить добрые и теплые слова, и, может быть, она простит и поймет его. Но вместо этого Зверев придал своему голосу твердость:

– Раз ты так решила, прощай… – и первым повесил трубку.

Оставшись один в пустой квартире, Зверев достал из шкафа бутылку водки и выпил целый стакан. Потом подошел к окну и стал вслушиваться в доносившиеся с улицы звуки.

Где-то неподалеку звякнул дежурный трамвай. Машина, проехавшая в сторону набережной, вдруг резко затормозила. Водитель нажал на клаксон, в ответ простучали женские каблучки, послышался отдаленный смех, мотор вновь заурчал, и машина умчалась в темноту.

В этой безграничной тишине Зверев вдруг почувствовал себя очень одиноким, из его груди вырвался глухой стон. Он снова наполнил стакан, поднес было его ко рту, но вдруг зазвонил телефон.

Это было как раз то, в чем он в этот момент так нуждался. Зверев поднял трубку и узнал мягкий голосок помдежа Коваленка:

– Павел Василич, до́брыя но́чки – гэ́та Упрауленне, паможник звониць! Тут ваш пракуро́рски звони́у, той, яко́го Ва́дзикам зову́ць! Так ен ска́жа вам велел, што Антыпава у́зяли![351]

– Как Антипова? Какого?

– Хто яго ве́дае, Багданау сказа́у вы у ку́рсе[352].

– Погоди, а где его взяли? Кто?

– Таможенники узя́ли, на финскай мяжы́! Ён праз пункт пра́пускау праходи́л. Кали яшчэ́ казали, што манеты пры гэ́тым яки́я-небу́дзь знайшли́, ро́бяцца як залаты́я![353]

Когда он вошел в кабинет начальника, часы показывали половину двенадцатого. Корнев окинул Зверева испепеляющим взглядом, словно хотел прожечь в нем дырку. Однако на этот раз подполковник не стал высказывать своего возмущения тем, что его подчиненный опять опоздал, и причина на то была веская.

По правую руку от Корнева сидел молодой офицер в зеленом кителе с погонами младшего лейтенанта госбезопасности и что-то записывал в блокнот левой рукой, выгнув ее серпом.

– Знакомьтесь, – процедил Корнев. – Младший лейтенант Ткаченко Юрий Викторович. Он теперь будет заниматься Антипом и всем, что с ним связано.

– Привет! – сухо буркнул Зверев и сел напротив Ткаченко, чем несколько озадачил Корнева: «Уселся за стол, а не на диван… Уж не заболел ли?»

Подполковник прокашлялся:

– Итак. Специально для вас, товарищ капитан, поясняю: вчера при пересечении финской границы был задержан гражданин Антипов Егор Петрович. При себе он имел коллекцию старинных золотых монет весом около четырех килограммов. Гражданин Антипов подозревается в двойном убийстве и контрабанде исторических и культурных ценностей. А так как имеются все основания полагать, что данный гражданин в годы войны был пособником врага и учитывая деликатность ситуации, его дело с сегодняшнего дня передается в местные органы госбезопасности.