– Как можно жить, когда в магазинах ничего нет? – недоумевал быстро пьянеющий журналист. – Промышленность – есть, все работают, а в магазинах – пусто. Это парадокс, такого не бывает. Раз есть деньги, значит, должен быть товар. Вы же не в блокаде живете? Нефть, газ, вся периодическая таблица! Люди, как вы сами сказали, такие же. Почему вас не пускают за границу? Почему ничего нельзя говорить – а особенно критиковать правительство и коммунистов? Вас же много, вас почти триста миллионов… Живете в каких-то крохотных квартирах, всего боитесь, работаете без интереса, понятие «купить» заменено словом «достать», как огня боитесь КГБ и партию… Ваши товары неконкурентоспособны, да их почти и нет, кроме оружия и полезных ископаемых, вы не знаете, что такое компьютеры… Да, кое-что у вас бесплатно, согласен – образование, медицина, но какое качество?

– Зачем вам интервью, Теренс? – пожал плечами Вадим. – Вы и так все знаете. Или думаете, что знаете. Мне жаль таких, как вы. Вам мозги промывают посильнее, чем нам. Ваши знания о нашей стране – полный сумбур. А провоцировать советского человека за рубежом – это, прошу прощения, такое общее место…

– Нет, нет, – замотал головой журналист. Теперь он был по-настоящему пьян. – Я вас ни в коем случае не провоцирую. Возможно, пытаюсь вызвать на откровенность, просто понять…

– Понять нашу страну, Теренс, это то же самое, что понять женщину, – улыбнулся Вадим. – Которую поймет только женщина. Знаете, очень приятно было поболтать, можем когда-нибудь продолжить…

– Да, вы правы. – Журналист посмотрел на часы, навел фокус, чтобы не расплывались стрелки. – Мы с вами еще обязательно увидимся, Вадим…

Журналист пропал, когда Вадим рассчитывался с барменом. Словно корова языком слизала. Глаза скользили по головам посетителей. Никому не было дела до майора госбезопасности. Лишь за крайним столом сидели двое и с любопытством на него поглядывали. Второй секретарь Войтенко Петр Иванович и еще один товарищ – кажется, связанный с отделом печати и информации. Вадим вежливо поздоровался, проходя мимо.

– Отдыхаете? – Войтенко смотрел с какой-то неожиданной предвзятостью. Все понятно, инструкции никто не отменял. Беседовать по душам с иностранцем, да еще наверняка связанным со спецслужбами, – дело практически уголовное.

– Пытался, – пришлось притормозить, – пока не появился этот господин. Занятный малый. Что-нибудь знаете о нем?

– Это вы нам скажите, Вадим Георгиевич, – пробормотал Войтенко. – Не мы так мило с ним общались. Лично я об этом субъекте не имею ни малейшего представления, кроме того, что парень любит выпить. Но это просто природное наблюдение.

– Вроде журналист, – сообщил второй товарищ. – Работает то ли в «Нью-Йорк таймс», то ли в «Вашингтон пост». Часто совершает вояжи по заведениям, расположенным на нашей улице. Физиономия примелькалась. Многие жаловались, что донимал их расспросами. Конкретно никого не вербовал, мягко подкатывал, заводил разговоры по душам. Вроде простодушный, доброжелательный – эдакий дурачок деревенский. Парни, что до вас работали, наводили о нем справки. Он действительно журналист, в связях со спецслужбами не замечен. Гостайну не выпытывает, спрашивает о том, что не является секретом, но явно провоцирует, ждет, что собеседник сорвется, наговорит лишнего. Этой публике не запрещается посещать наши заведения, мы не можем их выгнать, просто рекомендуется вести себя осторожно.

– Надеюсь, Вадим Георгиевич знает, что делает, – усмехнулся Войтенко. – Ну и как прошел политический диспут? Наши начинают и выигрывают? Мне даже показалось, что это вы пытаетесь его провоцировать. Но позвольте совет умудренного опытом соотечественника: завязывайте с этим делом. Не стоит заигрывать с англосаксами, до добра это точно не доведет.

«А вы настучите на меня, – подумал Вадим. – Хотя не будете. Вы же знаете, кто я такой?»

– Не доведет, – подтвердил товарищ из отдела печати и информации. – Не понимаю, почему правительство допускает такой разгул шпионажа у себя под носом. Возможно, когда-нибудь это закончится, но пока янки пользуются, что их здесь терпят.

– Благодарю, товарищи, за предупреждение. – Вадим вежливо улыбнулся. – Обещаю не поддаться на провокации. Приятно отдохнуть и спокойной ночи. Позвольте и вам добрый совет, Петр Иванович: не налегайте на зеленого змия, он тоже поначалу мягко стелет.

Он чувствовал, как Войтенко угрюмо смотрит ему в спину. Никто не видел, как Светлов усмехнулся – с каких, интересно, пор эта улица и эти заведения стали НАШИМИ?

Виталик Сотников подтвердил: есть такой американский журналюга – Теренс, мать его, Уайт. Комитетский товарищ, отбывший в прошлом месяце на родину, наводил о нем справки. В самом деле журналист, материалы его авторства регулярно появляются в прессе. В меру смел, затрагивает острые темы, явно не любимчик начальства. Связи с ЦРУ не выявлены, но какой же умный человек станет их выпячивать? Тип осведомленный, к кому ни попадя не цепляется, и можно не сомневаться, что кое-что о Светлове знает. Виталик лежал совсем один в стационаре, маялся от боли и безделья, умолял персонал больнички выдать ему костыли – хоть до окна доковылять, посмотреть на солнечный свет! Врач крутил пальцем у виска: мол, в своем уме, парень? У тебя же обе ноги сломаны! Лежи уж, Мересьев хренов, а время придет, будут тебе и костыли, и тросточка. Виталика утешало лишь одно – симпатичная медсестра, что прыгала вокруг него, – единственное, что украшало лазарет. Но когда она вытаскивала из-под парня утку, Виталик готов был от стыда сгореть.

– Ты лежи уж, не дергайся, – сказал ему Светлов. – Буду приходить, держать тебя в курсе. Твои знания, приятель, еще потребуются, так что не отчаивайся – работаем вместе. Ну, будь здоров, привет медсестричке.

На следующий день журналист Теренс Уайт опять подловил его в баре, подъехал с обворожительной улыбкой, как к старому знакомому. Кружка эля – было все, что Вадим мог себе позволить. Перед журналистом подобные ограничения не стояли, он был птицей вольной, даже за руль мог сесть подшофе. Вновь завел пластинку – просил интервью, обещал две тысячи долларов за час работы. Официально доллар стоил 63 копейки – так повелел Госбанк СССР. На самом деле это ничего не значило. На черном рынке за две тысячи можно было получить целое состояние в рублях. Или такой тюремный срок, что небо с овчинку покажется. А за крупную сумму – и высшую меру. Операции с валютой для граждан были запрещены. Разрешалось лишь пользоваться ограниченной суммой в турпоездках и командировках. Вадим вежливо отверг заманчивое предложение. Журналист опять уселся на любимого конька. Тема тотального дефицита в стране победившего социализма его особенно волновала.

«Вадим, здесь не надо быть экспертом-экономистом! – горячился американец. – Откуда в вашей стране могут взяться товары с мирового рынка? Я говорю о масштабах, способных удовлетворить спрос всего населения. У вас в СССР монополия внешней торговли – работает лишь одно неповоротливое министерство; а в западном мире любая фирма, получив соответствующую лицензию, может заниматься внешнеторговой деятельностью – лишь бы соблюдала правила и не нарушала закон!»

Еще через день на горизонте возникла новая парочка. На этот раз семья, во всяком случае, так эти двое представились. Вадим сменил шумный «Эль-Кихот» на тихое заведение «Каса Моно», расположенное севернее по улице. На возвышении в тени вьющихся растений стояли столики, приглушенно гудели вентиляторы. Здесь было уютно и кормили сносно. Стройная шатенка поднималась перед ним по лестнице и вдруг споткнулась, стала падать. Спутник не успел помочь своей даме, Вадим среагировал первым – перехватил за талию, подставил плечо. Шатенка охнула, рассыпалась в благодарностях на английском языке. У нее была осиная талия, кожа источала приятный аромат парфюма. Вадим уверил, что все в порядке, никаких неудобств, он просто вовремя оказался рядом. «Даже слишком вовремя – и слишком рядом», – промелькнула занимательная мысль. Продолжение последовало – кто бы сомневался. Вадим поедал рулет из коки, фаршированный мясом и вареными яйцами, поглядывал в меню, чтобы заказать кофе и десерт, гадал, что означают слова «Тамалес», «пастелито», «эмпанадас». В меню значилось, что это деликатесы с начинкой. Подошел мужчина, спутник той самой неловкой особы – они сидели где-то рядом, за лианами. Мужчине было за сорок, представительный, хорошо одетый, настоящий англосакс. Образ портили волосы, вернее, их удручающая нехватка.