«Начинается, – подумал Вадим. – Что тревожиться? Офицеры ГРУ – через дорогу, да и „индульгенция“ от начальства получена».

Физиономия соседа по стойке выражала просто запредельное дружеское расположение.

– Привет, – рот в улыбке расползся от уха до уха. Мог бы и дальше, но конструкция лица не позволяла.

– Привет, – согласился Вадим.

– О, вы говорите по-английски? – Собеседник сделал вид, что удивлен.

– Без проблем, – кивнул Светлов. – А вы по-русски не пробовали?

– Пробовал, – засмеялся мужчина. – Пытался выучить несколько слов… и расписался в собственном бессилии. С тех пор уважаю русских за то, что они мастерски владеют самым сложным языком в мире. Виски, мистер? Я угощаю.

– Да мы и сами не бедствуем. – Вадим кивнул бармену – мол, давай уж, раз пошла такая пьянка. Виски он не любил – причем не любил заочно, никогда его не пробовав. Сегодня попробовал и убедился, что не любит. Мужчины чокнулись – за здоровье присутствующих. Напиток отдавал сивухой, но Вадим стоически выпил половину. Сосед же вылакал практически все. Мелькнула смешная мысль: дружески выпивает с иностранцем (который, как ни крути, окажется агентом ЦРУ), а кто-то неподалеку ведет непрерывную фотосъемку, чтобы в дальнейшем использовать кадры в качестве средства убеждения. Да ладно, пусть тешатся…

– Теренс Уайт. – Иностранец поставил бокал и протянул руку. – Агентство «Ассошиэйтед Пресс».

«Сегодня день международной журналистики?» – подумал Вадим.

– Серьезно? – удивился он. – Вы тот самый монополист, что прибрал к рукам распространение информации в США?

– Ну, не я сам… – Улыбка продолжала цвести на широком лице – его обладатель не страдал от голода. – Но согласен, вместе с агентством «Юнайтед Пресс Интернэшнл» мы владеем монополией в Америке, обслуживаем львиную долю газет, тысячи радио– и телестанций, тысячи зарубежных изданий.

– И здесь вы, мистер Уайт…

– Гоняемся за жареными фактами, за чем же еще, – простодушно признался журналист. – На том и строится международная журналистика. А вы думали, на чем? На объективном освещении мировых событий? Да, еще пропаганда, это безусловно. Но как вы хотели? Каждый владелец супермаркета хвалит свой супермаркет и поливает грязью конкурента. В политике – то же самое. Но вы, наверное, знаете. Можно, кстати, просто – Теренс.

– Я – Вадим, – представился Светлов. – Занимаюсь промышленностью, способствую налаживанию экономических связей.

– Отлично, – кивнул журналист. – Забыл сказать: меня весьма интересует Советский Союз. В хорошем, разумеется, смысле. Притягивает ваша загадочная страна – как любая терра инкогнита. Пытаюсь понять, что там у вас за железным занавесом, как живут люди, как все устроено и работает. То, что пишут у нас, категорически не устраивает, это однобоко и предвзято, хотелось бы иметь больше информации – для общего, разумеется, развития. То, что удалось собрать из объективных источников, – просто поражает и вызывает недоумение. Я не работаю в ЦРУ, если вы подумали, не веду какую-то секретную разведывательную деятельность. Просто путешествующий по миру журналист. Кстати, я еще подрабатываю в «Нью-Йорк таймс», сам из Большого Яблока, имею квартиру на Пятой авеню.

«Ну слава богу, – мысленно усмехнулся Вадим. – Мы ж начали тревожиться – а нет, честный, бескорыстный человек, никакой не шпион».

– Отлично, вы не агент ЦРУ. – Он улыбнулся. – Я, кстати, тоже. Мы люди мирных профессий. Давайте выпьем за это, Теренс.

Иностранец засмеялся. Чувство юмора не являлось для него чем-то далеким. Среагировал Педро – наполнил бокалы золотистой жидкостью. «Пей, да знай меру», – предостерег себя майор, отправляя в желудок очередную порцию спиртного.

– Полагаю, вы уже заметили, Теренс, что граждане СССР не похожи на инопланетян, у них нет рогов, хвостов, и из пастей не извергается пламя. Вы будете поражены, но они в точности такие же, как все остальные.

– Не разрушайте мои стереотипы, Вадим, – засмеялся Теренс. – Я выстраивал их годами, опираясь на доступную информацию. Вы дадите интервью нашему изданию, Вадим? Так хочется получать информацию из первых рук, от незаинтересованных лиц – правдивую, объективную, чтобы люди не боялись говорить правду. Положение в Гвадаларе меня также интересует – все, что думают о происходящем советские люди. Акцентирую: не то, что они обязаны думать, а то, что на самом деле думают. Гарантирую конфиденциальность и хорошую оплату. У вас же в СССР не очень большие зарплаты?

– Во-первых, Теренс, – Вадим усиленно старался не показывать иронию, – что значит «правдивая информация»? Правда относительна, а истина так зарыта, что не откопать. Во-вторых, меня трудно назвать незаинтересованным лицом. Я заинтересован – как и любой нормальный гражданин своей страны. В-третьих, я работаю как по промышленной, так и по дипломатической линии, давал обязательства, подписывал соглашения – и вряд ли смогу говорить на любые темы. Тоже вполне естественно. Страна меня не обижала – устраивают строй и законы. Так же, как и зарплата. А ваши байки про «кровавую коммунистическую диктатуру» даже не смешны. Пиночет же вас устраивает – сукин сын, но ваш сукин сын. Сальвадор с тридцать первого года стонал под военной диктатурой, творились зверства, крестьян убивали тысячами. Про ваши любимые права человека никто и не вспоминал. Вы усердно закрывали глаза, все устраивало. Пусть хоть дьявол во власти, лишь бы не коммунисты… Так что мне жаль, Теренс, при всем уважении, но за интервью – не ко мне. Нет, вы можете меня, конечно, напоить, по пьяни могу что-то выболтать…

– Попробуем? – Журналист прищурился.

Оба засмеялись, выпили. На этот раз Вадим лишь пригубил. Странное что-то происходило, журналист Курбатов ему решительно не понравился – скользкий, мастер прятаться за правильными словами. А этот парень вызывал симпатию своими неуклюжими потугами и самоиронией. Но так, наверное, и должно происходить? Не может втереться в доверие человек, которому не симпатизируешь.

Но все это начинало приедаться. Мистер Уайт был в курсе трагического инцидента в посольстве, выразил сочувствие. Добавил при этом, что при прежних властях такого разгула преступности не было. Уличные банды держали в узде, действовала смертная казнь. Улицы патрулировала не только полиция, но и военные. С преступниками не церемонились, и мирные граждане жили спокойно. Мадам Монтейро первым делом отменила смертную казнь – и во что это вылилось? На хрена эти пресловутые «свобода, равенство, братство», если не на что жить и страшно выйти? Басни о «временном явлении» уже не прокатывают. Дальше будет только хуже – ведь противоречия углубляются и уже накрывают. Давайте уж честно, левые силы – не то, что нужно этому континенту. Да и никакому континенту они не нужны. Социализм – штука непродуманная, безжизненная и откровенно вредная. Есть законы развития общества, законы экономики и тому подобное – и незачем их нарушать. Как можно отменить частную собственность на средства производства? Это единственный залог нормальной экономики, другого не придумали. Только хозяин может добиться результата в работе. Общественное – то же, что ничье. Во имя чего работать? Сознание можно поменять, приложив многолетние усилия, но зачем? Это абсурдно и неестественно. Частный собственник эксплуатирует трудящихся ровно так же, как и государство. Рядовому человеку безразлично, на кого работать, лишь бы платили и в магазинах все было. «Это законы мироздания, они незыблемы!» – журналист начинал распаляться, а Вадим, подперев рукой скулу, с интересом за ним наблюдал. Станет ли агент ЦРУ заниматься примитивной агитацией? Кто его знает, может, и станет, если хочет вызвать на откровенность. Вот он, Теренс Уайт, вроде не дурак, а ни черта не смыслит в социализме! Просто однажды люди (не будем называть их имен) решили поэкспериментировать с общественным устройством. Назовите ему хоть одну процветающую социалистическую страну! Не было времени построить? Чушь. Альенде скинули, когда он довел страну до ручки. Нищая Куба держится исключительно на авторитете Фиделя и тех же спецслужбах. Северная Корея? Ужас тихий, вся страна ходит строем, дохнет с голода и боится слово сказать. Восточная Европа? Да, живут, но противоречия скоро дойдут до критической массы. Советский Союз? Вот она, земля, полная тайн и загадок…