– При чем здесь сор, какая-то изба?! Все эти красивые слова для твоего самооправдания. Типичное бабство! – завизжал фотограф, ерзая на полу у батареи. – Просто ты слово поперек мужику своему боялась сказать. Еще бы! Сын первого секретаря! Если бросит, ты всего лишишься. Вот и весь твой интерес. Ты просто удачно вышла замуж и трепетала перед мужиком своим всю жизнь. А теперича его нет! Был, да весь вышел. И что теперь ты будешь делать?
– Пусть будет так, – сказала Мила, словно вынесла вердикт. Подойдя к арбалету, нажала на какой-то рычажок, после щелчка из потайного резервуара достала стрелу. На перезарядку ушло чуть больше минуты. – Да, боялась. Да, вышла удачно замуж. Пусть бабство. Пусть был, да весь вышел… А тебе-то что? Ты, я смотрю, разговорился?
У вас как в Чикаго!
Увидев древнее оружие в заряженном состоянии, Стас понял, что времени любоваться его необычностью у него нет. Горизонтальный лук с крестовиной, натянутой тетивой и кучей всяких причиндалов сейчас находился в руках только что овдовевшей женщины, которая могла запросто наломать дров. Мигом прикинув расстояние до нее, он бросил взгляд на Макса и понял, что тот мешать хозяйке сводить счеты с Лёвиком не станет.
Зачем? Пусть пристрелит как собаку. Тем более что заслужил.
– Мила, не дури! – крикнул сыщик, бросившись наперерез хозяйке, но вскоре понял, что ему не успеть. – Этот обрубок не заслуживает того, чтобы… Ты его сейчас избавишь от настоящего возмездия…
Через секунду он разглядел направленную на него арбалетную стрелу, натянутую тетиву и замер в нерешительности. Он никогда в жизни не видел ничего подобного в такой близи.
– Стоять! – Мила смотрела не мигая. Указательный палец на спусковом крючке чуть побелел. – Ты выполнил свою роль, Стас, спасибо, теперь я знаю, кто убийца. Не становись на моем пути! Отойди! Или ты хочешь заслонить этого, как ты говоришь, обрубка, своей грудью? Давай, смелей!
Стас застыл между Милой и Лёвиком, чувствуя, как сердце заходится в груди.
«Одно неверное движение, и ты труп, – подумал он, переводя взгляд с Милы на арбалет и обратно. – Обидно погибать, когда дело практически раскрыто, пусть и ценой нескольких жизней».
Сжатые в струнку губы хозяйки и побелевший на курке палец не оставляли никаких сомнений в ее решительности. Сколько они так простояли – Стас не знал, секунды казались вечностью.
– Мила, тормозни на секунду, – неожиданно раздался голос Макса, который медленно направился к вооруженной хозяйке. – Давай я сделаю это за тебя, чтоб ты грех на душу не брала. А я уже придушил одну гниду, вторую придушить будет проще. Намного! Чтоб до кучи.
При словах о придушенной гниде Лёвик дернулся, заскрипел зубами. Мила с сомнением взглянула на журналиста:
– Думаешь, я тебе поверю? Меня Антоша научил пользоваться этой штукой. Не бойся, не промахнусь.
– У тебя дети, Мила, – спокойно и вкрадчиво, как психотерапевт на сеансе, произнес Макс, – их надо поднимать как-то. А я один-одинешенек остался. Мне сам бог велел идти до конца. Поверь, я не подведу! Я так понимаю, он заряжен, только на спусковой крючок нажать нужно?
Макс уверенно подошел к хозяйке, протянул руку. Мила, как ни странно, подчинилась, отдала ему арбалет.
Не моргнув глазом журналист подбежал к привязанному фотографу и направил на него древнее оружие.
– Ну что, сучонок, настал час правды? Давно я его ждал! Как ты меня называл? Лось с отсохшими рогами? Теперь ты будешь кроликом с отсохшими ушами. Лови!
Ситуация изменилась в доли секунды, сыщик не успел опомниться. На его глазах арбалет перешел из рук в руки, удалившись от него на такое расстояние, что о быстром его завладении речь не велась.
– Стреляй, гундос! – взбрыкнув, крикнул что было силы фотограф. – Думаешь, я буду молить о пощаде? Не дождешься! Ты был евнухом, им и останешься! Тебе теперь никто не даст по жизни! Никогда! Петух бройлерный!
Сыщик видел, как журналист прицеливается, понял, что в его распоряжении секунды.
– Макс, одумайся, – закричал он, бросаясь к журналисту, при этом пришлось оттолкнуть Милу, которая чуть не упала. – Это самосуд! Кровная месть! Не смей!
В следующее мгновение раздался щелчок, треск и последовавший затем жуткий вопль Лёвика. Настигнув Макса, сыщик оттолкнул его и увидел картину из фильма ужасов: приколотый за окровавленное ухо к подоконнику фотограф орал от боли, дергаясь всем телом. Руки были привязаны к батарее, поэтому он не мог дотянуться до стрелы.
«Второе ухо продырявил, для симметрии, – мелькнуло в мозгу сыщика. – Вот снайпер, блин! Я бы вряд ли так смог попасть! Круто!»
Душераздирающий крик слушать было невыносимо. Словно из горла фотографа, из его бронхов и легких кто-то методично, сантиметр за сантиметром, тянул колючую проволоку. Без наркоза.
Подскочив к раненому, Стас едва не поскользнулся в плохо затертой крови Антона Снегирева, убитого часом ранее. Схватившись за стрелу, хотел вытащить ее из подоконника, чтобы хоть как-то помочь орущему фотографу, но она так прочно застряла там, что, даже упершись ногой в подоконник, он не смог ее выдернуть. Несколько попыток закончились неудачей.
Казалось, Лёвик не замолчит никогда.
– Заткнись, гнида! – с этими словами Стас ударил орущего по щеке. Видимо, он не рассчитал удар, так как голова фотографа откинулась в противоположную от стрелы сторону, и ухо порвалось. Кровь брызнула Стасу на рукав.
В этот момент раздался стук в дверь, через секунду она распахнулась, и на пороге возник совсем молодой рыжеусый милиционер.
– У, ребята, – неожиданно басисто удивился он, осматривая арбалет в руках Макса, стрелу в кровоточившем ухе привязанного Лёвика и плохо затертые следы крови на полу. – Да у вас как в Чикаго, ё-моё!
При виде милиционера Лёвик замолчал, встал на колени и начал шепелявить:
– Товарищ старший лейтенант, отвяжите меня, пожалуйста, видите, как эти маньяки издеваются надо мной. Из арбалета расстреливают. Это противозаконно, между прочим. Чуть не убили, пол-уха отстрелили… Я вас очень прошу!
– Всем руки за голову! – рявкнул рыжеусый, доставая из кобуры табельное оружие. – Из арбалета, говоришь? Оригинально! Сейчас отвяжем, потерпи немного.
– Вот и всё, – выдохнула Мила, медленно возвращаясь к своему креслу. – Больше я не скажу ни слова! Хоть убейте…
– Так, всех по отдельным комнатам, – начал привычно распоряжаться старлей, окидывая взглядом второй этаж. – Каждого пристегнуть. Ракитин, отвечаешь головой! Выполнять!
На чьей улице праздник?
Стоя с задранными руками, Стас подумал, что никаких доказательств против Лёвика у них с Максом нет. Пакетик с ампулами со стола куда-то исчез, кассета из диктофона улетучилась. Негативы и фотографии сами по себе ничего не доказывают. А окровавленный нож он самолично тщательно промыл и поместил в подставку. Отпечатка пальца на потайной кнопке наверняка не осталось – слишком много пальцев с тех пор прикасались к ней. Валентины нет в живых. Выходит, фотограф чист…
Это – первое! Теперь второе. У Лёвика же наверняка найдутся фото Стаса с ножом и Макса, ощупывающего кнопку под подоконником. Этого вполне достаточно, чтобы посадить обоих за решетку. У них против фотографа ничего нет! Игнатенко экипирован намного лучше. Он на коне! Фотограф оказался намного дальновиднее их обоих, вместе взятых! Так-то!
Мало ли что там лепечут эти двое, у них нет никаких доказательств. А нож – вот он, на фотографии, в руках убийцы. Можно сопоставить с ходом раневого канала у жертвы, то есть у Валентины. Все совпадет один в один.
Стас почувствовал, как земля поплыла из-под ног. Что делать? Как быть? Ради чего он всё это время выводил преступника на чистую воду? Чтобы так облажаться в конце?!
Как бы он поступил на месте следователя? Любой расклад оказывался не в их с Максом пользу.
Лёвик наверняка всё изложит так, что он один останется белым и пушистым на фоне убийц и негодяев, лишь по недоразумению оказавшихся его одноклассниками. Как только менты заглянут в сарай, их дальнейшие действия предугадать несложно.
