- Ты прав, Саня, пусть возьмут то, зачем пожаловали.

Оба неизвестных подбежали к ближнему торцу здания, заглянули за один угол, за другой. Часовые, как и в первую ночь, стерегли дальнюю часть здания, где располагался вход и у ближнего торца не появлялись.

Покуда один налётчик стоял на стрёме, второй разобрался с окном. После они поменялись ролями - первый забрался в проём и исчез в тёмном коридоре, второй принялся глядеть по сторонам.

Наблюдая за окнами, сыщики заметили, как на втором этаже, в одном из помещений стало немного светлее.

- Фонарь, - прокомментировал Старцев. - Рыщет по стеллажам.

Прошло несколько долгих минут, отсветы на потолке помещения, за которыми наблюдали МУРФовцы, исчезли.

- Приготовиться! - скомандовал Старцев. - Я беру на мушку того, кто побежит первым. Саня ты крутишь второго. Вася - на подстраховке.

По ногам ночных гостей должны были стрелять находящиеся на первой позиции, вторая позиция открывала огонь если Протасову всё же удастся прорваться к дырявому забору - такова была изначальная задумка. Но гостей оказалось двое, это несколько усложняло задачу, приходилось перестраиваться на ходу.

- Возвращается! - первым заметил движение Егоров.

***

Из тёмного оконного прямоугольника, с распахнутыми створками, высунулась голова, второй подал ему знак – «всё спокойно». Грабитель выскользнул наружу, оба, пригнувшись побежали к забору.

- Стоять! - крикнул из темноты Старцев и пальнул в воздух.

Гости шарахнулись в другую сторону - один поскользнулся на сырой траве, упал, но тотчас вскочил и бросился бежать. Почти одновременно бывшие офицеры разведчики произвели по одному выстрелу, дело было сделано - оба налётчика катались по траве и поднывали от боли, держась за простреленные ноги.

- Ну вы даёте уголька, ребята! - восхитился Егоров, поднимаясь из высокой травы. - Не хотел бы я стреляться с кем-нибудь из вас на дуэли.

Первый, так называемый, горячий опрос всегда был самым ценным элементом в оперативно-следственной работе. Если провести его правильно, то от задержанного можно услышать намного больше, чем на всех последующих этапах следствия.

- Кто из вас Протасов? - с металлом в голосе начал Старцев, стоя над поверженными бандитами.

Горшеня с Баранцом обыскивали карманы, Ким побежал звонить дежурному по управлению, Бойко, с пистолетом в руке, поглядывал по сторонам, Егоров с Васильковым топтались рядом, готовые оказать раненым первую помощь.

Задержанные отвечать на вопросы не спешили, боль одолевала - одному пуля перебила кость ниже колена, второму прошила бедро.

Егоров медленно распаковывал перевязочный пакет и будто в пустоту рассуждал:

- Можете молчать, тогда и мы не поторопимся с первой помощью. Кровь-то вон как хлещет, чуть припозднишься жгутом и - здравствуй саквояж. (саквояж – гроб). Сейчас ночь, склад на выселках, когда ещё «карета скорой» приедет.

- Ладно начальник, - сдался светловолосый. - Нет среди нас Мишки Протасова.

Иван нахмурился:

- А кто же вы, соколики? Ну ка назовитесь!

- Стёпка Свисток.

- Я Чуваш, - буркнул здоровяк с фиксами из белого металла.

- Не знаю таких. Под кем ходили?

- Под Амбалом. Помоги начальник, потом всё расскажем! - умолял светловолосый.

Но тот был непреклонен:

- Где сам Амбал?

- С валыны Амбала продырявили, пол башки с несли.

- Кто?

- Протасов, больше некому.

- Протасова давно видели?

- Кончили мы его.

МУРовцы переглянулись.

- Как кончили? Когда? - не поверил Старцев.

- Не пыли, начальник, сейчас скажу, - скривился от боли светловолосый. - Выследили мы его, недалеко от Дорогомиловского рынка, он пришил своего корешка, а мы его.

- Убитого корешка я там видел, а где же труп Протасова?

- В канализацию сбросили, там же - на первой извозной. Поможешь - покажу где конкретно.

Тем временем закончили обыск. Ефим Баранец показал Старцеву и Василькову два ножа, небольшой браунинг, связку отмычек, удобную фомку. Горшеня протянул бронзовый зажим для галстука.

Старцев спросил:

- Откуда узнали про талисман?

- Амбал сказывал.

- Ладно поверю. Последний вопрос: где остальные части – спичечница, зеркало, заколка.

Помолчав Стёпка Свисток буркнул.

- На квартире у Зойки припрятаны. Малая Андроновская 7.

Первое августа 1945 года

Визит к Лидии Николаевне дался тяжело. Оба шли к ней как на эшафот, испытывая жалость и стыд, хотя к трагедии несчастной женщины не имели ни малейшего отношения. Но не исполнить своего долга перед ней они не имели права.

- Дело вашего мужа - Протасова Егора Васильевича в июне 1944 года было пересмотрено, - рассказывал Старцев. - Все тяжкие обвинения с него сняли, 58 статья из обвинения убрана. За халатность при исполнении служебных обязанностей ему предстояло отбыть в заключении всего четыре года, три из которых он к этому моменту уже отбыл. При переводе из одного лагеря в другой, в августе того же года, он скончался от остановки сердца.

Плотно сжав бледные губы и глядя на угасавший день, вдова молчала. Васильков вынул из кармана клетчатый платок, шагнув к Лидии Николаевне, он развернул его - на ладони лежал бронзовый лев.

Заиграв в лучах заходящего солнца, талисман заставил женщину очнутся словно не веря в происходящее, она бережно приняла его, удивлённо осмотрела со всех сторон, затем нащупала на столе очки, надела их и медленно прочла, начертанный на льве, девиз старинного дворянского рода Протасовых: «Отечеству принесу славу и богатство, себе же оставлю только имя». Прижав талисман груди, она снова повернулась к окну - по лицу её текли слёзы.

Покинув барак, друзья шли по Хомутовскому в сторону Садового кольца.

- Эх, Ванька, давно хотел тебе сказать, - приобнял Старцева Васильков.

– Что?

- Если ты случаем помрёшь, мне будет очень скучно на этом свете.

- А мне будет скучно там! - задрав голову Иван посмотрел в темнеющее небо. - Но нам ещё рано об этом, потому что работы здесь, Саня, непочатый край.

Москва, площадь Коммуны; июль 1945 года

Вчерашний прогноз сбылся в точности: погода в этот июльский день была отвратительная. Две недели подряд голову пекло стоявшее в зените, посреди чистого голубого неба, солнце, а сегодня – здрасьте-пожалуйста – холодный северо-восточный ветер, тяжелая низкая облачность, мелкий моросящий дождь. Если бы вдобавок к этому с деревьев полетели желтые листья, горожане решили бы, что середина лета в одночасье сменилась серединой осени.

Ударивший сильный порыв едва не сорвал с головы кепку. Ухватив ее широкой ладонью единственной уцелевшей на войне руки, сорокалетний Прохор витиевато выругался и натянул ее поглубже. Затем поднял воротник пиджачка и нехотя ответил на вопрос юного напарника:

– Ты ж пойми, орясина: лоб и борта у танка знатно облеплены броней – так просто ее не взять. На то он и танк, чтоб не замечать пуль с гранатами. Зато нижний бронелист у него тонкий, аккурат такой же, как верх у башни, – двадцать миллиметров.

Розовощекий оголец^[92] Валька с надеждой смотрел на возрастного Прохора.

Но тот огорчил:

– Не, твоей гранатке это не по зубам.

– Как же так?! Такая тяжелая дура и «не по зубам»?! – искренне негодовал мальчишка. – Там же пороху небось цельный фунт!

– Болтай – фунт! Не фунт, а сто десять граммов.

– Все равно жахнет – будь здоров! Так что же, не возьмет, говоришь? Даже если закинуть под брюхо целую связку?

– Связка может опрокинуть, но, опять же, осколками не пробьет. Противотанковая для такого дела требуется. Были у нас такие – «РПГ-41» назывались. Грозная штуковина. Фугасная, кило взрывчатки внутри. Вот та жахала! У нас же с тобой обыкновенная – противопехотная. А с обыкновенными – как повезет.