Договорить он не успел, его подбросило. Удар Макса пришелся ему снизу в челюсть. Стас едва смог увернуться, чтобы не мешать свободному полету и падению Лёвика.

Пытаясь унять боль в руке, Макс зачерпнул левой ладонью снег и приложил его к правой, которой только что провел удар.

– Неплохой апперкот, кстати, – отметил Стас, копируя удар в воздухе. – Теофило Стивенсон и Мохаммед Али нервно курят в сторонке.

Когда спустя несколько минут они с журналистом несли на носилках тело Антона в сарай, Лёвик все еще лежал на снегу, не подавая никаких признаков жизни.

– Ты его не грохнул, случайно? – поинтересовался Стас. – Он богатырским здоровьем не отличался. Я сам всю дорогу боролся с искушением его прибить. А ты раз – и врезал…

– Если и грохнул, – ответил Макс, не задумываясь, – то нисколько не расстроюсь. Уж поверь. И плевать мне на его здоровье.

– Может, его тоже отнести в сарай, – предложил Стас, – пусть там полежит, подумает о жизни? В тишине и темноте.

– Отличная мысль! Хотя… эту мразь, будь она хоть живой, хоть мертвой, я бы рядом с нашими девчонками не положил. Побрезговал.

– Пожалуй, ты прав.

На обратном пути Макс наклонился к Лёвику и пару раз хлестко ударил лежащего по щекам. Тот в ответ начал мычать что-то нечленораздельное.

– Надо же, – вполне искренне удивился Макс. – Живучим оказался подонок! Придется посадить на цепь.

– У батареи, думаю, ему самое место.

Спустя полчаса Лёвик сидел на полу в прихожей, его руки были крепко привязаны к батарее. В окровавленном рту отсутствовало несколько зубов, левая половина челюсти распухла.

Макс осматривал секретный арбалет, который хозяйка со злостью выкорчевала из потайного резервуара под барной стойкой и хотела уже разломать на куски и выбросить, да журналист не дал.

– Значит, ты всё знала и молчала? – спросил ее Стас, разливая чай по чашкам. – Скажи нам об этом раньше, возможно, Антон сейчас был бы жив. Лёвик-то, обрубок, на себе испытал ударную силу его стрел. Новый год встретил с дырявым ухом.

– Я вызвала милицию, – сообщила заплаканная хозяйка, неподвижно сидя в единственном кресле, стоявшем под пальмой, и глядя в одну точку. – Представители закона приедут с минуты на минуту. Мне плевать, кто и как выпутается из этого… дерьма. Больше я ничего не хочу слышать.

Стас обернулся и увидел, что телефон стоит на прежнем месте. Следовательно, сыщиком ему быть осталось всего ничего. Он решил использовать оставшееся время, чтобы удовлетворить свое любопытство:

– Макс, и всё же я не понимаю, как тебе удалось так имитировать опьянение, что ни у кого, даже у меня, не возникло ни малейшего сомнения в том, что ты пьян.

Журналист наконец оставил древнее оружие, подошел к Стасу, расстегнул рубаху на груди, достал диктофон и удивленно оглядел его.

– Что-то не так? – вполголоса поинтересовался сыщик.

– Всё не так, коллега, – резюмировал журналист. – В нем нет кассеты.

– В смысле! Не шути! – Стас вырвал диктофон из рук Макса, нажал на кнопку, крышка кассетника открылась. Кассеты действительно не было.

– Она точно была, куда могла деться?

– Это Лёвик, сволочь! – зарычал по-звериному сыщик. – Разыграл меня, дескать, запиши, я очень люблю советскую власть, а сам… вытащил кассету.

Макс улыбнулся:

– Ну, хитер, засранец! Ай да партизан!

– Я сейчас из него ее вытрясу! – с этими словами Стас рванулся из-за стола.

– Думаешь, она при нем? – спокойно остановил сыщика журналист. – Не смеши! Он ее выбросил по дороге. С подобной аппаратурой он, я уверен, сталкивался и знает, как с нею обращаться, не хуже меня. А вот как он ее обнаружил на тебе, это вопрос.

– Я поднял его за шкирку, он, похоже, почувствовал.

– Ты сплоховал, говоря по-простому, облажался. Сейчас нечего кулаками махать, – с этими словами Макс не спеша налил себе чаю, положил в чашку два кусочка сахара, размешал, сделал глоток.

– И что делать? – Стас в бессилии опустился на табурет.

– Самое лучшее пока – делать вид, что ничего не случилось. Он нас переиграл, и ладно. Не дадим ему упиваться своим превосходством… Итак, ты меня, кажется, спросил, как мне удалось натурально изобразить пьяного?

Стас в этот момент размышлял над тем, куда Лёвик мог выбросить кассету, и не сразу вник в прозвучавший вопрос.

– Что? Ах да, мне очень интересно.

– Знаешь, что меня больше всего потрясает в «Иронии судьбы»?

– Вопрос, конечно, интересный, – смутился сыщик, не ожидавший ничего подобного. – Думаю, сценарий, режиссерская работа, игра актеров… Мягкова, Брыльской, Яковлева, Буркова?

– Это, конечно, само собой, – закивал Макс, продолжая размешивать сахар в чашке. – Но больше всего запомнилось интервью Эльдара Рязанова, в котором он рассказывал, как они сцену в бане снимали… И вообще, другие, последние сцены… Не помню нюансов… Но мне запомнилось, что Бурков, Мягков, Ширвиндт и Белявский трезвыми играли пьяных, а пьяными им пришлось играть трезвых. При этом зритель ничего не заметил! Никакой разницы! Это меня потрясло по-настоящему. Играть трезвыми пьяных – еще куда ни шло, но пьяными трезвых…

– И ты решил попробовать? – включилась в диалог Мила, чуть оживившись. – Только в эту ночь или другие опыты были?

– Сперва я решил научиться этому! В жизни пусть редко, но случаются ситуации, когда надо резко протрезветь или, наоборот, прикинуться пьяным. Это выручает, кстати!

– Что-то я такой ситуации у себя не припомню, – признался Стас. – Если уж напьюсь, так напьюсь… А когда нельзя пить, то ни капли в рот. Черное – это черное, а белое – это белое.

Макс снисходительно посмотрел на сыщика:

– Если взять нашу ситуацию, поверь, я столько узнал за одну новогоднюю ночь пьянства, сколько не узнал бы и за месяц трезвости. Про меня как бы забыли, вычеркнули из бытия на время.

– Хорошо, хорошо, – закивала Мила. – А запах ты как имитировал?

– Обычным пульверизатором брызгал, каким в парикмахерских пользуются. Правда, он быстро выветривается, необходимо повторять, добавлять. Вам, честно говоря, не до меня было, а я времени зря не терял. Я следил за вами пристально, от меня ничто не ускользнуло.

Стас хотел возразить, но потом вспомнил об арбалетной стреле в горле Антона и промолчал. Именно благодаря Максу он не пошел через центральный вход. Не будь журналиста – ткнулся бы туда и… А тот об арбалете узнал благодаря тому, что мастерски сымитировал пьяного. Хочешь не хочешь, а жизнью сыщик обязан мастерству притворства журналиста.

Еще сыщику не давала покоя недавно услышанная из уст фотографа новость о том, что Валентина запросто «слила» информацию о любовниках Лены Жанне. Это так не походило на супругу Стаса! Для нее секреты пациентов были святы. Но и врать Игнатенко вроде никакого резона не было. А другого пути для распространения этой сплетни не придумаешь.

Услышанное коробило, хотелось вырвать клевещущий язык у фотографа, но… Что-то подсказывало, что информацию эту Лёвик взял отнюдь не с потолка. Тогда откуда?

Господи, Валюха, неужто это правда?! Ни подтвердить, ни опровергнуть. Что хочешь, то и думай!

Когда Стас сел за стол и с горя налил себе чаю, журналист неожиданно взглянул ему прямо в глаза и поинтересовался:

– Скажи, только честно… Кассеты все равно нет… Еще что этот хвощ тебе трепал про Ленку. За что всё-таки они с Жанной убили ее? В чем она провинилась?

Стас оказался не готов к вопросу. С одной стороны, было ясно: передай он сейчас дословно весь треп фотографа – и бедняге не жить. Макс ему голову мог запросто оторвать. С другой – а чего его жалеть-то, Игнатенко этого? Он хладнокровно ударил ножом Валентину в грудь, так сказать, по-афгански. Считай, его, Стаса, на всю оставшуюся жизнь сделал несчастным. Взвел арбалет на него самого. Лишь по чистой случайности Корнейчук остался жив. Нет, жалости не было ни капли.

И самое главное – всё внутри Стаса сопротивлялось услышанному. Не хотелось верить, что хрупкая учительница, первая красавица класса позволяла себе такое: крутить любовь одновременно с Лёвиком и Антоном, оставаясь при этом законной супругой Макса. Такое не укладывалось в голове! Да и Валентина не могла так просто слить Жанне информацию, которая оказалась роковой правдой.