И что теперь делать? Надо бы поговорить, попробовать разъяснить ситуацию — хотя бы выяснить, где оставшаяся сумма, ведь помимо двух червонцев еще куча денег не найдена. И, главное, зачем он это сделал? Для чего? Неужели из жадности? Старый мастер искоса глянул на Хмару — никак не может этого быть.

Тихонько постучали в дверь, дождавшись отзыва «Войдите!», появилась на пороге Асеева.

— Вы уже тут, — вежливо поздоровавшись, заметила она. — Я смотрю, вы уже во всем разобрались…

Семен Ильич не успел возразить, что нет, совершенно не разобрался, но все разрешилось неожиданным образом: по коридору протопали шаги, раздался стук в дверь, правда, ответа никто не дождался. Ввалились все разом, поддерживая под микитки бледного как мел мальчишку.

«Что ж за день сегодня?» — философски посетовал директор.

— Семен Ильич, я не виноват, — оправдывался первокурсник Чистов, — я случайно. Я не сдвигал стол! А он как треснет… — Пострадавший, томно закатив глаза, придерживал руку, висящую плетью.

— Что случилось? Почему, понимаешь, врываетесь, как к себе в сортир? — возмутился директор.

— Руку сломал, — доложил мрачный Колька, — психанул, треснул о стол ракеткой и руку сломал…

— Я не хотел, — стонал пострадавший, — не буду больше!

— А больше и не понадобится, — подначил Пожарский.

Семен Ильич понял, что пора брать быка за рога:

— А ну тихо. Еще услышу слово — уборные пойдете драить.

Раиса Александровна, осматривая руку пацана, выдала четкую инструкцию:

— Николай Игоревич, в учительскую, вызывайте «Скорую». Перелом сложный, со смещением.

Пока все носились туда-сюда, Андрюха бестолково водил глазами, соображая, что происходит. Чудом ухитрился выловить приятеля:

— Колька, мне-то что делать? Але!

Пожарский, сообразив наконец, что друг тут, под боком, нуждается в его помощи и указаниях, подумав, предложил:

— Андрюха, будь другом, отведи этого вот умника в отделение.

— Я не… — вскинулся было тот, но Колька попросил еще раз:

— Да ну что тебе стоит? Просто отволоки, оставь Палычу или Санычу — ну потом разберемся.

— А сам-то?

— Ну сам видишь, перелом со смещением, — он отцепился от друга, — давай, давай, выручай.

Пельмень, вздохнув, пообещал. Отведет, мол.

Пока разворачивались все эти события, в отделении милиции царила атмосфера спокойствия и доброжелательности. Что Бурунов, что Таранец были образцово-показательными задержанными, не скандалили, не возмущались, не задавали глупых вопросов. Акимов привел ребят, пригласил садиться. Как-то так получилось, что уже по дороге лейтенант «случайно» проговорился, что ни в чем он не собирается пацанов обвинять, но им надо оказать содействие правоохранительным органам. И внушительно завершил монолог:

— Ваше задержание — цепь оперативного плана. Смекаете?

Можно было поклясться, что эти двое перевели дух. Хотя кто бы на их месте не перевел, будучи арестованным, потом и ведомым по району, на виду у всех?

Бурунов, тот, который посерьезнее и постарше, уточнил:

— То есть нас в краже не подозревают?

Акимов не выдержал, хохотнул:

— Что у вас: в одном крыле подпустят — в другом возмущаются? Откуда про кражу-то знаете? Военная ж тайна.

— Да знаем уж… так что?

— Нет, не вас. Потому и комедию эту ломаем, чтобы, так сказать, бдительность усыпить.

— Хмара? — вдруг спросил Таранец.

Сергей только головой покачал.

Около запертой двери отделения — куда все делись, интересно? — слонялся туда-сюда незнакомый товарищ, невысокий, с симпатичным, круглым, как блин, лицом.

«Это что еще за фигура?» — подивился Акимов и спросил:

— Вы к нам?

Тот, обернувшись, протянул руку:

— Здравия желаю. Лейтенант Муравьев, из Омска. Мне бы начальство.

— Что, прям из Омска? — удивился Бурунов.

— Это Сибирь? — уточнил образованный Таранец. — Или Урал?

— Все верно, — успокоил Муравьев, сияя. Удивительная у него была улыбка, точно луна пополам треснула.

— Подождем вместе, — Сергей отпер замок, — обычно начальство всегда депешу оставляет: где и когда будет.

На столе Акимова, в кабинете, в самом деле лежал листок бумаги, но не с сообщением, а загадкой: «Была девочка. Вызвали зав. “Родиной”. Появится — задержи до нашего прихода» — и стояла причудливая подпись Сорокина.

Акимов, пожав плечами, рассадил «гостей», предложил чаю. Пока набирал в чайник воду и ставил его на плитку, пытался сообразить, что бы это значило.

При чем тут завкино? Хотя, прямо сказать, давно пора.

Поверхностное знакомство с заведующим кинотеатром Ляпуновым никаких приятных воспоминаний не порождало. Несколько раз Акимов делал ему намеки по поводу спекуляций, то есть перепродажи билетов в непосредственной близости от официальных касс. Более того, удалось подцепить на крючок одну такую гражданку Фатееву, которая аж с августа 1948 года нигде не работала, а одевалась так блестяще, что глаза резало. Все оказалось просто: на каждом перепроданном билете она зарабатывала в три и более раза против номинала. Один раз ее выловил Остапчук, второй раз бдительные граждане доставили, на третий раз, уже не выдержав, возбудили-таки уголовное дело. Выяснилось попутно, что орудовала дамочка по всей Москве, так что пятидесяти трех — только доказанных — фактов как раз хватило на пять лет с конфискацией.

Неоднократно Сорокин указывал на не всегда отвечающий советской идеологии перечень показываемых фильмов — товарища завкино слишком кренило в сторону перченых сюжетов, пополняющих кассы. После просмотра подобной продукции граждане, возбужденные искусством, путали кино и реальность, особенно после вечерних сеансов.

Как раз подтянулся и обдумываемый субъект, пожилой, вежливый, говорливый, в сияющих калошах и шикарном макинтоше. Сняв шляпу, с чувством потряс руку. Предложили чаю и ему.

— Да вам, Сергей Палыч, по-хорошему, должен в ножки поклониться, — заявил он как бы некстати, — вы меня наставили на путь истинный.

— Это чем я так вам послужил? — удивился Акимов.

— Ну как же? Не укажи вы мне на приоритет идеологической направленности перед экономической целесообразностью… э-э-эх! — он всплеснул ручками. — Отправился бы я куда-нибудь на хутора, не то и дальше. Я ж ведь по простоте полагал, что главное — сборы, а все фильмы проходят комиссии, все на пользу — оказывается, нет. Один одобряет, я заказываю, привожу, кручу — а второй мне грозит ответственностью…

— Вы на нас намекаете? — уточнил Сергей.

— Нет. Я вообще, про принцип, — твердо заявил Ляпунов.

Акимов поменял тему:

— Вы трудитесь уже, нашли вам место?

— Так я потому вам спасибо и говорю, что в культурном отделе показал понимание повестки и получил хорошее назначение, — пояснил уже бывший завкино, — и к дому ближе, и народу больше. Не будет никакой нужды рискованные картины заказывать…

Вдруг в разговор влез омский гость Муравьев:

— Вы, простите, заведующий местным кинотеатром?

— Был.

— А что случилось, почему был?

— Закрыли кинотеатр, на реконструкцию, в связи со сменой направления, — охотно пояснил Ляпунов.

— Что же будет вместо культурного заведения? — продолжал интересоваться пришелец.

— Этого я не скажу, какое-то общественное заведение.

— Стало быть, помещение у вас большой площади, с высокими крышами.

Акимов удивился. Ляпунов — тоже.

— Да, бывшая церковь, — подтвердил он, — а, собственно, к чему…

— Нет-нет, я так, насчет отопления хотел узнать, как налажено, — пояснил Муравьев, улыбаясь, как дружелюбный блин.

— Котел, твердотопливный, разводка самотеком… Товарищи, я что-то не понял, — признался Ляпунов, — мне что, уже и хозяйственное преступление вменяют?

— Я — нет, — открестился Акимов.

— Имейте в виду, топливо сжигается на глазок, ежедневного учета нет. Пройдет декада-другая, и бухгалтер выводит среднюю цифру расхода, а данные истопник дает…