Пинчук занервничал, аж голова у него дернулась.

– Я не помню, – вымолвил он. – Очнулся, а вокруг никого. Встал и побрел.

– Тебе самому не смешно от такого объяснения? Встал и побрел… А может, ты просто сбежал? По второму разу. – Слепцов остро посмотрел на арестованного. – Тебе, Пинчук, нечего терять – ты уже все потерял. Рассказывай все как есть с самого начала. Глядишь, и послабление наметится. Давай, не заставляй применять к тебе методы убеждения.

Пинчук посмотрел на Мамонта, стоящего в позе практикующего вурдалака, в груди его похолодело, и он заговорил.

Егор Пинчук ехал на войну. В теплушке было довольно свободно, не как три года назад, когда на фронт гнали массу мобилизованных. Имелись дощатые нары, где в очередь можно было полежать и даже поспать. Двухнедельная военная подготовка ему ничего не дала: стрелять из винтовки его научили еще в школе, а физически Егор был крепок и ухватист, занимался самбо и бегом, поэтому занятия ему давались легко и в конце обучения ему даже объявили благодарность. Он был готов к участию в боевых действиях. Физически, но не психологически.

«Вот чтó значит погибнуть за Родину? – думал он, сидя на вещмешке в углу вагона. – нелепый посыл. Можно просто погибнуть. Внезапно. Неважно за что. И сам не успеешь понять, что ты уже труп, и тем более не узнаешь реакцию окружающих, которые тебя назовут героем и сыграют на кладбище гимн. Как там… Лучше умереть стоя, чем жить на коленях. А если так… Лучше пожить на коленях, а потом встать и отряхнуться. Наградили посмертно… Да зачем мертвецу ордена и медали?! А в это время отдельные товарищи употребляют ананасы с шампанским за здравие, за свое, естественно. Чушь все это, конфетка для дураков и фанатиков! Погибнуть легко – пошел в лобовую атаку, тут тебя и прикончили. Сложнее остаться в живых, наверняка остаться в живых, а для этого не надо участвовать в войне, сбежать, затаиться где-нибудь, пока война не кончится, а потом все как-то само рассосется».

В начале войны Егору удалось ускользнуть от мобилизации. По протекции одноклассника он записался во внештатные сотрудники милиции. И хотя на таких сотрудников не распространялась бронь, но в военкомате на это смотрели сквозь пальцы, – мол, при деле состоит, в тылу пользу приносит. Но к концу войны в органах затеяли серьезную реорганизацию, документы переоформлялись, а Егор переоформиться не успел, потому что к нему домой заявился сотрудник военкомата и вручил повестку.

– Распишитесь.

Егор расписался.

– И мы вас подвезем прямо к месту назначения. Возьмите только паспорт и деньги, если есть, больше ничего не надо – вам всё дадут, – сказал лейтенант.

За время войны научились не предоставлять лазеек уклонистам.

А дальше все пошло по накатанному сценарию. И вот Егор Пинчук едет на фронт и прикидывает, как бы ему ловчее сбежать.

«Лучше это сделать по дороге – потом сложнее будет».

Когда поезд замедлил ход перед мостом, Егор резко приоткрыл дверь вагона. Следящий за порядком старшина положил ему руку на плечо.

– Ты чего? Не положено.

Больше он ничего не успел сказать, потому что Пинчук протиснулся через щель и выпрыгнул наружу. Прокатившись по насыпи, он вскочил и скрылся в прибрежных зарослях. Его не преследовали. А кому?

На ближайшем полустанке старшина доложил начальству о беглеце, того объявили в розыск, и на этом дело закончилось. Пока что. Егор, скрываясь в кустах, двинулся вдоль железной дороги в обратную сторону. Затемно добравшись до станции, он сорвал пломбу с товарного вагона, проник внутрь и закопался между мешками то ли с зерном, то ли с овсом. Авось не заметят.

Но заметили. Обходчик, увидев сорванную пломбу, вызвал патруль. Пинчука тут же повязали, отвезли в ближайший городок и посадили в СИЗО.

«Не самый плохой вариант, – думал он, глядя на зарешеченное окошко. – Отправят в зону, думаю, что ненадолго, – отсижу свое, зато останусь жив».

Но жизнь – индейка, а судьба – злодейка. С Пинчуком быстро разобрались и вновь отправили на фронт, но только в штрафной батальон.

– Выживешь, и гуляй, – сказали ему на прощанье в военкомате.

Чтобы добраться до вражеских укреплений на краю леса, нужно было пересечь поросшую травой поляну. С криками «ура» и с примкнутыми штыками рота бросилась вперед. Пинчук, пробежав несколько десятков метров, упал в траву, вроде как убит или тяжело ранен. Выждав некоторое время, когда все утихло, он пополз вбок, вдоль линии боестолкновения. Впереди немцы, а сзади заградотряд, – хрен редьки не слаще. Миновав пару сотен метров, он задумался: «А куда дальше?», и пополз в сторону немцев, посчитав, что туда будет безопаснее.

Он слышал про РОА [464] генерала Власова и надеялся добраться до них, чтобы как-то обустроиться.

«Там все русские, договоримся как-нибудь, а дальше посмотрим».

Достигнув леса, он ринулся вглубь, ломая кусты и не заботясь о маскировке. А напрасно. Через пару километров Пинчук получил увесистый удар по затылку и на его запястьях защелкнулись наручники. Сознание он не потерял, и немецкий солдат на корявом русском языке, объяснил, что он должен делать. Его привели к хутору, вернее, к бывшему хутору, потому что дом сгорел, и лишь печка с трубой торчала унылой башней над головешками. Но дощатый амбар и рубленая баня стояли целыми. Опорный пункт. Пинчука завели в амбар. Его встретил гауптман в эсэсовской форме, окруженный группой солдат. Встретил ударом по скуле. Егор упал, чтоб дальше били, хотя и мог устоять на ногах. Поддав пару раз сапогами по ребрам, ему приказали встать.

– Ты кто такой? – задал вопрос гауптман на русском.

– Я… Я в плен сдаваться пришел, – пролепетал Пинчук.

– Ты не пришел сдаваться, а тебя взяли в плен.

Немец говорил с легким акцентом, но фразы выстраивал правильно. Он посмотрел в подслеповатое окошко и сказал по-немецки:

– Темнеет. Заприте его в чулан, а завтра разберемся с этим пленным.

Чувствовалось, что гауптман зверски устал. Канонада утихла, и ему хотелось хлебнуть шнапса и хотя бы немного поспать.

Пинчука затолкали в чулан и закрыли дверь. Он, особо не раздумывая, улегся на кучу тряпья и заснул. Он тоже зверски устал.

Разбудил его грохот близкого взрыва. Заложило уши, заслезились глаза. Кто-то снаружи истошно кричал. Раздался еще взрыв чуть дальше. Потянуло дымом. Он закашлялся.

«Надо отсюда бежать, бежать…».

Пинчук начал бить ногой по двери, и та с трудом, но поддалась. Выскочив в полуразвалившийся амбар, он увидел лежащего часового с проломленным черепом. Сверху лежало упавшее с чердака стропило. В пролом в стене светила полная луна. Егор быстро обыскал лежащего, нашел бензиновую зажигалку и початую пачку папирос – остальное его не интересовало. Схватив карабин марки «Люгер», штык-нож, он, выписывая петли, как заяц, бросился в сторону леса.

«Аккуратней надо, аккуратней, поспешишь – людей насмешишь и сдохнешь ненароком», – билась в голове мысль.

Забравшись в чащу, он затаился под выворотнем толстого дерева.

«Наши пройдут, а я по тылам ударюсь».

Пинчука сморил сон, а когда он проснулся, солнце стояло высоко, а канонада гремела далеко на западе. И он двинулся на восток. По дороге он питался ягодами, а на второй день умудрился подстрелить молодого кабана. С разделкой туши Егор кое-как справился, хотя ни разу в жизни этим не занимался. Нарезал мясо ломтями и поджарил их на костре. Потом сытно поел, а остальное завернул в исподнюю рубашку. Надолго хватит.

Кончился лес, и потянулись поля с перелесками, а Егор все шел и шел, пока впереди не показалась деревня. Возле колодца он познакомился с женщиной по имени Таисия. Она выглядела лет на тридцать, была миловидна и стройна. Он сказал, что бежал из плена, но к властям обращаться опасается, и не возьмет ли она его на постой. Мужа у женщины убили два года назад, и она не раздумывая согласилась. Соседям соврала, что это ее двоюродный брат сбежал из плена.