Корнев поглядел на Зверева, ожидая возражений, но тот сидел молча и отрешенно смотрел в окно.

– Будут уточнения или замечания? – поинтересовался Корнев. – Если нет, то, Вадим Петрович, сегодня же передайте все материалы по Антипу товарищу Ткаченко…

– А где сейчас наш подозреваемый? – ни с того ни с сего оживился Зверев.

– Антипов был доставлен сюда и сейчас находится под охраной в комнате для допросов, – пояснил Богданов.

– Прикажи привести его, – попросил Зверев.

– Хотите взглянуть в лицо изменнику Родины? – спросил Ткаченко как бы между прочим. – Понимаю ваше желание. Ты, наверное, не особо рад, капитан, что мы забираем сыночка вашего генерала?

– Забирай! Не больно-то он мне и нужен! – хмыкнул Зверев.

Ткаченко напрягся, его определенно удивила последняя фраза Зверева.

– Послушай, капитан, я много о тебе слышал, и меня удивляет, что ты, потратив столько времени и сил, так легко отдаешь нам это дело. Ты столько за ним гонялся, а тут…

– Мне чихать, кто его поймал, так же как и на его самого. Он преступник и должен понести наказание. Делайте с ним что хотите, а я доведу свое дело до конца.

– Ты это о чем? – вмешался Корнев.

– Если я тебя правильно понял, Степа, когда ты поручал мне это дело, то главной задачей было не найти убийцу тех двоих со склада, а выяснить, куда исчез сын нашего генерала!

– Мы выяснили, куда он исчез! Он здесь, в Управлении, под охраной. А еще он военный преступник и убийца!

– Вы уже беседовали с ним? Он сам что-нибудь говорит?

– Молчит и смотрит на всех как сыч, – встрял в беседу Богданов. – Такого не просто будет расколоть.

– У нас и не такие раскалывались, – ухмыльнулся Ткаченко.

– Пока вы его расколете, уйдет время, и может случиться непоправимое! – сказал Зверев.

– Что ты имеешь в виду?

– Генерал Антипов накануне перенес второй инфаркт. Если к нему в палату явятся твои коллеги и начнут задавать вопросы по поводу сына-предателя, боюсь, что третьего инфаркта он не перенесет!

– Все может быть, но тут уж ничего не поделаешь, – убрав с лица ухмылку, заявил Ткаченко. – Мне приходилось общаться с генералом. Он достойный офицер и настоящий патриот. Мне будет жаль, если с ним что-то случится. Однако сын Антипова – предатель! Что же касается генерала… боюсь, его служба в органах на этом закончится. Лучшее, что его ждет, – это увольнение в запас. Могу пообещать, что буду вести допрос вашего начальника лично и постараюсь быть максимально деликатным.

Зверев удивленно посмотрел на Ткаченко:

– А ты начинаешь мне нравиться… как тебя?.. Юрик.

– Ну, вы уж совсем-то не перегибайте, товарищ капитан! – усмехнулся Ткаченко. – Не забывайте, где мы находимся, соблюдайте субординацию.

– Да ладно, здесь все свои! – Зверев махнул рукой и указал Корневу на Ткаченко. – А этот парень не такой уж дуболом, в отличие от других. Вадик, а ну, тащи сюда этого задержанного, нам срочно нужно проверить одну маленькую деталь.

Через пять минут в кабинет ввели среднего роста парня с плотно сжатыми губами и взглядом затравленного крысенка. Это, вне всякого сомнения, был тот самый подпольщик с фотографии, которую Вадик нашел в деле предателя Калинкина.

Зверев приказал:

– Пусть рубаху задерет!

– Делай что велят! – младший сержант-конвойный дернул парня за рукав.

Антипов оглядел присутствующих и нехотя оголил живот.

– Теперь штаны приспусти! – приказал Зверев.

– Чего? – окрысился парень.

– Слегка приспусти, мне хозяйство твое без надобности. Я низ живота хочу увидеть.

Задержанный оттянул пояс брюк.

– Мне все ясно. Уведите его!

Конвойный вопросительно посмотрел на Корнева, тот согласно кивнул.

– И что же ты там такого интересного искал? – спросил Корнев, когда Антипова увели.

– Шрам, – отозвался Зверев. – Я искал шрам! Ты, Степа, наверное, подумал, что я опоздал сегодня из-за того, что в очередной раз бурно отмечал ликвидацию банды Лощеного. Нет. Вчера я кое-что выяснил, а сегодня наведался в больницу к генералу Антипову. Знаю-знаю, ты не хотел, чтобы я с ним встречался, потому что считал, что таким, как он, может повредить общение с личностями вроде меня. Но я не только не навредил Антипову, а, наоборот, дал ему облегчение и надежду.

– Может, перейдешь к сути? – насупился Корнев.

– Я расспросил Антипова, были ли у его сына особые приметы. Он сказал, что в детстве у Егора случился острый перитонит. Парню удалили аппендикс, и после операции у него остался огромный шрам внизу живота. Сегодня я убедился, что никакого шрама у нашего Антипа нет. Следовательно, это не сын генерала!

– Ты хочешь сказать, что мы задержали кого-то другого? Невиновного? – засуетился Ткаченко.

– Нет! Мы задержали убийцу и предателя, но это не Егор.

– Антипа опознали двое: Кеша и сам генерал… по фотографии. Что за чушь ты тут несешь? – воскликнул Корнев.

– Тогда вернемся назад, – Зверев оглядел присутствующих и лукаво улыбнулся. Он подошел к Корневу, открыл папку с материалами по Матвею Калинкину и достал из нее две фотографии. – Посмотрите на фотографию этого ублюдка-карателя! Он в форме, с винтовкой, с кобурой на боку. А еще – в портупее.

– Обратили! Не тяни резину, говори по делу!

– А теперь обратите внимание на саму портупею.

– И что в ней особенного? – поинтересовался Богданов.

– А ну сними ремень, – приказал Зверев.

– Ты что, всех сегодня будешь раздевать? – сурово спросил Корнев.

– Пороть будете, Павел Васильевич? – пошутил Богданов.

– Захотел бы выпороть, свой бы ремень снял – он у меня толще! Снимай, кому сказано!

Вадик покорно снял ремень.

– Что дальше?

Зверев скомандовал:

– А теперь надевай его обратно!

Вадик вставил ремень в лямки и застегнул пряжку.

– Надел и что?

– А теперь посмотрите, куда он заправил свободный конец. На какую сторону?

– На левую.

– А до этого он как у тебя был заправлен? – поинтересовался Зверев.

– Так же.

– У меня тоже на левую, и у тебя, Степан Ефимович, на левую, а вот у нашего гостя из госбезопасности Юрика свободный конец ремня наверняка заправлен на правую сторону.

Ткаченко встал. Он явно был заинтересован тем, что здесь творится. Он распахнул китель, задрал рубаху и продемонстрировал всем свой ремень.

– На правую! Гляньте же, на правую! Он же в кителе, ремня не видно! Как вы догадались? – удивился Богданов.

– Нет ничего проще, – пояснил Ткаченко, заправляясь. – Капитан Зверев видел, как я писал в блокноте и делал это левой рукой. Я левша!

– Что и требовалось доказать! – оживленно выпалил Зверев. – Так вот: правша, как правило, оборачивает себя ремнем справа налево, чтобы затягивать его правой рукой. Пряжка ремня остается слева, а на левую сторону заправляется конец ремня. У левшей все наоборот. У нашего Калинкина конец ремня заправлен на правый бок. Я сразу обратил на это внимание, но поначалу не придал особого значения. Когда одна моя знакомая по имени Саша рассказала мне о своем отце, который очень мечтал о сыне, в моей голове все перевернулось. Будущий папаша мечтал о сыне, а когда родилась девчонка, назвал ее универсальным именем. Впоследствии отец Саши любил называть дочь Алексом, Шуриком и Санькой… Эта история о неудовлетворенном папаше навела меня на мысль – я вспомнил о фотографии наших подпольщиков. На фото, найденном Вадиком, было пять человек. Так как первой слева стояла девушка, мы посчитали, что это Женя Береза. Усатого, стоявшего с другой стороны, мы определили как Саньку Сохно.

Тут-то я в очередной раз рассмотрел Матвея Калинкина и его ремень. То, как он был заправлен, дало мне повод сделать предположение, что Калинкин – левша. Мы знаем, что левша все делает несколько иначе, чем правша. Я навел справки и выяснил, что некоторые левши даже видят все наоборот. «А что, если и Калинкин – ярко выраженный левша?» – подумал я. Список подпольщиков написан в столбик. Я предположил: а что, если Калинкин написал на обороте фотографии имена и фамилии подпольщиков не слева направо, а наоборот? Что, если в самой верхней строчке указан тот, кто стоит справа?