На завтрак опять подали похлебку с хлебом. Гаркнул охранник – подобного диалекта Вадим не знал. Но догадался, что хотят, отошел к дальней стене и подождал, пока тюремщик пристроит поднос. «Этот парень здесь, поди, и при Монтейро трудился, – мелькнула мысль. – Он вообще в курсе, что в стране происходит?»

Опять потянулся бесконечный день, посетители не появлялись. Про майора КГБ, похоже, забыли, его судьба никого не интересовала. Он находился в крупном здании. Шумели люди, гудели генераторы. Доносились вопли истязуемых, дружно смеялись работники учреждения. Один кричал особенно надрывно – похоже, ему медленно и с чувством выворачивали конечность. За окном лаяли собаки, гремели выстрелы. Однажды прозвучал целый залп, а вдогонку несколько одиночных выстрелов, словно кого-то убивали. К Светлову никто не являлся – ни ангелы, ни демоны…

Впрочем, после обеда некий господин почтил узника своим присутствием. Тюремщик открыл дверь, вошел знакомый опрятно одетый господин, иронично обозрел обстановку, встающего арестанта. Сделал жест охраннику: отвали.

– Добрый день, Вадим Георгиевич, – у американского резидента был вполне сносный русский – чувствовалась специализация. – Как вы тут, расположились? Претензий нет? Да, забыл представиться…

– Можете не представляться, – проворчал Светлов.

– Ну конечно, – засмеялся Гриффин. – Все свои, рыбак рыбака, как говорится… Вы не вставайте, сидите, а я тут просто постою. Как же вы так неосторожно подставились, Вадим? – поцокал языком американец. – Были таким умным, осмотрительным – и вдруг на тебе, сами вышли, и без охраны. Думаете, мы не контролировали все подступы к вашему посольству?

– Бывает, опростоволосился, – признал Вадим. – Зачем пришли, Ричард? Есть что сказать? Или так – позлорадствовать?

– О, это просто визит вежливости, ничего больше. – Американец дружелюбно заулыбался. – Да и позлорадствовать, почему бы и нет? Не рекомендую, кстати, делать глупости, вы не в той физической форме. А я в той.

– Да бог с вами, какие глупости, – поморщился Вадим. – Пока еще в своем уме. Где я нахожусь?

– Квартал Мурильо, тюрьма министерства национальной безопасности. Все прочие учреждения подобного типа, как понимаете, переполнены, свободные места остались только здесь.

– Вы понимаете, что схватили дипломатического работника, имеющего иммунитет? Вы же так кичитесь своей приверженностью нормам международного права, которые сами же и придумали, – но все-таки.

– Вы такой же дипломат, как я, Вадим. – У резидента сегодня было превосходное настроение. Работа шла как по маслу, кропотливая трудовая деятельность приносила плоды. – Да, я понимаю, дипломатическое прикрытие, международный скандал, все такое. Побойтесь бога, о чем вы? В стране неразбериха, лютуют военные, криминал никуда не делся, люди бесследно пропадают. Да мало ли что в такой остановке может случиться с человеком? А нормы международного права… – американец укоризненно покачал головой, – так это, извините, не к ЦРУ. Тем более не к КГБ. Вы встречали хоть одну спецслужбу, соблюдающую права человека? Мы же с вами не маленькие, Вадим. Демократия никогда не восторжествует, если ее не насадить грязными методами. Вам ли не знать, – отмахнулся Гриффин. – Вы шесть десятилетий строите светлое и справедливое будущее для всего человечества. Сколько миллионов уже погибло – двадцать, тридцать? Так что извините, вас никто не хватал и силком в тюрьму не тащил. Вы погрустнели, Вадим, вижу по глазам. Ну извините, сегодня проиграли вы, а выиграли мы. Завтра все может сложиться ровно наоборот… не дай бог, конечно. – Резидент прыснул.

– Почему меня сразу не ликвидировали и не выбросили в какую-нибудь канаву?

– А зачем? – удивился Гриффин. – Это сделать никогда не поздно. Вы здесь, в камере, не представляете никакой опасности. Можете хоть год просидеть, лично я не против. Думаете, мне доставляет удовольствие устранять своих иностранных коллег? С большим удовольствием выпил бы с вами пива, поговорил о жизни, о политике… Но такая работа. Игра, если хотите. Мы разрабатываем комбинации, просчитываем ходы, оцениваем риски – и радуемся как дети, когда удается обыграть соперника. Так что ничего личного, Вадим. Если честно, заставили вы нас понервничать. Пришлось форсировать события, но ничего страшного не произошло.

– Не боитесь, что вас с такой же легкостью свергнут?

– Не свергнут, – возразил резидент. – Альфонсо Гортес пришел к власти всерьез и надолго. Теперь у него нет другого выхода, кроме тесного сотрудничества с нами и выполнения всех рекомендаций. Гортес не дурак, вы это знаете. Перекраситься еще раз ему никто не даст. Правительство США этот парень вполне устраивает. Амбициозный, честолюбивый, изворотливый – вместе с тем дьявольски умный, то есть понимает, кто его вознес и зачем. Сукин сын, однозначно, но наш, как говорится, сукин сын. Помните, как Рузвельт запустил эту фразу, поминая плохого парня Сомосу?

– Что Гортеса не устраивало в предыдущем положении вещей?

– Хорошо быть вторым человеком в государстве, – оскалился Гриффин, – а первым – еще лучше, улавливаете мысль? Несколько упрощенно, но суть передана. К прежним характеристикам Гортеса хотелось бы добавить лицемерие и полное отсутствие принципов. Ему безразлично, каким путем пойдет страна, лишь бы он был на вершине. А выбранный, кстати, курс при активном содействии вашей страны – полный, извините, тупик. Вы это тоже понимаете, но никогда не признаетесь даже самому себе. То, что случилось, непременно должно было случиться. Не вчера, так через год, не путем военного переворота, так демократическими выборами. Но страна бы еще больше обнищала, люди бы еще больше озверели. Ни одно государство еще не выиграло на национализации экономики. Общественная собственность на средства производства – что за зверь такой? Запрет на частную собственность – вы в своем уме? Все, что стимулирует экономику, под категорическим запретом. Вы когда-нибудь это тоже поймете, только не станет ли поздно? Выдуманный вами строй противоестествен, нелогичен, противоречит природе человека и общества. Провели эксперимент, убедились, что не работает, – так не пора ли возвращаться в лоно большой международной семьи? Ну не хотят люди строить социализм, а тем более коммунизм…

– А у людей вы спрашивали? – усмехнулся Вадим. – Может, это вы им не позволяете строить то, что они хотят? К чему эти лекции по политэкономии, Ричард?

– Действительно, – улыбнулся американец. – К чему? Скажу по секрету, Вадим, мне на самом деле жаль, что с вами такое приключилось. Вы мне симпатичны – как человек и как профессионал.

«Хорошо не как мужчина», – подумал Светлов.

– Долго мне тут сидеть?

– А вы куда-то спешите? Уверяю вас, здесь лучше, чем в заоблачных кущах. Впрочем, дело вкуса. Сидите, Вадим, вас не будут третировать, возможно, выведут погулять. Не буду скрывать, пока вы нам выгоднее живым, чем мертвым.

– Что теперь будет со страной?

– Да ничего, – пожал плечами Гриффин. – Затянут гайки, ограничат свободу слова, митингов и тому подобного. В экономику вольют дополнительные средства. Потом гайки отпустят… Лет через пять или через десять проведут демократические выборы, на которых у левых партий уже не будет шанса выдвинуться. Экономика к тому времени оздоровится, начнется нормальная жизнь. Посмотрите на Коста-Рику, посмотрите на Гватемалу…

– Президент жива?

– А что ей сделается? – Американец непринужденно засмеялся. – Живее всех живых, как у вас говорят, хотя и по другому поводу. Мадам Монтейро даже президентский дворец не покидала, содержится в специально оборудованном помещении. Возможно, ее обвинят в злоупотреблениях на посту, в неграмотном управлении страной – я даже не знаю. Вряд ли дело дойдет до суда – женщина какая-никакая. Отправят в почетную ссылку – в Парагвай или Боливию.

Вопрос срывался с языка: что с женщиной, которую преследовали военные? Резидент не мог не знать. Ее схватили? Убили? Но на эту тему он даже не заикнулся. Случись что страшное, не преминул бы сообщить. Значит, есть надежда, что Каталине удалось бежать и добраться до своих соратников. Вопрос остался неозвученным.