Впрочем, личный сканер Гения вполне мог быть подключен — хотя бы только что — и к нашей цитадели. В ней — из всех участников разговора с ним на земле — могла отыскаться информация лишь о Марине. Достаточно дозированная и имеющая отношение только к моим совместным с карающим мечом мероприятиям — что я, являясь ее единственным источником, также готов был подтвердить.

Так что меня вовсе не удивило выражение легкой досады на лице Гения, когда мы отправились на перерыве на второй этаж офиса. Там я пришел к выводу, что его все же заинтересовала сводная сестра моей дочери — не найдя, по всем признакам, никакой достойной внимания информации о ней, он взялся за родственного ей по происхождению и оказавшегося под рукой подкидыша.

Ни мало не смущаясь присутствием обладателя как величайшего ума, так и самых утонченных манер, тот вновь принялся высказываться — в самых ядовитых выражениях — в адрес и нашего течения, и людей. Ангельские же дети, как всегда в его речах, оставляли впечатление представителей высшей расы, а сотрудники аналитического отдела — и вовсе обитателей светлоликого Олимпа.

Я несколько раз пытался вмешаться, чтобы Гений не счел этот ослепленный продукт пропаганды правящего течения типичным примером наших наследников на земле, но Гений всякий раз делал мне знак остановиться — все его внимание было, казалось, поглощено лунатическим бредом фанатичного выскочки.

В конце перерыва я все же не сдержался,

— Позволю себе отвлечь Вас на одно мгновение, — обратился я мысленно к Гению, когда мы спускались на первый этаж. — То, что Вы только слышали, отнюдь не является обычным ходом мыслей среди ангельских детей. В частности, уверяю Вас, моя дочь и ее юный приятель совершенно не разделяют эту точку зрения — Вы, к сожалению, не успели поближе познакомиться с ними …

— Не беспокойтесь, мой дорогой Макс! — добродушно перебил он меня. — Мне вполне хватило времени, чтобы убедиться, что наша свежая кровь является полной противоположностью этого мутанта.

— Как Вы его назвали? — насторожился я.

— Союз змеи и скорпиона уродство может лишь создать, — абсолютно не к месту и не ко времени разразился он одной из своих знаменитых шарад. — Хотя признаюсь, это нечто новое в технике манипуляции.

— Я не совсем понимаю, — бросил я с досадой.

— Его сознание было видоизменено довольно необычным образом, — задумчиво отозвался он, — так, что затем начало модифицировать само себя — с виду совершенно добровольно. Смена внешности, как Вы прекрасно знаете из своего обширного опыта, не представляет для нас особого труда — этот же упражняется в изменении своей внутренней сущности, адаптации ее к сложившимся обстоятельствам и поставленной цели.

— Я ничего подобного не заметил, — недоверчиво произнес я, перебирая в памяти все предыдущие разглагольствования подкидыша. — Слова он, возможно, разные использует, но направленность всех его высказываний всегда неизменна.

— Это и есть одна из его ипостасей, — одобрительно подхватил Гений, — которую он постоянно являет всем вам с одной целью — оттолкнуть вас, вызвать отвращение, чтобы вы не присматривались к нему в остальное время, когда он вживается в другие образы.

— Следует ли мне понимать, — медленно проговорил я, — что у нас появились не только новые союзники, но и враги?

— Нет, — твердо уверил меня Гений, — для этого он недостаточно самостоятелен, он всего лишь орудие в руках наших оппонентов. Они как раз сейчас подбирают ему форму.

Положа руку на сердце, мне вполне хватало стенобитный прямолинейности карающего меча и броуновской непредсказуемости горе-хранителя, которых нужно было постоянно держать в заданном русле. Мысль о еще одном разрушительном элементе в этой взрывоопасной смеси — причем, оснащенном навыками хамелеона — не вызвала у моего уже направленного на множество задач сознания ни малейшего энтузиазма.

— Возможно, стоит его просканировать? — осторожно предложил я. — Или даже прозондировать — чтобы не упустить ни одну из масок, скрывающихся под другими.

— Как же мы все избалованы легкостью этого уже ставшего обыденным проникновения в чужое сознание! — с досадой цокнул языком Гений. — Боюсь, наши оппоненты и к этому вопросу подошли по-новому, обеспечив неприкосновенность своих замыслов. Я уже заглядывал в сознание их подопытного: некоторые его части подавлены — причем, создается впечатление, что он сам руководит этим процессом, спрессовывая ненужные ему в данный момент с чудовищной силой. Любая попытка узнать, что под ними скрывается, может вызвать ответный удар не менее убийственной силы, который гарантировано уничтожит его сознание — чтобы не осталось и следа воздействия на него со стороны наших оппонентов. А также — с высокой долей вероятности — и сознание совершившего эту попытку. Так что, нет, мой дорогой Макс, придется нам ограничиться старым добрым наблюдением — и умением анализировать увиденное, в чем с Вами мало кто может сравниться.

Комплименты в нашей цитадели были всегда категорически не приняты — именно поэтому наш глава, начавший в последнее время слегка злоупотреблять ими, будил периодически мою настороженность. Но Гений и в этом случае оказался на недосягаемой высоте: подробно описав всю пагубность моего предложения, он немедленно выступил со встречным, недвусмысленно дав мне понять, что обращается к наиболее подходящему исполнителю.

— Займусь этим прямо с сегодняшнего дня, — твердо пообещал ему я, и слегка увлекшись, не смог остановить себя вовремя. — Удалось ли Вам что-то узнать о наших возможных союзниках?

— Я весьма близок к этому, — не выказал он ни малейшего недовольства моей бесцеремонностью. — Ждать осталось совсем недолго.

Понятие недолго оказалось у Гения соответствующим всему масштабу его мышления.

Весь остаток дня он провел, все также углубившись в свои изыскания в сканере.

Очевидно, они дали некий результат — он удалился вслед за Татьяной и ее горе-хранителем, бросив всем напоследок обещание очень скорой встречи и сопроводив его многозначительным взглядом в мою сторону.

Но никакого вызова от него до следующего дня так и не пришло.

Утром же он слегка отвлек меня от ставшего уже томительным ожидания, в очередной раз блестяще продемонстрировав — не мне, для меня это всегда было непреложной истиной — карающему мечу, что физическая форма является лишь оболочкой для управляющего ею разума, а превосходство над противником достигается не грубой силой, а тонким пониманием его намерений и молниеносной реакцией.

Для подкидыша и горе-хранителя они, впрочем, и не понадобились — эти двое Гению даже в подметки не годились. Я признал свое поражение также без всякой досады — даже в нашей цитадели не было никого, способного уследить за полетом его мысли — и лишь отметил благородно протянутую и мне, и двум его предыдущим противникам руку, чтобы помочь нам подняться с земли.

А вот карающий меч получил, наконец, достойный урок. Собственно говоря, даже не один — и я наблюдал за этой корридой с искренним восхищением искусством тореадора, раз за разом повергающим взбешенного и ослепленного своим бешенством быка.

Во время этого восхитительного зрелища я, кстати, заметил еще одно типичное явление. Горе-хранитель, вечно рассыпающийся в дифирамбах сочувствию и взаимопомощи, якобы свойственных правящему течению, ничуть не меньше меня наслаждался избиением своего, казалось бы, светлоликого собрата. Поэтому призыв последнего проучить пустомелю нашел во мне самый живой отклик — далеко не в последнюю очередь на его попытку саботажа во время нашего посещения земли.

Следовало признать, что день начинался весьма многообещающе. Это был день моего посещения нашей цитадели, и я тешил себя надеждой, что там ко мне присоединится Гений — он явно пребывал в самом лучшем расположении духа, что однозначно указывало на некий прогресс в его изысканиях.

Но для начала мне следовало сделать доклад моему главе.