Особенно, в направлении техники.

Особенно, ангельской.

Поэтому поначалу я выжимал из многословных и витиеватых отчетов моих бывших коллег-хранителей краткую и кристально ясную суть описываемых событий на бумаге.

С легкостью — в конце концов, и то, и другое я делал уже неоднократно: отчеты — официально, а выжимку из них — устно, в кабинете моего бывшего руководителя.

И как будто снова возвращаясь в прошлое.

Нет, не в кабинет моего бывшего руководителя — в Татьянин офис.

Я переписывал каждый отчет на отдельном листе бумаги — чтобы тут же отнести его Татьяне.

Чей стол находился в двух шагах от меня — так же, как на земле.

И где я — так же, как на земле — всякий раз мог оказать ей знаки внимания.

Она точно так же вздрагивала.

И точно так же не возражала.

По крайней мере, вслух.

Только головой немного дергала — прося отойти и не отвлекать ее.

Вновь, как прежде.

Я уже начал задумываться, не стоит ли задерживаться изредка у нее за спиной — нужно же убедиться, что она без ошибок данные вносит.

Вот откуда Макс взял, что сканеры не представляют для меня опасности?

Как он проверил, хотелось бы узнать?

Но на самом деле, сканеры действительно оказались куда проще земных компьютеров — ангельская все же техника.

И фильтр для своего я установил, играючи.

В прямом смысле, играючи.

Когда Макс — с присущим темным садизмом — спровоцировал меня на создание блока из совершенно диких абстрактных картин, я поначалу слегка подпрыгивал от их бешеной пляски перед моим внутренним взором.

Но затем — с легкой подачи темного гения — организовал их беспрестанное круговое движение, укрываясь в его центре, чтобы в глазах не рябило.

Оставалось только придумать, как перебрасывать через эту карусель нужные фразы.

Элементарно — я пустил карусель извивающейся вверх-вниз волной, выпуская — в открывающиеся просветы и точно в цель — мгновенно сформулированную мысль.

И отключившись на это мгновенье от всех остальных.

Ну что же, не случайно мое умение концентрироваться в нужный момент и строго контролировать умственный процесс давно уже признаны всем небесным сообществом.

Ладно, большей его частью.

Ладно, только в моем окружении.

Но организовав работу со сканером в присущем мне максимально эффективным стиле, я, разумеется, получил массу свободного времени.

Которое я посвятил подготовке к перерывам — поводов подойти к Татьяне уже, к сожалению, не было.

Когда Стас назвал второй этаж над рабочим залом зоной отдыха, я напрягся — если во время перерыва положено отдыхать, я бы предпочел отправиться в свой личный кабинет.

С Татьяной.

Стас уловил мою мысль и тут же переименовал зону отдыха в зал для переговоров.

Ну что же, он сам это сказал.

Кому еще вести там переговоры, как не мне, только тем постоянно и занимающемуся — хоть в родных когда-то пенатах, хоть на земле?

Кто разрешение на работу в видимости выторговал?

Кто подмастерье моего от дисциплинарного взыскания отстоял?

Кто заставил энергетиков подключить Ма … ту, чье имя упоминать нельзя, к подпитке после ее аварии?

Кто со всеми костоломами Стаса общий язык нашел?

Кто с темным гением на равных беседует?

Со Всевышним, правда, сорвалось — темный гений талантливого соперника испугался — но дайте время, я расту над собой!

Именно — вот заодно и в стиле мастер-класса для крайне разношерстной аудитории потренируюсь.

Начал я с азов — и Татьяну хотелось укрепить в мыслях о начале нашей совместной жизни, и бледная немочь, как мне вспомнилось, самое начало обучения прогулял.

Но в них же как раз и прописано все, что требуется для слаживания коллектива — черным по белому, и с кристальной ясностью, не допускающей никаких иных толкований.

Мы все здесь трудимся во благо земли — это отправная точка.

Чтобы мягко и бережно провести людей между Сциллой и Харибдой внешних соблазнов и внутренних противоречий — это Татьяне.

Чтобы выявить среди них лучших и не дать остальным свалиться в болото худших — это Максу.

Чтобы свести на нет число этих худших, давая им толчок, пусть жесткий, одуматься — это Стасу.

Чтобы каждый участок нашей миссии был максимально эффективным и гармонировал со всеми остальными — это снова, чтобы согнать их всех в одно целое.

Татьяна сидела с закрытыми глазами и легкой улыбкой на губах — наверняка тогда я говорил ей все это другими словами, но суть явно сохранилась.

Стас тоже помалкивал — к моему удивлению.

То ли он эту доктрину не хуже меня знал — начиная с нее ежедневные планерки со своими костоломами.

То ли, наоборот, уже давно забыл ее в ежедневных же погонях за темными — и сейчас слушал во все уши для освежения памяти.

То ли фильтр свой тренировал — я заметил, что, хотя по долгу службы он прежде должен был постоянно отчеты изучать, работа со сканером шла у него определенно медленнее, чем у меня.

Точно на кого-то из своих отчеты спихивал — а то я не помню, сколько он свою часть наших воспоминаний писал!

Макс, конечно же, не молчал — но в этом как раз не было ничего странного.

Во-первых, у темных своя доктрина есть, в которой, естественно, все с точностью до наоборот наизнанку вывернуто.

А во-вторых, мы с ним и с моим подмастерьем столько раз на земле подобные споры вели, что это у него, похоже, еще одна застрявшая привычка взбрыкнула.

А потом из своей полупрозрачности вылез бледная немочь.

И я понял, что процесс слаживания уже не совсем нового отдела еще даже не начинался.

Это был просто какой-то хамелеон — но наоборот.

На каждую фразу у него встречная была, и неизменно поперечная.

Не важно, о чем речь.

Зачем уделять внимание всем подряд — вместо самых достойных?

Зачем вытаскивать из болота уже погрязших в нем?

Зачем вообще заниматься людьми — когда уже появилась лучшая раса?

Зачем требовать эффективности от каждого участка — когда некоторые из них уже определенно не соответствуют требованиям реального времени?

Татьяна, понятное дело, раскипятилась, Макс вообще в раж вошел, даже Стас пару раз рыкнул.

И тогда эта сволочь начала сыпать аргументами из наших же воспоминаний — вот кто Татьяну просил давать их ему?

Теперь замолчал я — даже забыл, что дискуссию нужно твердо в руках держать.

Вопросы у меня мелькать начали.

Сколько среди ангельских детей еще таких — ненавидящих, в отличие от моего сына … и некоторых других, людей?

Отчеты моих бывших коллег не оставляли ни малейших сомнений, что куда больше, чем нам бы хотелось.

А ведь этот вырос среди людей, без какого бы то ни было ангельского влияния — даже на темное не спишешь!

От кого же он набрался этой ярости и желчи?

И если взять процентное соотношение ангельских детей и людей, то сколько же среди последних готово давить, унижать и уничтожать себе подобных?

Куда все это время Стас смотрел?!

И самое главное — если … нет, когда мы сведем на нет планы аналитиков в отношении земли, что нам потом с этими, зараженными ненавистью, на ней делать?

Где-то в то время и забрезжил у меня в сознании величайший проект всей моей чрезвычайно долгой и не менее успешной ангельской карьеры.

Какое уж тут хранение и слаживание.

Отвлекают же!

Слава Всевышнему, были моменты, когда бледная немочь не маячил у меня перед глазами.

Когда мы все возвращались к нашей основной деятельности в этом отделе.

А я — к своей.

Потому что без слаживания в нашей, вопрос сворачивания планов аналитиков и моего последующего перехода к великому проекту постепенно отодвигался бы в пресловутую вечность.

В которой я предпочитал лицезреть одну только Татьяну.

В нашу основную задачу входило лишить аналитиков доступа к тем из заинтересовавших их кандидатов, которые напоминали моего сына.