— Кто? — снова попытался подготовиться я.

— Ну как же? — безмерно, казалось, удивился он. — Те, кто покажут Вам некоторые созданные нами миры.

— Покажут? — уточнил я с надеждой — изображение возможного укрытия для моей дочери и юного стоика импонировало мне куда больше его описания.

— Конечно! — заверил меня Гений. — Я же обещал Вам непосредственных свидетелей тех событий — они поделятся с Вами своими личными воспоминаниями. И скажу Вам прямо — мне стоило немалых трудов убедить их в том, что уже пришло время открыть доступ к реальным событиям давно минувших дней.

Крайне заинтригованный, я взялся за свой сканер, чтобы отключить его и поспешить в нашу цитадель. Меня, однако, вновь остановили — карающий меч и горе-хранитель. Как не трудно догадаться, объединиться они могли только в обвинениях в адрес представителей нашего течения — ни мало не заботясь тем, что один из них является личностью такого масштаба, что светлым любого уровня положено испытывать в его присутствии лишь благоговение и трепет.

Само же обвинение было столь же абсурдным, сколь и типичным для белокрылых лицемеров. Мне было предъявлено — ни много, ни мало — что мы с Гением вынашиваем планы проникновения в святая святых правящего большинства и покушения на их главарей. Но для меня уже давно не было секретом, что светлоликие имеют тенденцию громогласно обвинять нас как раз в том, что является их собственными замыслами — с тем, чтобы их последующие действия выглядели всего лишь ответным шагом вынужденной защищаться стороны.

Попытка вторжения в нашу цитадель стала бы для них самоубийственной в самом прямом смысле слова — порукой тому был Путь Гения. Я поинтересовался, не стали ли усилия по проверке системы оповещения чрезмерными для их подобия рассудка и не лишились ли они его в процессе.

Горе-хранитель прямо в лоб спросил у меня, о чем со мной говорил Гений — не утруждаясь соображением, что у меня подобных вопросов не возникло ни к одному из них. Я не отказал себе в удовольствии раскрыть ему глаза на этот факт.

Карающий меч разделил со мной это удовольствие, издав короткое фырканье довольного собой кабана — и я решил, из чистой справедливости, не обделять и его щелчком по носу, поставив его в известность, что Гений интересовался ролью Марины в невероятном скачке результативности всех его совместных с ней мероприятиях на земле.

О своем вкладе в их успех я скромно умолчал — к такому аргументу карающий меч был бы готов, разразившись бесконечной и выходящей за рамки элементарных приличий тирадой в мой адрес — а вот апелляция к Марине определенно поставила его в тупик, что дало мне, наконец, возможность отправиться в нашу цитадель.

Телепортировался я туда почти мгновенно, что счел крайне обнадеживающим фактом — лестно было предположить, что мой уже разгоревшийся интерес к истокам нашего течения существенно подкрепился необходимостью моего знакомства с ними. В пользу такого предположения говорило и то, что доклад моему главе также прошел в весьма сокращенном виде.

С самого начала он, разумеется, поинтересовался стабильностью работы сканеров. Ни мало не покривив душой, я сообщил ему, что никаких свидетельств постороннего вмешательства в них — к коему уж никак нельзя было отнести их усовершенствование Гением — я не заметил, и добавил, что Гений взял их под свой личный контроль, что вновь неоспоримо соответствовало истине.

Мой глава удовлетворенно кивнул несколько раз, не настаивая на дальнейших объяснениях.

— А что Вы можете сказать о матери светлого исполина? — рассеянно продолжил он, уже явно думая о чем-то другом. — Не произошли ли какие-то изменения в ее поведении?

Я нахмурился, старательно перебирая в памяти недавние события. Татьяне удалось удивить меня — даже дважды — но обе ее вспышки были связаны с землей, а мой глава определенно имел в виду происходящее в офисе.

— Боюсь, я не могу припомнить ничего подобного, — ответил я, наконец, строго в рамках заданного вопроса. — У меня вообще складывается впечатление, что весь ее якобы многообещающий потенциал ограничился лишь проникновением в инвертацию. За все время работы в новом отделе от нее не прозвучало ни одного дельного соображения.

— Да, нашим партнерам случается делать ошибочные ставки, — охотно согласился со мной мой глава. — Но это и к лучшему — их промахи, проистекающие из чрезмерного самомнения, нам только на руку. И кстати — как насчет того исполина, который работает с Вами? Он уже освоился или все также предпочитает держаться в тени?

— В рабочее время — абсолютно и в самой глубокой тени! — обрадовался я возможности обойтись без каких-либо купюр. — Я бы даже решился предположить, что во время доклада о сбое в сканерах он получил довольно приличную взбучку у своих патронов — с тех пор в течение каждого дня он как будто срастается со своим экраном.

— Даже так! — вскинул брови мой глава. — Нужно ли понимать, что в его приборе наблюдается повышенная активность?

— Я особенно не вглядывался, — пристыжено потупился я, — но случись там нечто, выходящее за рамки обычного, я уверен, что оно не ускользнуло бы от моего внимания. Активность он проявляет только во время перерывов — и, вынужден признать, чрезвычайно враждебную по отношению к нашему течению.

— В этом тоже есть свои плюсы, — успокоил меня мой глава. — Столь открытая неприязнь вызывает лишь взаимную — хуже было бы, если бы он скрывал ее, втираясь нам в доверие. Но как я уже упоминал, он — пешка, которой начинают партию, но которая не становится от этого значимой фигурой.

Положа руку на сердце, я бы ничуть не возражал, если бы эту пешку сняли с доски после первого же хода — открытость в выражении своих склонностей и антипатий можно отнести к похвальным качествам, только не являясь ее ежедневным свидетелем,

— Кстати, — оживился мой глава, переплетя перед лицом пальцы и глянув на меня поверх них, — не исключено, что то же самое можно сказать и о светлом исполине, который находится рядом с Вашей дочерью. По некоторым признакам, он начинает выдыхаться — как и его мать, которая также взяла хороший старт, но так и не смогла удержаться в лидерах. Нас всех это крайне тревожит, и у меня есть к Вам вопрос: если с ним случится такое выгорание, если он превратится в свою бледную копию и будет лишь имитировать себя прежнего, сумеет ли Ваша дочь разглядеть это?

И занять его место, мысленно продолжил я с раздражением — похоже, моей дочери действительно предлагают идти к главенствующей роли буквально по головам. Нет уж, если она приняла решение следовать за юным стоиком куда угодно, хоть в самый центр умопомрачительного водоворота, то я сделаю все, чтобы она не осталась там одна.

— Вне всякого сомнения! — твердо уверил я моего главу. — Они находятся в теснейшем контакте с самого младенчества, и можно с уверенностью сказать, что их сознания полностью и безгранично открыты друг другу. Поэтому какие бы сомнения у кого ни появлялись, возникни в упомянутом Вами исполине хотя бы намек на притворство и фальшь, скрыть это от моей дочери ему бы никак не удалось — и она мгновенно либо вернула бы его на истинный путь, либо нашла бы способ известить меня.

— Ну вот! — слегка прихлопнул мой глава одной ладонью о другую. — Мы только что получили еще одно доказательство абсолютной незаменимости Вашей дочери.

Меня убеждать в нем было совершенно незачем — но выйдя из кабинета моего главы, я со всех ног поспешил в апартаменты Гения, чтобы получить там заверения непосредственно из ее уст, что поставленная им перед ней и юным стоиком задача не послужит основанием для их рокировки.

Там, однако, я даже телефон вытащить не успел — как и обещал Гений, меня ждали.

Неприкасаемые. Все трое.

Мне случалось видеть их всего несколько раз, да и то издалека, но в нашей цитадели их знали, пожалуй, все, хотя никто на моей памяти не мог похвастаться более тесным знакомством с ними, чем мимолетные встречи.