А потом это лицо начало распадаться. На фрагменты — пятна — крохотные точки — пыль. Которая потянулась чуть вверх и в сторону, словно ее ветром сдувало. Только улыбка на сетчатке зацепилась — зависла в пустоте, как у того кота.

— Кто … это? — выдохнул я — даже не заметил, как дышать перестал.

— Один из нас, — начал выбрасывать короткими залпами пульсирующий — как при воинском салюте на похоронах. — Его разорвали на части. Потом собрали в уродца. На потеху вашей башне. Потом наигрались. И отдали приказ на его распыление. Нашей башне.

Я не понял — я кому служу? И где набат?!

Так, думать я буду потом. Сейчас вдруг другое дошло — в отличие от моих орлов, эти — не просто очевидцы событий, а с очень даже нетронутой памятью.

— Кто отдал приказ? — приготовился я наматывать новую ниточку прямо на кулак.

На этот раз смуглый остальных передавил — резким движением руки.

— Если он тебе об этом не сказал, — заявил он безапелляционным тоном, — значит, тебе придется самому это узнать.

Похоже, убедил на свою голову, что могу руку на любом пульсе держать. Ладно, не вопрос — когда это я перед вызовом тушевался? С другой стороны, оно и правильно — если гниль в нашей штаб-квартире завелась, то кому же еще ее чистить? Не внештатникам же.

— Принято, — кивнул я. — Давайте к делам насущным. Духов на земле мы отловим и шеи им свернем. Моих орлов на бойню бросать я не дам. Чего еще от них ждать можно?

— Чего угодно, — всеобъемлюще ответил мне лохматый. — Хотя, скорее всего, они будут действовать через местных.

Нормально? А ничего, что их на земле уже восемь миллиардов? Мы с орлами, само собой, всех гнилью инфицированных найдем, но это же кучу времени может занять! А его у нас, чует мое сердце, не так уж много в запасе.

— А из ваших кто остался? — не стал я давить надежду в голосе. — Я бы от подкрепления не отказался.

— Допустим, — снова налился тяжелой настороженностью взгляд смуглого.

— Тогда давайте где-то здесь соберемся, — предложил я. — Если ваши выжили — значит, бойцы. Мои тоже хватку не потеряли — даже наоборот. Будет, чем обменяться. Да говори, сколько, — бросил я сузившему в щелочки глаза смуглому, — я своих столько же пригоню!

— Не здесь! — отрезал он. — Мы подумаем, где, и сообщим.

— Ладно, тогда на связи, — неохотно согласился я. — Только не тяните — тикают часики!

— А связываться как будем? — промелькнула в голосе лохматого мягкая вкрадчивость.

Вообще не вопрос! Из всего, что они мне показали, сильнее всего меня шибанула вот та улыбка исчезнувшего кота. А исчез он в логове темных — значит, у нас в штаб-квартире никто не поймет, что это такое. Даже если меня в серьезный оборот возьмут.

Я оттранслировал им эту улыбку и вопросительно вздернул бровь.

— Может, и споемся, — медленно протянул смуглый, снова прищуриваясь — но уже иначе.

— А то! — заверил я его, и, кивнув остальным, отправился к своим орлам.

Пешком. Сейчас самое оно было подумать.

В подавлении бунта никакого криминала не вижу. Даже самыми жесткими методами. Я с орлами тоже не церемонюсь, когда у них демократия в крови взыгрывает.

И слабые звенья сначала выбить — тоже обычная тактика, чтобы все оперативные планы из них вытрясти. Чего бы я иначе балабола все время прикрывал?

Но ведь такая тактика для организации генерального сражения нужна — с основными силами противника. В зале Совета таких картин немеряно было — и с разгаром битвы, и с пленением проигравших темных. Последние мне сообщники титана, ясен пень, не показали бы, а вот первые — когда удача на поле боя из рук в руки переходит — почему нет? Когда это Макс упускал случай ткнуть меня носом хоть в малейший прокол?

Есть еще вопрос в адекватности ответных мер. Слабые звенья выводят из игры, но уничтожать зачем? Это как если бы, чтобы балабола к порядку призвать, Татьяну на земле прихлопнули. Меня эта неизбирательность мер наказания еще тогда царапнула, когда Татьяне память вычистили в ответ на его недосмотр.

Что до высшей меры, то я и ее чрезмерной не считаю, если противник упирается. Но уродовать его? Это с каких пор у нас пытки перед казнью узаконили? От облегчения в том взгляде перед распылением у меня все внутренности в узел скрутило.

Нет, я этого садиста выковыряю. Не важно, темные они или темные, бунт или не бунт — право беззаконие творить у нас никому не давалось. И моих орлов в него втягивать.

Кстати, может, во время их профосмотра договориться с целителями снять у тех из них, кого я сегодня на той панели узнал, предохранители на пару минут? Только чтобы вычислить, кто их туда послал. Блин, нет! Я же не та сволочь, которая любое живое существо изуродует, чтобы своей цели добиться!

Я остановился, как вкопанный. Когда вдруг понял, что мне плевать с высокой колокольни, кто эта сволочь. Один из тех, кто мне приказ на аварию мелким давал, или из тех, кто на Совете ветошью прикидывался, или из тех, кто возле Главы взглядами менялся, или сам Глава — решения они принимали единогласно.

И даже если один из них всех остальных в заблуждение ввел — они на то и власть, чтобы сначала разобраться, а потом меры принимать. Это как если бы я — когда мне один орел на другого настучал — вместо того, чтобы дознание провести, сразу бы второго на тренажеры сослал. Навечно.

Дожился — думал, что это титан на сей раз решил на правильную сторону баррикады переметнуться, а теперь получается, что она к нему двинула? А мне теперь куда податься?

— Командир, Вы где? — ворвался в мое сознание нервный до невозможности голос Зама.

— На подходе, — встряхнувшись, огляделся я по сторонам. — Скоро буду.

— А можно поскорее? — сглотнул он. — А то Вы уже здесь!

— Чего? — Мне показалось, что бедолага не выдержал всего напряжения временно занимаемой должности — это же не только в моем кресле сидеть.

— Вы сейчас прямо передо мной, — все еще более-менее четко отрапортовал он. — Я на Вас смотрю.

Через пару минут я уже смотрел туда же — в расположение перенесся, не раздумывая.

Никого. Кто печати на кабинете сорвал? Ага, тренажерный зал, вроде, признаки жизни подает. Слабые. С какого перепуга туда пол-отряда набилось? Больше делать нечего? И даже не расступились — расталкивать пришлось. Вот прямо сейчас и здесь каждому по наряду. Если тренажеров хватит. А, вот и Зам нашелся — уставился на забившегося в угол позади тренажеров …

— Командир, это Вы? — обратился он ко мне мысленно, но почти по уставу.

— Нет — моя бабушка! — рявкнул я, пытаясь сообразить, что вижу.

Он заметно расслабился и сделал рукой знак уже взявшим меня в полу-кольцо орлам.

Так, у Зама с головой все в порядке. Насчет своей — не уверен. Вроде, как в зеркало смотрю — но кривое.

Когда это я на кого так зыркал? И что за поза дурацкая — лбом он, что ли, всю толпу протаранить собрался?

— Вышел из Вашего кабинета, — все также мысленно доложил Зам. — Вел себя подозрительно. Передвигался неуверенно, зрительного контакта избегал, на нашей волне не отозвался. Решили задержать до выяснения.

Первая мысль была — дух. Им земли мало — в мое расположение внедряться? И сразу на командный пост? Хотя нет — те, которые их посылают, не могут о моей отставке не знать.

— Кто такой? — кивнув Заму, обратился я к своему клону.

— Совсем берега потеряли? — зарычал тот, срываясь в конце каждой фразы на фальцет. — На командира бросаться? Всей толпой? Всех на гауптвахту! Навечно!

Мы с Замом переглянулись — не знаю, как ему, но мне это боевое кудахтанье знакомым показалось.

— Так, — скомандовал я орлам, — вяжите его — и к целителям. Скажете, что шпиона под моей личиной поймали — пусть откопают, кто под ней скрывается.

— Не выйдет! — осклабился мой клон, вызывающе вздернув подбородок. — Меня к ним не пустит.

Так-так-так, это кто же у нас знает, что мне вход в другие подразделения перекрыт? И ухмылку эту нахальную я уже не раз в последнее время видел.