Полностью избавиться от них мир, конечно, не мог — двое являлись обитателями башен, а значит, были бессмертны. Но он вполне мог заманить их в ловушку и держать там в заложниках. То ли в наказание за чрезмерную инициативу, то ли в назидание другим, то ли из своей обычной взбалмошности.

Но это могло дать Второму повод заявить о приступах ничем не спровоцированной агрессии мира Первого.

Или они могли принять облик слишком мелких существ, чтобы не привлекать к себе внимание мира — и так и застрять в них. А то Первый не помнит, с каким трудом выпрямлялись те двое, которые втиснулись в покровы лисы и пернатого.

В этом случае Второй не упустит шанс объявить, что формы жизни в мире Первого непригодны для обитания высшего разума.

Кроме того, пропавшая группа могла банально заблудиться — Первому ли было не знать, какие дебри лежали между его пристанищем и, к примеру, коварным водоемом, и как трудно было в них ориентироваться, не имея возможности подняться в воздух. А в его договоренность с миром входил лишь нейтралитет последнего в отношении наблюдателей, а вовсе не помощь им.

Тут же Второй точно не преминет предъявить тезис о полной дезорганизации в устройстве мира Первого.

И это еще при условии, что объект его поисков был честным перебежчиком из башни Второго, а не его шпионом.

Первого то в жар, то в холод бросало, когда он вспоминал бесчисленные примеры непредсказуемости своего мира — а потом способности Второго выставить любую шутку, любую шалость в таком свете, что они начинали казаться самыми отвратительными преступлениями.

Одним словом, нужно было отыскать пропавшую группу и выставить ее из его мира как можно скорее — пока не случилось катастрофы.

Катастрофа пришла с другой стороны.

Обыскивая — в низком полете и, разумеется, в невидимом состоянии — участок за участком все более густых по мне удаления от теплого водоема зарослей, Первый обнаружил, что упрямец прекрасно ужился с конструкцией Крепыша.

Он бодро трусил по лесу, волоча ее за собой — то ли за оранжевым монстром у себя перед носом, то ли за Лилитой, которая держала этого монстра в руке. Крепыш обычно шел рядом со своим творением, придерживая его, если один из дисков на камень накатывался, и подталкивая, если камень оказывался слишком большим.

Возвращались они, когда конструкция наполнялась до самого верха дарами мира. На которые тот все также не скупился — но до определенных пределов. То ли он предпочитал одной Лилите их преподносить, то ли решил, что регулярно ожидаемые дары становятся оброком.

Одним словом, довольно скоро в компании Крепыша и упрямца Лилита выходила в мир лишь изредка.

Сама же она вновь исчезала в нем ежедневно.

И начиная с какого-то момента, возвращалась каждый вечер все более сияющей.

Первого, разумеется, ни в коем случае не огорчало ее приподнятое настроение.

Но причину его выяснить все же стоило.

Поскольку эта причина лежала явно за пределами их пристанища.

В которых ничто — и никто — еще ни разу не заставлял ее светиться таким восторгом.

— Что это ты такая довольная? — со всей возможной небрежностью обратился он к ней как-то вечером, когда все они собрались, как всегда, вокруг огня, наслаждаясь недолгими моментами полного покоя.

Лицо Лилиты озарилось — то ли вспышкой огня, то ли улыбкой.

— А вы знаете, что мы здесь не одни? — медленно проговорила она заговорщическим тоном, обводя их всех по очереди горящими глазами.

Лилит бросила на Первого резкий взгляд, Малыш с Крепышом — на Лилиту недоверчивый.

— Что значит — не одни? — выдохнул Первый с замиранием сердца.

— Есть еще и другие! — рассыпалась Лилита серебристым смехом.

— Такие же, как мы? — впилась в нее Лилит настороженным взглядом.

— Да нет же — другие! — замотала головой Лилита, сморщив нос от ее непонимания. — Совсем другие! Но просто удивительные!

У Первого сердце вниз упало — от облегчения.

Значит, пропавшая группа все же приняла предписанный им облик.

И, похоже, действительно заблудилась.

И мир все же вывел их на Лилиту.

Возможно, в виде очередного дара.

Чтобы она не забывала, что все самое лучшее он только ей лично вручает.

Не важно — главное, нашлись.

На следующий день он полетел прямо за Лилитой — проникновенно благодаря мир за содействие, прозрачно намекая ему, что хорошо бы сегодня спровадить ее домой пораньше, и составляя в уме длинные список вопросов, которые он задаст перебежчику после ее ухода и перед тем, как отправить его назад в свою башню.

Возможно, под конвоем остальных.

Наконец, Лилита остановилась и вскинула голову, глянув вверх с жарким нетерпением.

Первый споткнулся в воздухе и резко опустил глаза, чтобы убедиться, что он не перешел случайно в видимое состояние.

И поэтому только краем глаза увидел, как что-то скатилось мимо него по дереву — прямо под ноги Лилите.

Не что-то, поправили его сфокусировавшие на объекте глаза — Мой.

Он приземлился возле Лилиты легко и пружинисто, вскинул в шутливом торжестве руки и протянул ей пучок ярких перьев, зажатый в одной из них.

Она рассмеялась, поблагодарила его преувеличенно важным кивком и, перебрав перья в ладонях, воткнула одно в его золотистые кудри, а другое — в свои, темные, как смоль.

Затем они взялись за руки и пошли дальше, весело болтая и не сводя друг с друга восторженных глаз.

Первый опустился на землю.

Вовсе не так изящно.

И уж точно не на ноги.

Даже с глухим стуком.

И, конечно, на пару-тройку шишек.

Это что — отсюда все недавние подарки Лилит? — скрипнула в его сознании одинокая мысль.

Он ее прогнал — сейчас ему там нужна была полная ясность.

Чтобы видеть катастрофу в полном объеме.

Нет, против самого Моего он ничего не имел — из всех компании Адама он бы, пожалуй, только его и оставил в своем мире. И мир, похоже, не возражал бы — раз уж позволил ему встретиться с Лилитой.

Но у Первого все еще стояло перед глазами выражение как раз ее лица, обращенного к Моему.

Именно с таким выражением на него самого смотрела Лилит в самом начале их знакомства.

И много раз после него.

У него-то, конечно, в те времена и близко не могло быть того глуповатого обалдения, которое он разглядел на лице Моего — но речь не об этом, об этом даже смешно думать.

Речь о том, что теперь делать.

Это сейчас хорошо им по лесу прогуливаться, а когда ледяная пустыня снова в наступление пойдет, им обоим пристанище потребуется.

Как сообщить об этом Лилит?

Он, конечно, найдет слова, чтобы убедить ее, что Мой — совсем не такой, как Адам …

И она всегда охотно всю живность в их пристанище собирала …

И уменью Моего по деревьям карабкаться применение вполне найдется …

Но ведь и Адам за своим любимцем притащится — Первый и сам бы за Лилитой на край света пошел!

А там, того и гляди, остаться захочет — их пристанище куда комфортнее имитации макета.

А с ним и вечно трясущаяся при одном его взгляде Ева, и мрачно зыркающий по сторонам Чужой, и гарантированные вопли о демонах …

У них с Лилит Малыш с Крепышом, как и Лилита, в спокойной, дружелюбной, здоровой атмосфере выросли — зачем им всем такой пример?

Но если Мой не придет к ним, то Лилита уйдет с ним …

В логово Адама …

Нет, о таком даже не думать!

Нужно нестандартное решение.

Если из тупика два выхода, и оба неприемлемые, нужно рыть подкоп.

На сей раз он заскочил к себе в башню, только чтобы принять более пристойный вид.

Вернее, попытаться его принять — свежую тунику на привычном месте он нашел, но ее ворот у него на шее уже не сошелся, и вся она морщилась и на руках у него, и на груди, стесняя все его движения.

Что вовсе не улучшило ему настроение.

Как и наглухо запертая дверь в башню Второго.

Которая открылась только после того, как он начал бить в нее ногой.