Он склонил голову к плечу, взглядом провоцируя Первого подтвердить его слова каким-нибудь резким словом или движением. Не дождавшись от него ни того, ни другого, он удовлетворенно дернул бровью и отступил чуть в сторону, повернувшись к нему в профиль, а к Лилит лицом — так, чтобы она снова была у Первого, как на ладони.

— Но ты и сама должна быть твердой, — снова пригвоздил ее к месту пристальным взглядом ее укротитель. — Поэтому сейчас ты найдешь неподалеку самое глухое и самое темное место и проведешь там весь день, до ночи, в размышлениях о том, как избегать ловушек этого враждебного тебе мира. И не забывай, что в твоих руках находится также будущее этого младенца. Он невинен, он не должен отвечать за твои ошибки — ты же не хочешь, чтобы его отдали в более достойные руки, правда?

— Только не это! — отшатнулась от него Лилит, и отчаяние, страх, ярость вытеснились из ее взгляда мольбой. — Я все сделаю правильно!

И в подтверждение своих слов она опрометью бросилась в заросли.

В полном ошеломлении Первый перевел взгляд на посланника … нет, не просто, как выяснилось, посланника, а весьма талантливого ученика Второго.

Тот повернулся к нему с довольной усмешкой на губах и все тем же провоцирующим выражением в глазах.

— Как видите, — протянул он с издевательской ленцой в голосе, — при должном подходе неподдающихся объектов просто не существует.

— Что вы с ней сделали? — выдавил из себя Первый — слова выходили с трудом из перехваченного горла.

— Мы избавили ее от бесплодных иллюзий, — объяснил ученик Второго самым любезным тоном. — Как прошлых, так и будущих.

— Вы лишили ее сознания?! — Голос у Первого сорвался.

— Да что Вы — мы же не варвары! — деланно всплеснул руками ученик Второго. — Мы просто подавили в нем воспоминания о том, чему уже не суждено реализоваться. Согласитесь, это было довольно гуманно с нашей стороны — зачем мучить первородную не сбывшимися фантазиями? Взамен мы оставили ей одну, но вполне достижимую цель — которая, как Вы, возможно, заметили, не вызывает у нее никаких возражений.

Первый понял, что ошибся.

Второму мало было посеять в его мире хаос и разрушение, как в других.

Ему мало было показательно разрушить творение самого мира.

Ему даже мало было узнать, что в этом мире все еще оставались его марионетки, безрассудно спасенные Первым.

Ему понадобилось превратить в такую же саму сущность этого мира, причину и цель его создания.

Ему не нужно было уничтожение этого мира — ему нужно было уничтожение воплощенной в нем мечты.

— Да я тебя …! — забыв обо всем, бросился Первый — за неимением под рукой Второго — на его ученика.

— Что? — не сдвинувшись с места, встретил его тот подзадоривающим взглядом. — Уничтожить меня Вам не под силу — и даже если случится невозможное, мне на смену придет другой. А потом третий, четвертый — отныне она всегда будет под нашим неусыпным контролем. А вот ничем не спровоцированное нападение на представителя нашей башни даст нам долгожданный повод ввести сюда куда более значительный контингент. Продолжим?

У Первого опустились руки — в прямом смысле.

Когда он вспомнил картину расправы такого вот контингента над животным миром.

— Разумно! — одобрительно усмехнулся ученик Второго. — Я вижу, опыт других миров не прошел для Вас даром. Ваше участие — даже косвенное — в любом из них до сих пор приводило к одной катастрофе за другой. Отныне этому положен конец — мы берем на себя благородную миссию их защиты от Вашего деструктивного влияния.

— Отдайте хотя бы младенца, — процедил Первый сквозь сжатые до боли зубы.

— Я полагаю, было бы крайне жестоко, — сделалась змеиной усмешка ученика Второго, — отобрать у первородной ее детеныша. Мы ведь не хотим приносить ей страдания, правда? И потом — что Вы будете с ним делать? Забрать его к себе в башню Вы не можете — для этого нужно разрешение нашей, остаться с ним здесь … насколько я наслышан, Вас ждут крайне неотложные дела. Хотя … — сделал он интригующую паузу.

Первый безжалостно подавил вспыхнувшую надежду — под любым предложением Второго, в какую бы привлекательную форму оно ни было облечено, всегда скрывалась алчная, ненасытная пасть его зависти и мести.

— В одном с Вами трудно не согласиться, — зазвенел голос достойного ученика Второго предвкушением. — Вы действительно создали этот мир. Который уже никогда не будет прежним. Таким, каким Вы его задумывали. Таким образом, Ваш эксперимент с полным правом можно назвать неудачным. И если Вы реализовали этот проект, то в Вашей власти его и закрыть.

Первый молча смотрел на него, старательно запоминая его лицо.

Ему только что предложили уничтожить его мир.

Своими собственными руками.

Вместе со всем его неповторимым совершенством.

Вместе со всей его уникальной непредсказуемостью.

Вместе с Лилит и их новым младенцем.

Вместе со скрывающейся в нем где-то Лилитой.

Вместе со всеми теми, кто пережил первое нападение.

Он вдруг отчетливо — без тени сомнения — осознал, что Творец никоим образом не был причастен к той гигантской волне.

Ни один создатель просто не может уничтожить свое творение.

Как Творец не смог — несмотря на тяжелейшие обвинения Второго — уничтожить свое самое первое.

Как он сам никогда и ни при каких обстоятельствах не смог бы уничтожить свой мир.

Разрушать может только тот, кто ничего не вложил в свою мишень — ни сил, ни времени, ни порыва души, ни напряжения ума.

А тот, кто вложил в свое творение всего себя, всегда охраняет и защищает его.

Любой ценой.

Первый изо всех сил надеялся, что Второй не начал штурм его башни раньше отъявленного срока.

Он был твердо намерен стоять за аннигилятором в момент начала атаки — и лично нажимать на его спусковое устройство.

А потом вернуться с этим аннигилятором в свой мир и бросить в это хорошо запомнившееся ему лицо ответ на вопрос, что ему под силу и что нет.

Ну что, докопался я до рассадника той гнили.

Хорошо, что сначала не знал, куда копаю.

А то, может, и не решился бы.

Я ведь как полагал: отправился Верховный с инспекцией по периферии, а в его отсутствие среди наместников полная атаманщина случилась — каждый начал одеяло на себя тянуть.

На том заседании Верховного Совета эти трения и шатания разве что слепой не заметил бы, и глава Совета с ними явно не справлялся.

И распоряжение на аварию для мелких мне только двое из них давали, и никого, кроме них, в зале Совета не было — кто их знает: может, они мне не единогласное, а свое частное решение огласили. Пользуясь своим положением.

И тот новый отдел — заумный аналитический — непонятно, в чьем подчинении находился, но зато под максимальным грифом секретности.

Причем, под таким, что даже мне — со всеми моими связями и репутацией — не удалось подходы к нему найти.

Под такой дымовой завесой и солидной крышей в верхах, они там могли творить все, что угодно.

Вплоть до версии переворота на земле, выдвинутой темным титаном мысли.

В целом, эта версия подтверждалась словами аксакала, на которого мои орлы в павильоне такого страха нагнали, что врать каждым словом он вряд ли был способен — но все равно: это были только слова.

А нужны были железобетонные доказательства — речь, на минуточку, о попытке захвата власти в Генштабе шла.

Причем, в сговоре с темными.

Что меня тогда напрягало — так это, почему такой поворот событий их титана мысли не устраивает. Пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что у него просто память лучше, чем у всех его собратьев — будучи, похоже, не единожды крепко битым, он решил на этот раз не нарываться и оказаться на правильной стороне баррикады.

Не вопрос — когда у темных здравый смысл просыпался, я с ними всегда без всяких безрассудков работал.

А мысль он высказал весьма здравую: немедленно доложить Верховному, что в отсутствие его контроля у нас здесь подпольная смута образовалась.