Не понимал он также и полное отсутствие какой бы то ни было реакции со стороны Второго после их последней встречи — более того, столь нетипичное бездействие уже начало всерьез его беспокоить.

Наверняка оно было только видимым. После катастрофы в мире Первого Второй зашел уже слишком далеко, чтобы вот так — без малейшего сопротивления — признать свое поражение. Да и все предшествующие катастрофе события указывали на то, что за любым действием Первого следовал его ответный ход.

Часто чужими руками.

Как правило, исподтишка.

Всегда под личиной лучших намерений.

Что он мог придумать на этот раз?

Проще всего ему было бы связаться с Творцом и привычным образом вывернуть все слова и поступки Первого наизнанку, в очередной раз представив их в самом мрачном свете. Но он был одновременно и создателем, и рабом своей системы и порядка во всем — и добившись однажды успеха определенным набором аргументов, просто не видел смысла хоть как-то менять их.

Первый же был просто не способен монотонно повторять одни и те же, даже противоправные, даже преступные действия — Творец сам создал его таким. И он все же откликнулся на призыв своего самого первого творения — возможно, по старой, все еще не стершейся памяти, а возможно, потому что уже и сам заметил полное несоответствие обвинений Второго самой природе Первого.

Кроме того, если бы Второму все же удалось убедить его и на этот раз, Творец просто отменил бы назначенную встречу. Либо лично — если Первый смог дотянуться до его сознания, то у него было намного больше возможностей послать ответный сигнал, либо через того же Второго — и тот уж точно не отказал бы себе в удовольствии немедленно передать Первому, что ему отказано в приеме.

А вот сделать так, чтобы этот прием не состоялся — и объявить потом, что ослепленный гордыней Первый сам на него не явился — было вполне в его духе.

И, как выяснилось, именно этим он все это время и занимался. Отправившись на следующий горизонт проверить свое предположение, Первый обнаружил, что вход в башню Второго с него закрыт. Наглухо заперт. Практически замурован.

Так же, как и вход с горизонта, следующего за этим.

Дальше он не пошел — зная маниакальную методичность Второго, можно было не сомневаться, что такая же участь постигла входы в его башню со всех, без исключения, горизонтов.

Именно в этот момент он и воспрял духом.

Полностью.

Дважды.

Во-первых, загадка молчания Второго была разгадана, его ответный ход был вычислен, и можно было заняться своим — который разрубит, раз и навсегда, все хитросплетенные интриги.

И во-вторых, Первого начало уже непрерывно подмывать сбежать в свой мир. Совсем ненадолго — только, чтобы проверить, что их плавучий дом благополучно преодолел бескрайние водные просторы и все его близкие хорошо устроились на новом месте.

Разумом он понимал, что делать это нельзя: он вполне мог там задержаться — и не только потому, что время в его мире текло иначе — а в его башне уже сформировалась нездоровая привычка, чтобы именно в его отсутствие там происходило что-то, требующее потом экстренных мер.

Другой же частью сознания, которой он даже названия подобрать не мог, он рвался туда так, что уже просто на одном месте усидеть не мог. Даже на совещаниях. Даже на переговорах с владельцами как уже существующих, так и будущих миров. Не говоря уже о в одиночестве в своем кабинете.

Сознание нужно было чем-то занять.

Чем-то таким, во что оно бы ушло всей головой.

И более всепоглощающего занятия, чем творчество, он не знал.

По крайней мере, у себя в башне.

Странное он создание — Второй! Вот уже сколько раз он пытался загнать Первого в абсолютно безвыходную ситуацию — и всякий раз, не найдя выход, Первый просто создавал его.

Вот и сейчас, заблокировав все входы в свою башню, он наверняка решил, что перекрыл Первому любой доступ к ней. Но как можно перекрыть то, о чем ты не знаешь?

Передав все, без исключения, дела своему помощнику, Первый заперся у себя в кабинете.

Из которого он начал сооружать тоннель.

Прямо под макетом своего мира — благо, следующие проекты еще не дошли до стадии пробного воплощения.

Прямо в кабинет Творца — чтобы Второй у него больше под ногами не путался.

Сначала нужно было рассчитать его глубину — чтобы поверхность макета в него не провалилась — ширину — чтобы он мог свободно перемещаться в нем в полный рост — и направление — чтобы с пунктом назначения не промахнуться.

Нужно было придумать, как сделать входы в него абсолютно незаметными в обеих башнях — болтливость его собственной получила в последнее время живейшее подтверждение.

Нужно было также решить, делать ли спуск в тоннель покатым или ступенчатым и на каком расстоянии от него активировать его открытие — чтобы его появление не стало слишком внезапным и не выдало его слишком рано.

А потом уже можно было переходить к его самой любимой части любого проекта — непосредственному, материальному воплощению всех его расчетов в жизнь.

В чем ему очень помогли все физические нагрузки, от которых он кряхтел в своем мире и которые налили его мышцы силой.

Он раздвигал породу под макетом осторожно, постоянно останавливаясь, чтобы укрепить свод тоннеля и выровнять его нижнюю поверхность — в конце концов, путь в тоннеле предстоял ему достаточно долгий, и ему совсем не хотелось спотыкаться и оступаться на каждом шагу.

Кроме того, к Творцу следовало явиться в презентабельном виде — а значит, тоннель должен был быть достаточно широким, чтобы он не испачкался по дороге о его стены. Постоянно примеряясь к ним, Первый не раз чертыхался в адрес своих раздавшихся плеч и всей существенно окрепшей в его мире фигуры.

Затем, по мере удаления от его кабинета, тоннель погрузился в кромешную тьму. В таких условиях Первый еще никогда не работал — в любом проекте сначала создавалось светило, чтобы обеспечить круглосуточную работу над новым миром. Здесь на выручку ему пришел его собственный — он заселил тоннель крохотными светящимися существами, которых создал в своем мире из прихоти.

Но даже в таком уже полумраке было довольно легко потерять ориентацию. Чтобы не сбиться с пути, Первый вспомнил один из самых ярких разносов, который он когда-либо получал в кабинете Творца, зафиксировал эту сцену в качестве точки притяжения, а свою надобность попасть туда любой ценой представил в сознании в виде стрелки, постоянно направляющей его в нужную сторону.

Решение проблемы незаметного входа в тоннель подсказал ему, как ни странно, Второй — своими панелями для подачи заявок. Собственно, с их аналога Первый и начал работу: вырезал кусок пола в своем кабинете, достаточно широкий для свободного спуска, снабдил его поднимающим и спускающим механизмом и затем потратил полдня на его движение вверх-вниз, пока оно не стало достаточно плавным, а кусок пола, опускаясь, не сливался со всей его остальной частью.

Пришлось также повозиться с открываем входов. Из тоннеля подъемный механизм приводил в действие элементарный рычаг, но оставлять еще один снаружи — особенно, в кабинете Творца у всех на виду — было совершенно не разумно. В конечном итоге, он соединил рычаг с еще одной, совсем крохотной панелью рядом со входом в тоннель. При нажатии на нее — причем, довольно глубоким, чтобы кто-то не активировал ее, случайно наступив — она давила на рычаг и, таким образом, приводила в движение подъемный механизм.

Чтобы не препятствовать его работе, Первый отказался как от покатого спуска в тоннель, так и от ступенек. Пожалев о своем умении летать, оставшемся в его мире, он поставил вместо них вертикальную лестницу и потренировался несколько раз взбираться и спускаться по ней, чтобы попасть в такт с движением входа в тоннель.

Впрочем, размышлять о тех или иных его особенностях было значительно быстрее, чем воплощать их в жизнь — а Первый уже отвык от ограничивающих его творчество временных рамок.