— Куда? — заорал Первый, врываясь в нее снова на равных. — Чего с пустыми руками ходить, да еще и так долго? Вот, — ткнул он пальцем в заграждение вокруг их пристанища, — выдернуть, возле реки связать, на них сплавиться — и сразу готовый материал для работы.

Переглянувшись, они ободрительно закивали.

Вот то-то же, приосанился Первый, нечего забывать, кто по воде путешествовал, когда их еще и на свете не было. И кто умеет далеко в будущее смотреть, заготовив все необходимое для великого дня задолго до него.

Втроем они быстро выдернули несколько стволов из земли. Первый показал было Малышу с Крепышом, как удобнее за них браться — Крепыш удивленно пожал плечами, приделал к концам каждого по паре дисков с перекладиной, привязал к одному упрямца — и все стволы проделали путь к реке куда быстрее, чем обратный много лет назад на плече Первого.

И хоть бы одно дерево на пути встало! — возмутилось его уязвленное самолюбие.

Но как бы то ни было, они уплыли к бескрайним водным просторам — и работа, наконец, пошла.

Не так быстро, как хотелось бы Первому — он каждый день летал туда, чтобы проверить — но все же пошла.

Чтобы ускорить ее, он занялся тем, что точно умел — сплавлением стволов вниз по реке.

Правда, выдергивать их в одиночку оказалось сложнее, чем с Малышом и Крепышом — как он их только туда воткнул?

И транспортировать их к реке диски Крепыша помогали лишь частично — уж у него-то на пути каждое второе дерево вставало.

Спуск по реке был, конечно, куда приятнее, но, к сожалению, не только ему — в конце ее стволы упрямо продолжали свой путь, решительно отказываясь приставать к берегу.

В конце концов, при виде его Малыш с Крепышом выбегали навстречу и тыкали в стволы длинными палками, направляя их к месту назначения — пока он беспомощно сидел на них, лишь самую малость ускоряя процесс слабыми гребками рук.

Хотя именно это движение навело Крепыша на еще одну блестящую мысль — успокаивал он себя впоследствии.

Но однажды стволы все же закончились — последние он оставил для особой миссии — и спустя еще какое-то время над водными просторами уже возвышался остов их плавучего дома, в котором оставалось построить лишь заграждения для их живности, верхний настил и две длинных вертикальных балки, выходящие из его центра вверх.

И Лилит уже почти закончила мастерить из покровов громадные крылья, которые они должны были прикрепить к этим балкам — он придумал их, вспомнив свой полет над водными просторами под бешеным ветром, и Крепыш высоко оценил его идею.

А значит, пришло время переправлять в их плавучему дому всю живность.

Скакуна с его подругой он переправил туда своим ходом, всю дорогу поощряя их бешеный галоп.

Ушастых и пернатых он оставил напоследок, как самую простую задачу — перенес в полете, как и из имитации макета.

А вот перегонять рогатых было слишком медленно, а нести их — слишком тяжело. Для них он и оставил те последние стволы — и лишь убедился в правоте Малыша.

При первой же попытке заставить их зайти на слегка качающуюся у самого берега реки связку стволов Первый ее потерял — взревев, рогатые забрыкались с такой силой, что стволы отвязались друг от друга и ринулись вниз по течению, спасаясь от ударов копыт.

Первому пришлось бросать рогатых и лететь стремглав за стволами, чтобы не дать им удрать в бескрайние водные просторы.

А потом отлавливать в лесу рогатых, которые отправились назад к теплому водоему, не всегда правильно угадывая направление.

А потом гнать их к новому дому все-таки пешком, то и дело останавливаясь, когда они обнаруживали особо сочную траву.

Назад в тот день он вернулся только ночью, и на всем обратном полете его постоянно к земле прибивало.

Затем подошло время для запасов пищи.

Поход с упрямцем и привязанной к нему конструкцией с дисками, набитой до отказа плодами, занял еще один день — и Первый понял, что их путешествие либо отложится как раз до очередного наступления ледяной пустыни, либо пройдет на голодном пайке.

Выручил их всех Крепыш.

Соорудив из одного из стволов увеличенную копию той длинной скорлупы, которой он демонстрировал Первому, каким должен быть их плавучий дом.

И приложив к ней две длинные и плоские лопасти, которые загребали воду намного эффективнее его рук, направляя скорлупу и к берегу, и вверх по течению.

Размахивать лопастями нужно было не сильно — в чем Первый убедился после волны брызг, залившей ему глаза — но мерно и одновременно, что показалось ему отличным упражнением для давно уже не имевших нагрузки, кроме поднятия тяжестей, мышц.

Однако, первое путешествие в скорлупе прошло вверх по реке, и Первый понял, наконец, смысл слов Крепыша о том, что течение не всегда является другом. Бороться с ним приходилось каждым движением, а любая остановка — чтобы хоть дух перевести — тут же приводила к потере отвоеванного невероятными усилиями расстояния.

В результате, когда Первый добрался, наконец, до их уже полупустого пристанища, у него криком кричали и мышцы рук, и поясница. Особенно громко при погрузке плодов в скорлупу.

Летать меньше нужно, упрекнул себя он на пути вниз по реке, наслаждаясь каждой минутой блаженной неподвижности.

Хотя почему же? — вернулась к нему способность думать и подсказала блестящую мысль.

У плавучего дома он попросил Малыша с Крепышом разгрузить скорлупу и тут же отправился назад.

Чуть взлетев над скорлупой, как только они все скрылись из вида, зацепив ее края ногами и волоча ее за собой по воде.

Больше он в тот день плоды не перевозил — при попытке загрузить их в скорлупу ноги у него подгибались, а при попытке сесть в нее самому — не сгибались.

Но перспектива голодного пайка все же пересилила физический дискомфорт, и постепенно Первый все же освоил скорлупу — до такой степени, что, когда плоды закончились, предложил перевезти в ней и Лилит с Последышем, и Лилиту.

По очереди — кроме него, места в ней оставалось только для одной из них.

Лилита решительно уступила это место Лилит.

— Я их постерегу, — коротко кивнула она в сторону оставшихся ушастых и пернатых.

В последнее время в ней и следа не осталось от ее обычной жизнерадостности и приветливости. Первый отмечал ее мрачнеющее с каждым днем лицо и даже догадывался о причинах такой перемены, но откладывал разговор с ней до последнего момента.

Когда они останутся одни.

И когда никто уже не успеет ему помешать.

Этот момент наступил, когда он вернулся за ней.

— Я не поеду! — решительно заявила она, глядя на Первого исподлобья.

— Почему? — спокойно спросил он, ожидая такой вспышки.

— Я не понимаю, почему мы должны уходить! — прорвалась, наконец, в ее голосе знакомая живость — очень горячая. — Что произошло? Я не хочу! Здесь же так хорошо! Здесь столько интересного!

— Тогда все очень просто, — усмехнулся Первый. — Если тебе что-то — или кто-то — интересен, бери его с собой.

Лилита отступила от него на шаг, испытывающее вглядываясь в его лицо.

— И ты не будешь против? — медленно, почти по слогам проговорила она.

Конечно, нет! — хотел ответить Первый, подумав, что Мой придется очень кстати, когда придет время цеплять крылья на вертикальные балки в их плавучем доме, но вместо этого у него неожиданно вырвалось:

— Все, что дорого тебе — дорого мне.

Лилита бросилась ему на шею, бормоча, что он — самый лучший, и что она всегда это знала, и что никогда это не забудет.

Вот, назидательно обратился Первый к миру, смотри и запомни: истинную преданность никакими подношениями не купишь.

Он отстранил от себя Лилиту и увидел ее вновь засветившиеся глаза и засиявшее улыбкой лицо.

И, конечно же, не смог отказать ей в отсрочке всего в один день — решив как раз за это время перенести в их плавучий дом ушастых и пернатых.

Этот дом понадобился ему намного раньше намеченного и совсем не так, как он планировал.