Оставалось пикировать сверху, как на ушастых. А потом пыхти, сколько хочешь, усмехнулся про себя Первый — бодаться тебе нечем, а ногами и хвостом ты меня на спине не достанешь.

Он прицелился как следует и приземлился точно посередине туловища существа — оно резко повернуло голову, и он увидел оскаленные уже отнюдь не в насмешке зубы.

Возле своего колена.

Первый мгновенно осознал, что легкий шлепок жалкой пародией на хвост не идет ни в какое сравнение с ущербом, нанесенным пусть даже тупыми зубами существа, и рывком сдвинулся к задней части его туловища — оно взвилось на задние ноги, яростно молотя воздух передними.

В последний момент Первый ухватился обеими руками за копну волос на голове вздыбившегося существа, успев остановить свое, уже казалось, неизбежное сползание прямо под его топчущие пока еще только землю задние ноги — оно опустилось на передние и тут же вскинуло вверх задние, взбрыкнув своим мускулистым крупом по распластанному по нему Первому.

Он уткнулся лицом в копну волос существа и, недолго думая, вцепился в них зубами, крепко обхватив руками его шею, чтобы не дать ему вертеть головой и пустить в ход зубы — существо стало на все четыре ноги и тут же принялось скакать с передних на задние, не переводя дыхание и не давая сделать это Первому.

О взлете даже и речи не было. По крайней мере, о вертикальном. Оторвись он от существа хоть на мгновение, оно тут же отшвырнет его в сторону — и наверняка именно в ту, где тут же окажутся его зубы. Перед мысленным взором Первого мелькнул их самый первый ушастый, перехваченный в прыжке лохматыми. После чего лапа у него срасталась добрый месяц.

Оставалось только ждать, пока брыкливый скакун не выдохнется — к его броскам Первый уже кое-как приноровился, а разнообразить их размеры поляны не позволяли.

Скакун остановился, тряхнул головой, переступил пару раз с одной ноги на другую … и стремглав ринулся вперед по проломленной среди деревьев просеке, услужливо проложенной прежним преследователем Первого.

Тот, к счастью, еще не успел отклеить свое одеревеневшее тело от не в меру мускулистого торса и лишь благодарно похлопал образумившегося скакуна по шее — вот так-то лучше, больше похоже на средство передвижения, теперь давай прямо к Лилит, она тебя вмиг приручит …

Скакун встал на месте, как вкопанный.

Первого снова снесло к его шее, где он тут же получил удар вскинутой головой прямо в лоб.

Скакун резко мотнулся в сторону, круто развернулся, снова встал на дыбы, издал определенно воинственный клич и стрелой понесся назад.

Первый больше ни о чем не думал. Предполагаемое средство передвижения, выйдя на оперативный простор, использовало его для разнообразия маневров по полной. У Первого исчезли последние сомнения в том, что полет был, есть и всегда будет его любимым способом перемещения в любом пространстве. Но отказался он от него в тот момент совершенно сознательно: отцепись он от скакуна, он был совершенно не уверен, что сможет — или захочет — вновь на него взобраться. А уступать миру после стольких усилий — не говоря уже о жертвах, мысленно добавил он, крякнув после очередного пинка — у него не было ни малейшего намерения.

Мир смирился со своим поражением, когда Первый уже не был столь категоричен в своей непреклонности перед ним.

Скакун опять остановился — уже снова в имитации макета — и несколько раз шумно выдохнул, тяжело поводя боками, что добавило дискомфорта в и так уже криком кричащие ощущения Первого.

Затем скакун повернул голову, но совсем чуть-чуть, и на него вновь уставился один глаз — с недоверчивым изумлением. Первый ответил ему не менее подозрительным взглядом, не выпуская на всякий случай копну его волос из застывших в мертвой хватке кулаков.

Скакун фыркнул, переступил с ноги на ногу и вильнул всем телом, явно приглашая его занять более подходящую для мирных переговоров позицию. В ожидании подвоха Первый решительно покачал головой и крепче сжал ногами взмокшие бока. На мгновение. Потом ему пришлось крепко сжать зубы, чтобы остановить совсем не подходящий для переговоров стон.

Скакун шумно выдохнул, сменив недоверчивое выражение во взгляде на укоризненное, и вдруг припал к земле, подогнув под себя передние ноги …

— Я так и знал! — завопил каждый нерв в накренившемся теле Первого.

… а затем и задние, восстановив равновесие своей ноши и настойчиво подталкивая ее к переговорному процессу.

Перекинуть одну ногу к другой Первому удалось только с третьей попытки. Но все же как-то удалось. И подняться на них потом. И проанализировать возникшие при этом ощущения. Это вообще оказалось элементарной задачей — поскольку весь анализ свелся к одной-единственной фразе.

Так у него еще никогда все не болело. Даже после его первого трудового дня в своем мире, когда они с Лилит до ночи собирали всевозможные плоды и перетаскивали их к своей новой стоянке.

Причем особенно никогда у него еще так не болела правая сторона туловища. Сунув руку под покровы, которые он надел перед вылазкой в имитацию макета, где маскировка под ледяную пустыню была ему ни к чему, он нащупал у правого бока плетеную корзинку Лилит. С яблоками, которые она впихнула ему, отправив за следующей партией белых ушастых.

Покровы смягчили большую часть бьющей — не во все стороны, к сожалению, а весьма целенаправленно — жизненной энергии скакуна. В том числе и по яблокам, которые сохранились почти в первозданной целостности, передав, по всей видимости, импульс его боку. Сделав пару глубоких вдохов, Первый уверил себя, что до ребер — с определенной долей вероятности — импульс не добрался. А вот у него будет отличный повод продемонстрировать Лилит очередное преимущество мягкой и податливой животной пищи …

Впрочем, ни скакуну, ни миру знать обо всем этом было совершенно не обязательно. Выступив зачинщиком переговоров, они сами выбрали слабую позицию в них, и Первому не оставалось ничего другого, кроме как занять позицию силы.

Три деревянных шага к ней должны были сойти за неспешную и уверенную походку победителя. Остановившись, Первый выхватил из-под покровов яблоко и впился в него зубами, чтобы скрыть … не совсем подходящий победителю возглас.

— Ну что, хватит? Или еще добавить? — обратился он и к миру, и к уже поднявшемуся на ноги скакуну, небрежно причмокивая.

Скакун задергал носом, принюхиваясь, и потянулся им к яблоку в руке Первого.

— Ну, это уже вообще наглость! — возмутился Первый полным отсутствием у мира переговорного этикета.

Но зубы скакуна были уже прямо возле его ладони …

И ретироваться с позиции силы из-за такого пустяка было как-то уже совсем не солидно …

И утешительный приз проигравшему — очень даже благородно …

Первый разжал руку и подставил под нос скакуну яблоко на открытой ладони — тот взял его губами, даже на миг не обнажив зубы.

Одним словом, переговоры закончились к полному удовлетворению обеих сторон.

И травы для прочей живности они в тот день натаскали рекордное количество. Причем, в строгом соответствии с результатами состязания в силе характера: траву нес на себе скакун, а Первый наконец просто летел.

Указывая ему путь.

С яблоком в руке.

Хорошо, что Лилит ему с десяток их впихнула.

Потому что состязание в скорости шло у них со скакуном с переменным успехом.

У Лилит новое пополнение их хозяйства вызвало нетипичный даже для нее восторг — сказалась и его необычная красота, и почти говорящие глаза.

Но Первый заметил еще одну интересную особенность: ее непрестанное воркование и даже всевозможные подношения скакун принимал — но и только. В то время как с самим Первым у него установилась совершенно необъяснимая связь.

Прежде он видел нечто подобное только у их лохматых, которые после первой удачной охоты на ушастого признали его не просто своим, а своим вожаком. Но это было очень бледное подобие.

Лохматые, признав его лидерство, постоянно ждали от него указаний и охотно следовали им. Со скакуном же это было скорее взаимопонимание — с полслова, а иногда и взгляда хватало. Командовать собой он не позволял, зачастую его уговаривать приходилось. А он еще мог и не согласиться с объяснениями и — глазом не моргнув — поступить по-своему. И опять-таки далеко не единожды Первому приходилось впоследствии признавать его правоту. Прямо как с Лилит, честное слово!