Над стандартными проектами вся его башня могла работать, закрыв глаза и думая о чем-то другом, поэтому и в сроки они всегда укладывались без каких-либо проблем.

А при создании своего мира он творил вообще без каких бы то ни было ограничений. По крайней мере, до завершающего этапа, когда творческая фантазия разбушевалась у него не на шутку — и то, он как-то умудрялся постоянно немного сдвигать окончательные сроки.

Сейчас же сдвигать их было некуда — он должен был закончить тоннель к возвращению Творца. И это давление времени изматывало его куда больше, чем сама работа. В которой он жестко пресекал все порывы поэкспериментировать.

Но под конец, когда стало очевидно опережение графика, он все же не удержался — вильнул тоннелем, чтобы тот заходил в кабинет Творца извне, а не под его башней. Хотя и в этом был элемент рациональности — рисковать прокладкой тоннеля под кабинетом Второго с его массивным столом и креслом, которые могли запросто провалиться, выдав в самый последний момент все многодневные усилия Первого, было совершенно незачем.

Оказавшись под кабинетом Творца, Первый долго прислушивался. Тишина — даже из приемной, где Второй заседает, ни единого звука. Вырезав кусок пола, он прислушался опять. Приподняв его, он еще и осмотрелся — кабинет Творца был не просто пуст, в нем ощущалось крайне длительное отсутствие хозяина.

Уже набив руку на создании входа в тоннель из своего кабинета, здесь Первый справился намного быстрее.

И открывающую панельку расположил у самой стены, пометив ее глубокой царапиной, чтобы долго не искать.

И на обратном пути сфокусировался на местном чувстве времени, чтобы рассчитать свое появление в кабинете Творца до минуты.

И отключив его у себя в кабинете, обнаружил, что по временной шкале его мира до этой встречи осталось чуть больше месяца.

И даже лист бумаги расчертил, чтобы отмечать в нем каждый прошедший день.

Однако, вычеркнуть на этом листе он успел всего несколько дней.

Потом оказалось, что Второй не ограничился замуровываем всех входов в свою башню, а развернул — как обычно, скрытно — куда более масштабную деятельность, готовя свой ответный не ход, а удар.

Убивающий миры, вошедшие в союз Первого.

Один за другим.

И не всегда физически.

Полная картина подготовки уничтожения их союза предстала перед Первым значительно позже — о некоторых ее частях владельцы миров рассказали, о других сам Второй сообщил с торжествующей ухмылкой, об остальном Первый догадался сам, сложив вместе все уже известные ему факты.

Началось все с катастрофы, которая с первого взгляда имела совершенно естественный вид.

На совещаниях миров их владельцы не всегда присутствовали в полном составе. В конце концов, производство основного продукта в каждом из них, не говоря уже об их общей жизнедеятельности, требовало если не постоянного, то регулярного контроля.

Поэтому, когда на одном из совещаний, на которых после завершения тоннеля неизменно присутствовал Первый, чтобы как-то сократить время ожидания встречи с Творцом, не оказалось владельца плодового мира, никто даже внимания не обратил.

Он появился ближе к концу очередной жаркой дискуссии — и от резкого удара распахнувшейся двери о стену все головы рывком повернулись к ней.

Он шагнул в зал заседаний с таким видом, словно не совсем понимал, где находится и как здесь оказался. Лишь только глянув на него, Первый понял смысл выражения «На нем не было лица». Вместо лица у него оказалась маска, застывшая в потрясенном неверии в то, что открылось перед его глазами. Только они оставались живыми на этой маске, все время моргая — словно отгоняя от себя эту картину.

— Что случилось? — рывком поднявшись со стула, сделал шаг к нему Первый.

Плодовый мир перевел на него отстраненный взгляд и слепо ткнул пальцем в бумаги на столе.

— Там нужно вычеркнуть наши плоды, — проговорил он размеренным, механическим тоном. — Их больше не будет.

— У вас, что, неурожай? — с надеждой ухватился Первый за предположение, которое еще вчера выглядело бы сильным ударом по их союзу, а сейчас вдруг показалось ему наименьшим из зол.

— Неурожай? — произнес плодовый мир так, словно пробовал это слово на языке. — Можно и так сказать. Вечный неурожай.

— Да что случилось-то? — повторил Первый, подойдя к нему и встряхнув его за плечи.

— Моя планета сгорела, — пытливо глянул на него плодовый мир, словно из последних сил надеясь, что его слова вот прямо сейчас будут опровергнуты, как дичайшая глупость.

Больше не задавая вопросов и не раздумывая, Первый подхватил его под руку и полетел к его миру, волоча за собой абсолютно не сопротивляющееся тело.

Светило в плодовом мире оказалось на месте — в целости и сохранности. А вот приблизиться к планете не удалось даже на высоту птичьего полета — от нее все еще исходили волны обжигающего жара. Она, конечно, не сгорела, но живого на ней действительно ничего не осталось — в чем Первый убедился, облетев ее на максимально возможном расстоянии.

Он ничего не понимал: рельеф этого мира был исключительно равнинным, идеально приспособленным к разбивке плантаций — с тем, чтобы каждая из них получала равное и достаточное количество лучей от светила. В нем не то, чтобы гор, в нем даже холмов не было — откуда вулкан взялся? А это был именно он — облетая планету, Первый обнаружил в одном месте рваную дыру, из которой, судя по всему, и вырвалась наружу раскаленная жидкая порода из центра планеты, которая сейчас уже покрыла ее всю постепенно твердеющей коркой, похоронившей под собой и ее растительность, и обитателей.

Первый содрогнулся, представив себе такое извержение в своем мире. Он, правда, расположил вулканы среди ледяной пустыни, которая не позволила бы их содержимому растечься слишком далеко. Но снег и лед непременно бы растаяли …

На достаточно большом расстоянии …

Существенно подняв уровень бескрайних водных просторов …

Причем, неравномерно …

Образовав гигантскую волну?

Но нет — во-первых, та волна шла не с севера, а с другой стороны его планеты, где таять было нечему, а во-вторых, покидая свой мир, он все же не выдержал и оглянулся — и просто не мог бы не заметить следы извержения, если бы оно произошло.

Так что катастрофа в его мире произошла все же отнюдь не по естественным причинам.

Как, похоже, и здесь — извержение на плоской равнине столь же вероятно, как и цунами в его отсутствие.

Он подлетел с владельцем погибшего мира к рваной дыре, с которой, по всем признакам, началась его гибель.

— Что здесь было? — спросил Первый своего замкнувшегося в молчании спутника.

— Мы складировали здесь плоды, — дрогнул у того голос. — И отсюда их забирали в распределительный центр. Для местных это было священное место.

Первый только кивнул, утверждаясь в своей догадке.

— Я ничего не мог сделать, — начала бить его собеседника крупная дрожь. — Я мог только смотреть — и видеть, как они умирают. Это был мой мир — и я не смог ни помочь, ни защитить его. И теперь у меня больше нет мира.

— Мы сделаем тебе другой, — дал Первый слово и ему, и себе. — И он будет еще лучше.

Здесь уже ничего нельзя было сделать — Первый обхватил своего спутника за трясущиеся плечи и помчался с ним в свою башню. Там он завел его в ближайшую к залу заседаний комнату и — плюнув на все свои недавние клятвы неукоснительно впредь следовать заветам Творца — вторгся в его сознание.

Аккуратно, бережно, часть за частью отключив его.

Ровно на сутки по временной шкале его мира.

Завтра он очнется с той же болью, заметил Первый себе в оправдание, но наберется сил, чтобы совладать с ней.

Затем он вернулся в зал заседаний.

— Кто вносил изменения в этот проект? — бросил он своему помощнику прямо от двери.

— Никто, — уверенно отозвался тот, и, помолчав, добавил: — Там … все?

Первый молча кивнул — и затем решил проверить все возможные версии.