Так, подумал Первый, этим ни под каким видом не демонстрировать образцы гигантомании мира, которая существовала там до убийственной волны — а то начнут раскармливать выживших, пока те их самих не сожрут.

А вот энергетическим пришлось туго — на континенте мира не было ни гор, ни свергающихся с них быстрых рек. Но и они уже начали приноравливаться — заметив, что ветер, постоянно дующий то с водных просторов на континент, то в обратном направлении, может двигать лопасти привычных им механизмов не намного хуже, чем вода. Они уже даже начали сооружать макет такого механизма, экспериментируя с его местоположением и размером.

Так, подумал Первый, этим даже не намекать, что в его мире ветер способен даже куда более крупные объекты перемещать, если те снабжены широкими покровами, поставленными у него на пути — а то такие лопасти смастерят, что весь механизм с континента снесет.

— Я понял, — подвел итог Первый. — Судя по всему, жизнь там у ваших понемногу налаживается. Продолжайте навещать их — не обязательно вступая в контакт — нам нужны самые веские доказательства, что этот мир способен плодотворно развиваться даже под внешним давлением и что в нем могут найти свое место представители разных миров. Даже в твоем случае, — повернулся он к плодовому. — Пусть твоих не осталось, но ты можешь взять под свою опеку тех моих, которые остались на острове. Старшему там всегда нравилось что-то выращивать — ты можешь подсказать ему, как делать это еще лучше. Только не переноситесь туда слишком часто, — спохватился он, — чтобы не испытывать терпение мира. Вы ему привет передали?

Миры снова переглянулись. С недоуменным, насмешливым, уважительным и восхищенным — все вместе — выражением на лицах.

— У нас тоже сюрприз получился, — произнес антрацитовый, сдерживая усмешку. — Мы хотим Вам кое-что показать.

— Мы привет передали, когда уже возвращались — на всякий случай, — неловко дернул плечом энергетический, поднимая вместе с антрацитовым архив. — И вот что увидели.

Прозрачная поверхность подобия оболочки мира немного изменилась, приобретя сходство с оригиналом — застывшим, неподвижным, ледяным.

Вдруг она шевельнулась, словно вздрогнув, и начала оживать — словно кромка льда стремительно таяла на бескрайних водных просторах.

Затем на них проступил образ Лилит, как будто она медленно склонялась над ними, и они — с готовностью, все четче и четче — отражали ее лицо.

Не то, которое он видел в последний раз — бледное, искаженное от страха — а то, которое он создал и которым любовался потом много лет.

Первый сглотнул — ее лицо начало отступать, словно поверхность водных просторов уходила вглубь, образовав воронку, стенки которой медленно, бережно сомкнулись над ее образом. Оставив его все также четко различимым для его глаз.

Она, что, утонула? — чуть не задохнулся Первый. Нет, не может быть — тогда эта картина не была бы такой мирной.

Или она окончательно исчезла, растворилась в мире, оставив на его поверхности лишь ту пустую оболочку? Тоже не похоже — тогда в этой картине ее образ рассеялся бы.

И вдруг он понял. Мир передал ему, что Лилит не осталась один-на-один с безжалостным укротителем Второго, что мир укроет ее настоящую от него и будет оберегать ее столько, сколько потребуется.

— Спасибо, — дрогнул у Первого голос от затопившей его благодарности ко всем мирам сразу.

— Это еще не все, — остановил его антрацитовый.

Образ Лилит в глубине исчез, и с прозрачной поверхности вырвалось несколько протуберанцев — один из которых ринулся прямо в лицо Первому.

От неожиданности он отшатнулся — вокруг него послышались короткие смешки.

Протуберанцы опали, и на вновь гладкой поверхности появились появился его собственный образ — не искаженный на сей раз, а весьма близкий к реальному. Он повторил путь образа Лилит, медленно уйдя вглубь и укрывшись, как в коконе, под плавно сомкнувшимися над ним несколькими прозрачными лапами.

Задержавшись там на несколько секунд, он тоже исчез, после чего поверхность оболочки мира снова выстрелила протуберанцами — но уже резче и стремительнее.

А потом картинка расфокусировалась, словно у смотрящего на нее в глазах поплыло, и исчезла.

— Что это было? — обвел Первый миры озадаченным взглядом.

— Мы так поняли, — покрутил антрацитовый головой, — что нам было велено сберечь Вас в целости и сохранности. А если нет … оплеухи, скажу я Вам, были еще те.

Остальные миры согласно закряхтели.

— Я знаю, — хмыкнул Первый, — со мной он тоже не особо церемонился.

— Как Вы вообще с ним справлялись? — недоверчиво глянул на него пушистый. — Я представить себе не могу, чтобы мой мир выкинул что-нибудь подобное!

Плодовый закивал в не меньшем удивлении, энергетический сочувственно нахмурился, антрацитовый — только вскинул бровь.

— Каков создатель, таково и творение, — пробормотал Первый, с трудом подавив желание послать эту мысль Творцу, и добавил уже громче: — Со своевольным упрямцем сложно, когда все вокруг хорошо — а вот когда все рушится, только на него и можно опереться. Так что знакомьтесь с ним — без снисходительности и фамильярности, как с равным — и фиксируйте все, что в нем происходит. Я не удивлюсь, если последнее слово он оставит за собой.

Найдя мирам занятие на достаточно длительное время, Первый заставил себя последовать их примеру.

Не сразу. Сначала он обучил миры инвертации — чтобы они могли укрыться в ней в случае неожиданного вторжения до того, как перенестись в его мир. Да и там это умение могло прийтись им кстати — в свете того, что им уже овладела башня Второго.

Затем он перенес только что увиденное в архиве миров в свой собственный — в конце концов, это был их общий с его миром архив. И он все еще надеялся вернуться туда — вместе с архивом — и ткнуть свое творение носом в последнюю сцену в случае, если на него очередной приступ вредности найдет.

Прокрутив картину с образом Лилит раз сто, он ушел в макет своего мира. В инвертации. И провалялся у ручья до конца дня. Закрыв глаза и вновь и вновь созерцая ее лицо, как будто погружающееся в бескрайние просторы. Журчание воды в тот раз создало особенно подходящий фон.

Потом он вернулся — не только в башню, но и в реальность. Полностью уходить в воспоминания было рано — своим мирам он обеспечил максимально возможную безопасность, чего не скажешь о его бывшем помощнике и их команде. Второй вполне мог войти во вкус ситуации с заложниками — даже не для того, чтобы что-то выведать у него, а просто ради удовольствия унизить его. И Первый больше не собирался баррикадировать вход в башню и сидеть в глухой обороне — совсем недавно у него возникла куда более интересная мысль, которую вовсе не стоило бросать незадействованной.

Эта мысль помогла ему в создании защитного барьера вокруг их башни так же, как тоннель — в сооружении апартаментов нового ее главы. Второй аннигилятор он сделал намного быстрее первого — учитывая как уже имеющийся опыт, так и намного меньшие размеры нового творения. Зато понадобилось их намного больше. Что отвлекло его, наконец, от гипнотизирующей картины из архива.

Он расположил все эти мини-аннигиляторы широкой полосой вокруг башни — подняв траву на всем открытом пространстве перед ней, чтобы замаскировать их.

Он не стал размещать их в ряд — тот всегда можно было просто перепрыгнуть — а поместил их в произвольном порядке — но достаточно плотно и под перекрывающими друг друга углами — с тем, чтобы любой из атакующих башню рано или поздно наступил на активатор, расположенный возле одного из аннигиляторов.

Его не беспокоило, насколько быстро они могут двигаться — лишившись даже части ноги, бегун немедленно падал и активировал соседние аннигиляторы.

В принципе, такую полосу можно было забросать трупами, но он сделал ее достаточно широкой, чтобы павшие аннигилировали быстрее, чем могла продвигаться по их телам следующая волна нападающих. По крайней мере, достаточно большая, чтобы представить угрозу их башне. И определенно не способная вернуться назад тем же путем.