Их нужно знакомить со всеми структурными подразделениями нашего сообщества, а не только с теми, которые имеют прямое отношение к земле. Но знакомство это должно иметь, в первую очередь, прикладной характер.

Все эти вводные курсы, теоретические изыскания, экскурсы в историю и толкования минувших дней — которые я, что бы там ни думал мой наставник, честно отсидел — не оставили в моей памяти ровным счетом ничего. Они только массу времени отобрали — того времени, которое можно было отвести на более интенсивную отработку практических навыков в каждом подразделении.

Внушению — у нас, распознанию темных — у Стаса, устранению последствий их влияния — у целителей. Даже у внештатников — методам выявления отклонений в ангельском поведении. Даже у наблюдателей — критериям объективной оценки исполинов.

Теперь, после рассказов Татьяны о ее продвинутом курсе, я был готов расширить свою записку на куда большее число подразделений.

Темному светилу я только вскользь их упомянул, сделав основной упор на главную мысль: подготовка молодых ангелов должна быть нацелена на приобретение ими практических навыков работы — и на них же сфокусирована.

— Очень популярная нынче идея! — отозвался он с горячим чувством в голосе. — А Вы позволите мне не относящийся к теме вопрос?

— Ну, давайте, — нерешительно согласился я, ощутив легкое скольжение в философский уклон.

— Нет-нет, — заверил он меня не менее горячо, — вопрос абсолютно практического характера. Как Вы относитесь к тем, кого своим машинкам обучаете?

Вот это прямо на больную мозоль наступил!

— В каком смысле? — решил я оставить свое отношение к этим болванам при себе.

— Ну, вот Вы объясняете им, — сменилась горячность в его тоне вкрадчивостью, — как работает машинка — как они Вас слушают? Какие вопросы задают? Какие детали уточняют?

— Да конечно! — не устояла моя сдержанность. — Они элементарную последовательность действий никогда запомнить не могут — по десять раз повторять приходится! Будь их воля, они бы только горячие клавиши выучили — выписав их на бумажке и сверяясь с ней постоянно.

— И чем же это отличается от Вашего подхода? — поинтересовался он с легким смешком.

Я растерялся. Где обучение компьютерной грамоте, а где — ангельскому мастерству?

— Не вижу связи, — буркнул я.

— Вы ждете от людей, — вернулась в его голос горячность, — вдумчивого отношения к простому инструменту, а наших неофитов предлагаете обучить … горячим клавишам.

— Ну, знаете! — возмутился я. — Если вдумчиво изучать все наши подразделения, то как раз пол-вечности уйдет!

— А почему людям отводят пятнадцать жизней, — парировал он, — всего лишь, чтобы подготовиться к переходу в новую среду обитания?

Что-то я не понял, кто кого у них с Мариной укрощал?

— Люди несовершенны, — ответил я ему так, как вряд ли кто решился бы ответить ей.

— А переходя из этого мира, — чуть поднялся градус горячности в его голосе, — они автоматически приобретают совершенство — вместе с входным билетом?

— А Вы считаете, что его можно приобрести, только закапываясь во всевозможные дебри и недра? — всерьез разозлился я, представив себе такую перспективу для наших детей.

— Конечно, нет! — явно удивился он. — Крот, зарывающийся в землю, близок к ней, но не видит ее. Чтобы охватить ее взором, нужно подняться над ней.

— И так и порхать там, любуясь пейзажами? — фыркнул я.

— Да, сверху можно любоваться открывающейся картиной, — проговорил он медленно, словно думая о чем-то другом, — или замечать, что в ней можно улучшить, исправить или вообще переделать. А вот спуститься вниз для этого или порхать, как Вы выразились, дальше — это выбор каждого.

Ну, и кто сейчас простой вопрос об улучшении образования в такие дебри завел?

— Вы правы, — вдруг забурлил его тон прежней, горячей живостью, — давайте вернемся в практическую плоскость. Но для этого я задам Вам несколько личных вопросов. Вы не возражаете?

— Можно попробовать, — осторожно согласился я.

— Я заметил, — продолжил он с усмешкой, — что на Вас произвела некоторое впечатление моя машинка. Задались ли Вы вопросом, почему она была создана? Зачем? Как попала в вашу башню? И откуда взялась в этом мире ее бледная копия? И почему такая бледная?

— Да где я ответы на них возьму? — снова растерялся я. — И зачем они мне сейчас?

— Дело не в ответах. — Он как будто даже головой покачал. — Дело в том, возникли ли у Вас эти вопросы. А это самые важные в жизни вопросы: сначала — почему, а потом — зачем. Ответы на них действительно лежат в прошлом, иногда очень глубоком, но именно там находятся истоки и причины настоящего. И не зная их, Вы всегда будете только следовать нынешним событиям, они всегда будут заставать Вас врасплох.

— Так какие ответы-то? — напомнил я ему, что мы вернулись в практическую плоскость.

— Я Вам их дам, — пообещал он. — Но обратите внимание: я сказал Вам, что создал эту машинку — Вы задумались, а не врет ли он мне? Я ведь из другой, темной, — опять всплеснулся он горячей волной, — башни.

— Так это была неправда? — скрипнул я зубами, вспомнив свое почти преклонение перед создателем чудо-устройства.

— Наша дорогая Татьяна, — бросил он почти надменно, — совсем недавно вслух и в присутствии свежей крови подтвердила, что я никогда не вру. Но Вы ведь об этом даже не подумали, правда? В этом слабость вашей башни — Вы уже слишком приучены верить на слово, если оно исходит из авторитетного источника. Вас лишили роскоши сомнения и, следовательно, желания анализировать все, что вас окружает. Вас лично это не задевает?

— Давайте в порядке поступления! — Речь, вроде, о личных вопросах, а не выпадах шла. — Сначала о Вашем устройстве.

— К сожалению, мне уже пора, — вплел он в свой голос извиняющуюся нотку. — Давайте, Вы к следующему разу сделаете свои предположения, а мы потом сопоставим их с моей версией. Для Вас, я думаю, это будет интересная задачка.

Задачка оказалась не так интересной, как неотступно навязчивой. И теребить она меня начала — против моих собственных слов — с конца. Ладно, пусть радуется — задел он меня, только не обвинениями своими, а их формулировкой. И чем больше я размышлял над их абсурдностью, тем больше у меня возникало вопросов.

С чего это я должен сомневаться в словах своего руководства, если все наше течение основано на принципах доверия и открытости? Мы же не темные какие-нибудь, которые уже так привыкли к поискам червоточины во всем и всех, что на весь мир с изнанки смотрят. Вот и это темное светило на все наши достоинства так мастерски тень навело, что они недостатками выглядеть стали.

Вот насчет бюрократии я бы только с ним, пожалуй, согласился.

Хотя, с другой стороны, течение наше довольно большое, и чтобы порядок в нем поддерживать, какая-то структура нужна. То, что она уже слишком разрослась — это факт, так вот у меня, рядового сотрудника, и родилось решение проблемы. А у нас столько комиссий для того и создано, чтобы мнение каждого было услышано.

А то судилище над нашими детьми, которое наблюдатели организовали?

Не довод. Там, если не наше с Максом и моим наставником, так хоть мнение Стаса было выслушано, и наблюдателям рот закрыли. А что до них — фанатики везде есть, но в любом здоровом обществе они быстро в маргиналах оказываются.

А авария, организованная для наших детей?

Это вообще не в тему. Если руководство ложно информировать — постоянно и непрерывно — то перегибы случаются. Я уверен, что когда правда о наших детях вышла наружу, головы там полетели: и наблюдателей окончательно приструнили, и до признания детей дело уже дошло.

А ссылка моего наставника вообще без суда и следствия?

Этот аргумент, скорее, против самого себя работает. Во-первых, на моего наставника у самого Владыки терпения, наверно, не хватило бы. А во-вторых, несмотря на все его художества, его не отправили к темным на распыление или к внештатникам на вечные допросы с пристрастием, а просто изолировали от общества — со всем комфортом и ежедневными посещениями, как выяснилось.