— А они, что, не люди, что ли? — вспыхнула моя дочь, и тут же рассмеялась. — Ой, каламбур вышел! Но ты и Игоря раньше терпеть не мог — и с Олегом сейчас не прав. Мы его давно во все свои дела посвятили, и сейчас уже редко когда вспоминаем, что он — человек. Он просто мысли читать не умеет, а так — очень талантливый, только напоказ это не выставляет. Вот если бы он скандалил, как Марина, его бы все сразу заметили!

— Я надеюсь, с Гением у нее хватило ума прилично себя вести? — напрягся я.

— Так это же … Марина! — прыснула моя дочь. — Скандал она подняла, можешь не сомневаться — только Гений ей так ответил, что она, по-моему, обалдела. Но я тебе вот еще что скажу: ее Аленка вызвала, и я на нее сперва сильно за это разозлилась, а теперь думаю, что она правильно сделала — от тех дел, что людей касаются, Марину лучше не отставлять. Она все равно узнает и влезет — и тогда никому мало не покажется.

Нетрудно предположить, что рассказ моей дочери оставил у меня самое лучшее впечатление. Лишний раз подтвердив ее удивительную чуткость — буквально с первых слов она ввела меня в курс всего, что произошло на земле в мое отсутствие.

А также ее наследственную наблюдательность — яркими и емкими штрихами она сумела выделить специфические особенности и своего опекуна, и Марины, и даже, не исключено, приятеля своей сводной сестры.

И уж непременно ее понимание ценности признанного авторитета, присущее всему нашему течению — мягкую критику Гения она восприняла спокойно, как добрый совет и мудрое руководство к действию, что выглядело особенно достойно на фоне бестактного поведения Марины перед лицом носителя величайшего ума и благороднейших манер.

Впрочем, если беседа с моей дочерью принесла мне определенное успокоение в отношении происходящего на земле, то отдельные моменты разговора с моим главой оставили крайне тревожные мысли в отношении грядущих на ней событий. И я был просто обязан вновь взять на себя смелость и поставить в известность о них Гения.

— Благодарю Вас, мой дорогой Макс! — задумчиво произнес он, выслушав меня. — Наша башня действительно имеет все основания сомневаться в своих партнерах — из всего своего прошлого опыта.

— А может так случиться, — спросил я с надеждой, — что эти партнеры передумают в отношении роли моей дочери?

— Боюсь, мне придется снова огорчить Вас, — без тени сомнения лишил он меня этой надежды. — Кто и что думает, не имеет никакого значения — ни Ваша дочь, ни мальчик не могут быть центральной, главной фигурой по отдельности. Они совместно составляют ее, являясь двумя ее неотделимыми частями.

— А что он имел в виду, говоря о финишной прямой? — обреченно решил я выяснить, сколько у меня есть времени для мобилизации всех возможных средств безопасности.

— Я думаю, речь идет о том, — медленно, словно подбирая слова, проговорил он, — что уже сложились все обстоятельства, необходимые для решающих событий, и собраны все действующие в них лица.

— Включая наших предполагаемых союзников? — ухватился я за более обнадеживающий элемент его очередной шарады.

— Да, и возможно, — добавил он ей тумана, — один из них, на который я очень рассчитывал, как раз и создал эти обстоятельства — в нем я уже практически уверен. Он же, смею надеяться, привел к нам другого — того, кого я уже давно счел потерянным. И если я все же не ошибся, не принял желаемое за действительное, если моя потеря вернулась ко мне …

— Да о ком речь? — решительно отбросил я этот туман, в котором начал уже увязать с идущей по кругу головой.

— Завтра, мой дорогой Макс! — зазвенел его голос то ли жаркой надеждой, то ли твердой решимостью. — Завтра я получу — или не получу — последние доказательства. И тогда нам с Вами предстоит провести много долгих разговоров.

Эту же кипящую смесь надежды и решимости я сразу же заметил в нем на следующее утро, когда он без лишних слов взялся за карающий меч. Самомнению последнего вновь, разумеется, был преподнесен урок, но у меня сложилось впечатление, что мыслями Гений был уже где-то далеко, и урок получился не столь впечатляющим, как накануне.

Тем не менее, поражение карающего меча и в этот раз не вызвало ни малейших сомнений — после чего, сочтя свою задачу выполненной, Гений исчез. Судя по возникшему у меня легкому головокружению, он инвертировался прямо на площадке перед офисом — и я даже слегка посетовал на его неожиданную неосторожность, пусть даже вызванную стремлением заняться более интеллектуальным делом, чем усмирение зазнавшегося солдафона.

Оглядевшись, однако, я был вынужден признать, что легендарная предусмотрительность Гения все также оставалась на высоте: подкидыш уже ретировался в офис, горе-хранитель уже направлялся на встречу со своими бывшими сослуживцами — причем, с видом крайнего недовольства обычными служебными обязанностями, а карающий меч все еще приходил в себя, с трудом поднявшись на ноги и пытаясь отдышаться.

Ожидая выхода Гения на связь, я решил скоротать время в размышлениях о последней шараде Гения в отношении наших союзников.

Под описание долгожданного блестяще подходили моя дочь с юным стоиком — ими Гений заинтересовался давно, да и сама встреча на земле была посвящена переговорам именно с ними. Но какие благоприятные нам обстоятельства могли они создать? По словам моего главы, в последнее время существенно возросла значимость моей дочери — возможно, именно это и заметил Гений, встретившись с ними лицом к лицу. И совершенно не исключено, что та анкета, которую он предложил им создать, будет применена, в первую очередь, к ним самим, чтобы окончательно убедиться в том, кто является ведущим в их паре.

Гений, впрочем, также упомянул, что долгожданный союзник предоставил нам и неожиданного. В число приглашенных на нашу встречу на земле не входили трое: опекун моей дочери, Марина и Света.

Последнею можно было смело вычеркивать из списка в силу ее крайней неуравновешенности и незначительности даже среди людей.

Отнести Марину к союзникам ангелов нельзя было даже с самой серьезной натяжкой, зато она идеально подходила на роль адвоката человечества — в предположении, что Гений как раз его и имел в виду, говоря о своей давно — и с полным на то основанием — утраченной вере в него.

Однако, по словам моей дочери, Марину вызвала вовсе не она, а ее сводная сестра. Мысль о том, что Гений и ее включил в число своих союзников, была просто смехотворна — так же, как и то, что это невзрачное во всех отношениях создание сделало это по своей собственной инициативе.

Таким образом, все нити однозначно вели к опекуну моей дочери.

Узнать о нашем предстоящем посещении земли он мог, подослав свою дочь к моей, сознание которых было, к сожалению, открытой книгой друг для друга.

Ему также не составило бы ни малейшего труда заставить свою дочь передать эту информацию Марине — которая всегда воспринимала любые дела, касающиеся земли, как свои собственные.

Сам же кукловод сидел во время всей нашей встречи тихо и незаметно в углу — как всегда в присутствии превосходящих его во всех отношениях собеседников — и наблюдал за срежиссированным им выступлением Марины, которая никогда не упускала случая произвести поистине неизгладимое впечатление на любого встретившегося ей на пути ангела.

После чего он вышел без малейшего сопротивления вслед за нами, оставив Марину для закрепления произведенного эффекта — и в результате, по свидетельству моей дочери, Гений попросил их с юным стоиком несколько замедлить свои изыскания в среде ангельских детей.

Причем, еще совсем недавно этот вечно хоронящийся в тени паук был ярым сторонником идеи их — включая его дочь — воцарения на земле и категорически отказался от участия в любых действиях, ей препятствующих.

Более того, нельзя было исключать и предположение, что он находился во взаимодействии с карающим мечом — тот под конец встречи требовал нашего немедленного возвращения с чрезмерной даже для него истеричностью.