— Бесполезно объяснять, если сам не понимаешь, — бросил, наконец, он. — Ты действительно ее не знаешь, хоть и крутился рядом с ней каждый день ее жизни. Она никогда не примет решение своих проблем любой ценой.

— Что значит — любой ценой? — мгновенно напрягся я, размышляя, не пытается ли он найти оправдание самому себе.

— Только великодушным белокрылым, — напросился я таки на отповедь, — могла прийти в голову мысль одарить пресловутым шансом одних за счет других. Включая ваших, по которым эта гениальная мысль тоже ударит. А Дара не умеет свое счастье на чужом несчастье строить. В этом смысле она лучше и тебя, и меня, и именно поэтому никогда вам принадлежать не будет.

Он говорил все так же сухо и отстраненно, но без своего обычного высокомерия и пренебрежения. Тем сильнее меня задели его слова — можно подумать, я предлагал нашим детям по чьим-то головам идти к спокойствию и уверенности в завтрашнем дне.

Но и это было неважно — когда это Макс упускал возможность принизить меня, хоть и в моих собственных глазах? Главное — Дара остается в безопасном неведении насчет цены своего благополучия.

И из нашего сообщества в неопределенно ближайшем будущем никто не явится, чтобы открыть ей на это глаза.

И — особым бонусом — общение Макса с ней теряет личностный аспект, а по телефону воздействовать на собеседника существенно сложнее, по всем нашим разговорам с Татьяной помню.

Не говоря уже о том, внезапно озарило меня, что у меня самого появляется больше возможностей тестировать связь между землей и нашим сообществом.

На радостях я тут же подключил Макса в свою систему — и не только напрямую к Даре, но и ко всем остальным — и сообщил им со Стасом о возможности передачи через нее данных. В свете того, что они там задумали, им явно не помешают все возможные способы коммуникации. С лихвой выполнив свое обещание технического обеспечения, я напомнил обоим об их слове оставить Дару в покое.

Оставалось все же дождаться звонка от моего бывшего наставника. От него я ожидал одновременно и разноса Стаса, и отповеди Макса — и готовился высказать ему, наконец, что нахожусь на земле таким же, как он, хранителем, а не его личным заместителем и вечной подменой.

И снова я ошибся, и оказался прав одновременно. Он не читал мне нотации, не фонтанировал, как обычно, пафосом о святом долге нашего представителя на земле, не долбил меня барабанной дробью своих сентенций и единстве и сплоченности. Точно так же, как и Стас не стал посыпать меня громами и молниями, а Макс — поливать презрением.

В случае моего бывшего наставника без инструкций, впрочем, не обошлось. Отныне мне было положено держать под неусыпным надзором девочек — как будто мне нужно были для этого его указания! И, как ни странно, Марину — из чего я сделал вывод, что он понятия не имеет о ее участии во всей их деятельности.

Я не стал раскрывать ему глаза — он мне и слова не дал сказать. И даже из простой вежливости — не говоря уже о единстве и сплоченности — не поинтересовался причинами моего решения. И еще я отметил про себя, что Игоря в списке поставленных передо мной задач не оказалось.

Меня опять ужалило чувством отстраненности. Что бы там, наверху, с ними ни произошло, это явно было посерьезнее всех наших предыдущих передряг. Они словно в зоне глобального конфликта побывали, и прежняя жизнь уже казалась им слишком пресной. Как и бывшие приятели из той жизни.

Ну, как ужалило, так и отпустит. Я не то, что без масштабных конфликтов — даже без их вечных стычек и перепалок прекрасно обойдусь. Меня не за тем на землю послали, чтобы я за все человечество ежедневно сражался. Мне мои девочки важнее всего мира со всеми его окрестностями и обитателями. И какие бы изменения в нем ни происходили — ради их спокойствия к чему угодно можно приноровиться.

Вот так и получил я, наконец, свою долгожданную спокойную жизнь.

В полном объеме и по всем направлениям — даже мысль мелькала, что это я вознаграждение получил за верно принятое решение. Не было больше постоянного ожидания нападения наблюдателей, напряжения от вечных пикировок моего бывшего наставника со всеми окружающими, опасений раскрытия нашего присутствия на земле из-за его очередной выходки, того воза его обязанностей, в который мне то и дело приходилось впрягаться после Татьяниной аварии …

Все отпустило — и я просто нарадоваться не мог и только удивлялся, как мне раньше в голову не приходило в первую очередь своими делами заниматься. Неудивительно, что у меня в них тогда сбой за сбоем происходил — руки просто не доходили баги отслеживать и своевременно устранять.

А сейчас даже земные тревоги исчезли — девочки почти все свободное время проводили дома. Даже Дара, которая уже давно только ночевать домой приходила.

Я догадывался, что происходит — и отметил про себя умение Игоря держать слово, в отличие от его отца. Чтобы заниматься тем, что ему поручили, ему, конечно, нужно было время и отсутствие Дары, чтобы у нее ненужных вопросов не возникало.

Она его очередное отчуждение переживала, похоже, тяжело. Нет, внешне она держалась, практически как обычно, разве что чуть холоднее и сосредоточеннее — и я даже порадовался, что она наконец-то научилась не ставить в зависимость от Игоря каждую минуту своей жизни. Но мысли Аленки в моем присутствии были постоянно заблокированы — и я был уверен, что по просьбе Дары, решившей не выставлять больше свои переживания напоказ.

Я с пониманием отнесся к ее желанию перебороть свою обиду в одиночку и не пытался даже вглядываться в мысли Аленки — мне было вполне достаточно того, что девочки находились у меня перед глазами и вновь прекрасно себя чувствовали в обществе друг друга.

Они проводили вместе все вечера.

Раньше они занимались за единственным в своей комнате столом по очереди — на уроки им никогда не нужно было много времени. Потом, когда Дара у Игоря пропадать начала, рабочее место осталось у Аленки в единоличном пользовании.

Теперь же они сделали перестановку в комнате, пододвинув свои кровати вплотную к окну и втиснув этот стол перпендикулярно к стене перед шкафом. Чтобы вместе заниматься можно было, объяснили они. Аленке досталось крохотное пространство между столом и шкафом, куда только она втиснуться могла; Дара располагалась с обратной стороны, сидя на краю своей кровати.

Но занимались они явно не уроками, постоянно склоняясь голова к голове над своим общим ноутбуком — как показала мне камера. Что при этом было на экране ноутбука, я смог разглядеть только через пару дней, когда они отправились на кухню ужинать, оставив его включенным на столе.

Оказалось, что Дара вернулась к собранной ими с Игорем базе данных ангельских детей. После аварии Татьяны Игорь ее полностью забросил, а Дара пыталась было снова за нее взяться, но нас тогда раз за разом новым ударом накрывало, и Даре приходилось ее откладывать.

Теперь же, по всей видимости, она решительно взялась за восстановление старых связей. И Аленку к этому привлекла, прочувствованно подумал я в приливе гордости за по-настоящему повзрослевшую Дару. О лучшем повороте событий я даже мечтать не мог. Планы нашего руководства, как я понял, распространяются на всех ангельских детей, и мои девочки, обзаведясь широкой сетью контактов среди них, сразу же получат солидное преимущество.

Я решил не задавать им никаких вопросов, чтобы не бередить явно затягивающиеся раны Дары напоминанием о том, с кем она начинала создавать эту базу.

К сожалению, Галя деликатностью никогда не отличалась. Не прошло и двух недель мирных вечеров в кругу всей нашей семьи, как она начала хмуриться, затем бросать на Дару озабоченные взгляды, а затем и выстреливать в нее вопросами. Сначала отдельными, словно невзначай, а затем — отбросив даже видимость женской чуткости — прямо допрос им устроила.

Как дела у Игоря? Чем он занимается? Кто ему хоть еду готовит? Он уже оправился от гибели родителей? Они с Дарой, случайно, не поссорились? Дара понимает, что ему сейчас особое внимание от оставшихся близких нужно? И что это от Олега уже давно ничего не слышно? Может, у него кто из родителей приболел? Или у него новые друзья появились? Или он работу нашел?