А потом выяснилось, что и исходную точку этой пищевой цепочки можно существенно приблизить к месту их с Лилит постоянного обитания.

После побега Лилит из имитации макета, Первый сразу же убедился в несъедобности окружающей их на новом месте растительности — и больше никогда не обращал на нее никакого внимания. Возможно, именно поэтому он и не заметил, как она в последнее время разрослась.

Однажды вечером, не успел он вернуться, как Лилит потащила его к ограде, внутри которых помещались птицы … нет, утки. Возле нее — там, где он обычно сбрасывал тонкие стебли с зернами — торчали из земли такие же. Еще пока ниже и тоньше, но уже с намечающимися на концах знакомыми метелками.

В другом месте — куда Лилит выбрасывала пришедшие в негодность плоды — он увидел несколько небольших кустов с круглыми шариками на них. Совсем пока крохотными, еще не красными и уж точно не мясистыми, но Лилит уверенно заявила ему: «Помидоры».

А неподалеку тянулось вверх растение, которое определенно обещало превратиться в дерево — и не исключено, что с теми самыми яблоками на нем.

С тех пор Лилит каждый день напоминала ему, чтобы он приносил все, что хотя бы отдаленно напоминает зерна.

Потом в пищевой цепочке обнаружились ответвления, некоторые из которых закручивались в петли самовоспроизведения.

Выяснилось, к примеру, что мелкая коза питается не столько травой, сколько белой жидкостью, производимой крупной. И жидкость эта оказалась весьма подходящей и для высшей формы жизни — что Первому пришлось признать после того, как Лилит заставила его попробовать ее.

После чего она послала его за огромными катящимися … тыквами, оболочка которых как нельзя лучше подошла для сбора этой жидкости. А обнаруженные внутри их оболочки зерна Первый лично в землю закопал — чтобы дважды полезные, но крайне тяжелые объекты тоже поближе располагались.

А выросшие утки оказались производителями тех самых круглых … яиц. Которые Лилит, перейдя на животную пищу, уже не поглощала все до единого — и из них однажды появились пушистые … маленькие утки. И Первому пришлось строить им новую ограду. С противоречивыми ощущениями: с одной стороны, еще полдня пропало, с другой — больше не нужно летать к коварному водоему, с притаившимся там эскадроном мира, чтобы добыть Лилит птицу в прямом смысле ценой собственной крови.

Рано обрадовался.

На этот раз мир напустил на них силу, бороться с которой Первый не мог. Поскольку сам ввел ее в исходный проект. И затем многократно усложнил характер ее воздействия, наклонив ось планеты.

Сам он медленно, но неуклонно подступающие холода ощущал лишь изредка — проводя уже большую часть дня на новой планете, а остальное время носясь за зайцами, выдергивая плоды из земли и с деревьев, обдирая тонкие гибкие ветви, где только они ему встречались. Одним словом, беспрестанное движение заменяло ему покровы, которые Лилит себе уже соорудила.

Связанные вместе шкурки полностью скрыли ее фигуру, превратив ее в бесформенную тушу, но Первому достаточно было видеть ее сияющее лицо, чтобы представить себе все остальное совершенство. Передвигалась она в этих покровах крайне неуклюже, и в течение дня Первый категорически отказывался от таких же, чтобы не стеснять себя в движениях. Набрасывал он их на себя только ночью, когда и его начинало пробирать до костей.

А вот защитная обертка для ног, которую Лилит смастерила из гладкой шкурки круглого зверька с приплюснутым носом, им обоим пришлась весьма кстати. Так же, как и сплетенное из тонких ветвей подобие ограды, на которую они укладывались спать по ночам — когда холод, казалось, вгрызался в них прямо из земли.

Хотя, возможно, это корявые ветви в них вгрызались. С трудом разминая поясницу после нескольких ночей острого дискомфорта, Первый вспомнил о пружинистых тонких стеблях возле коварного водоема. Во время короткого броска туда захваченные с собой для маскировки покровы оказались излишними — летучий эскадрон куда-то подевался. Мир, похоже, отозвал его — то ли не узнав Первого, то ли просто потеряв надежду на его возвращение.

Новый покров для земли к вечеру был готов, и Первый провалился в блаженное небытие, ни разу за ночь не вынырнув из него, чтобы выдернуть из бока особо острый сучок. Лишь к утру на него навалился кошмар: летучий эскадрон разыскал-таки его и навалился всей массой на единственное не укрытое шерстяным покровом лицо, безжалостно и безустанно атакуя его тысячью жал…

Резко открыв глаза, Первый понял, что его молниеносная вылазка к коварному водоему не осталась все же незамеченной миром. И реакция последнего на нее оказалась не так запоздалой, как изощренно продуманной в своей жестокости.

Новый летучий эскадрон мира состоял из кристаллов замерзшей воды. Во всех их неисчислимом разнообразии. При создании которых Первый забыл когда-то обо всем на свете и глаз потом не мог оторвать от их неповторимой изысканности.

Сейчас это кристаллическое совершенство секло ему лицо острыми краями, налетая раз за разом с порывами ветра и — стоило ему отвернуться — проникало в мельчайшую щель в покровах, тут же превращаясь в ледяные капли и вызывая дрожь во всем теле от их прикосновения. Бросив взгляд на Лилит, Первый увидел ее перепуганные стекленеющие глаза — как тогда, в первый раз в ледяной пустыне — уставившиеся на него из быстро растущего ледяного холмика.

Сражаться с этим эскадроном мира было бесполезно — от него можно было только защититься. М-да, подумал Первый, согласно любого проекта, обитатели мира сначала строят убежища для себя — а в этом уникальном творении вообще все с ног на голову перевернулось.

На напоминание о своей уникальности мир ответил с энтузиазмом.

Первая хижина, построенная ими с Лилит из переплетенных гибких ветвей, завалилась сама. Когда Первый, переворачиваясь во сне, случайно пнул ее ногой. Все последующие пинки понадобились, чтобы высвободиться из-под упорно не выпускающего его плетения. Потом он использовал подобное для охоты на мохнатых и клыкастых.

Следующее, более прочное строение, сооружение по образу и подобию ограды для зайцев, снесло ураганом. Причем, дождавшимся полного окончания работ и налетевшим в первую же после него ночь — исключительно узкой полосой, не затронувшей ни одно из других сооружений. Потом Первый всегда строил все в стороне друг от друга.

Очевидно, высшей форме жизни и прочность убежища требовалась повышенная.

Обследовав заросли после урагана, Первый обнаружил много поваленных деревьев вдоль линии его прохождения. Срубать с них толстые ветви оказалось делом непростым. Даже с помощью самых больших острых камней с новой планеты. Даже держа их обеими руками. Пока такой камень не застрял в одной из ветвей. Доломав ее в конце концов, Первый убедился, что камень сидит в ней куда прочнее, чем у него в руках — и остальные ветви Первый снес с помощью необычного симбиоза намного быстрее.

Дальше освобожденные от ветвей стволы нужно было перетащить к месту их с Лилит обитания и вкопать в землю.

Нести их было долго — они постоянно норовили зацепиться за еще стоящих вертикально соплеменников.

Лететь с ними тоже не получалось — их концы все время заносило то вправо, то влево. И Первого вместе с ними — куда более широкими зигзагами, чем когда он козу направлял.

Он решил вынести их к реке и скатить вниз по ее относительно свободному от растительности берегу. Как те тыквы. Только десятка два их, связанных вместе.

Оказалось, что удерживать два десятка тыкв в одном направлении во столько же раз сложнее. Сначала ствол вообще не хотел сдвигаться с места, потом набрал ускорение и понесся вниз по берегу, все время забирая к реке — куда, в конце концов, и закатился.

И сразу ушел под воду. Подняв фонтан брызг, Первый влетел туда вслед за ним — спасать с таким трудом очищенную часть будущего убежища. Она тут же вынырнула и закачалась на волнах, медленно удаляясь от него вниз по реке.