Это был уже не дискомфорт — это была уже полная дисфункция прежде безукоризненно жизнеспособного организма.

Такой враждебности он от своего мира не ожидал. Как теперь пищу собирать? Как теперь собрать ее много и быстро?

До потока он доковылял, усилием воли выбрасывая одну ногу вперед, подтягивая к ней другую и придерживая руками все остальное. Чтобы не рассыпалось.

Вода снова сделала свое дело, расправив его скрюченное тело и склеив его заново. Лилит игриво кружила вокруг него, заманивая вглубь потока, но Первый решил не рисковать — не исключено, что мир обессилил его накануне, чтобы сплавить сейчас прямо в бескрайние водные просторы. Такое усовершенствование пищевой цепочки тамошних обитателей Первого не устраивало.

На берег он выбрался деревянным, но все же шагом.

Нормальный … почти нормальный шаг вернулся к нему, когда они с Лилит углубились в заросли. В подготовленные им тела первородных жизнь вдыхал Творец — его же вернула к жизни кипящая злость. На Творца и на его собственное создание. С Творцом все понятно — он твердо вознамерился доказать своему вечному оппоненту незыблемость основополагающего закона о невмешательстве в уже реализованные проекты. Но с какой стати созданный Первым шедевр тому подыгрывает? Он же задумывался и реализовывался как полная противоположность устаревшим и закоснелым догмам!

Не бывать этому. Первый был произведен на свет, чтобы в споре с ним рождалась истина. Победить его в этих спорах даже Творцу ни разу не удалось, а уж его собственному созданию придется идти с ним и на контакт, и на компромисс.

С этого дня началось настоящее погружение Первого в его своевольный и строптивый, уникальный мир.

Мир сопротивлялся — Первый заходил с другой стороны.

Мир выставлял ему преграды — Первый проделывал в них лазейки.

Мир подстраивал ему ловушки — Первый выуживал из них приманки.

Мир загонял его в тупик — Первый находил из них выход.

Давно уже не испытывал он такого удовольствия! В их схватках с Творцом тот всегда рано или поздно начинал авторитетом давить, а в этом мире Первый нашел, наконец, равного себе противника — и по упорству, и по изобретательности.

Деревьев с плодами им с Лилит вдруг стало встречаться больше, и ветви их прямо гнулись от приманки — оставалось только руку протянуть и потрясти их, чтобы затем беспрепятственно собрать рухнувшую на землю добычу.

Грозные конусы на игольчатых деревьях пару раз все же подкараулили его — но от одного он увернулся, а другой оказался совсем не тяжелым и вовсе не похожим на своих собратьев наверху. Он был весь какой-то растрепанный: коническая форма в нем угадывалась, но от нее во все стороны торчали мелкие чешуйки.

Впоследствие выяснилось, что эти конусы входят в пищевую цепочку снующих в кроне деревьев птиц. Первый взобрался туда, чтобы проверить, не подойдет ли спрятанная под чешуйками пища для Лилит — и случайно наткнулся на другой ее источник.

Поначалу светло-серо-зеленые, чуть вытянутые шарики, которые он обнаружил в куче прутьев, приткнувшейся на одной из веток прямо у ствола, показались ему совершенно бесперспективными. Шарик треснул у него в руках, облив пальцы прозрачной клейкой жидкостью с желтыми разводами. Спуститься с дерева с остальными, не повредив и их, не представлялось возможным — но не для Первого. Захватив всю кучу прутьев одной рукой и придерживаясь другой для вида за ствол, он мягко спланировал на землю.

Содержимое шариков Лилит понравилось — он даже не удивился. Мир определенно прятал самые привлекательные для нее источники пищи в самых недоступных местах.

Как те оранжевые монстры — которые, казалось, выросли с тех пор, как они заметили их. Вглубь земли выросли, разумеется, и цеплялись за нее с соответсвенно возросшей силой — но вместе с ними разрослись и пучки зелени, которыми они маскировали свое местоположение. Оказалось, что расстаться со своей маскировкой им сложнее, чем с землей. Особенно после того, как Первый разрыхлил ее палкой, разумно предположив, что та прочнее его пальцев.

После этого открытия в земле обнаружилось много других скрытых плодов.

Иногда, впрочем, мир подсовывал им источник пищи прямо под нос — маскируя его, словно в насмешку, под абсолютно несъедобный объект. Так, однажды они наткнулись на огромные, круглые и словно сплюснутые … камни, небрежно отмахнулся Первый, исходя из их грязноватого желто-серого цвета и шершавой ребристой поверхности.

Позже Первому пришлось признать, что он так бы и попался на удочку мира, если бы не любопытство Лилит. Она уже давно собирала все попадающиеся им гибкие ветви. Сначала по вечерам она просто переплетала их вокруг себя, как прежде лианы в макете и его имитации, потом однажды сосредоточенно нахмурилась, повертела свое плетение перед собой, свернула его, сомкнула — и с тех пор они складывали найденные плоды в это ее неуклюжее, но куда более вместительное, чем ее подол, изобретение.

Именно она заметила, что от камня к камню тянутся тонкие извивающиеся стебли. Попытавшись поднять один, она увидела, что тот уходит под ближайший камень, прижавший его к земле. Первый с трудом поднял его и отбросил было в сторону, но что-то остановило его бросок и камень рухнул на землю у его ног — расколовшись от удара на две части, в которых обнаружилась сочная желто-оранжевая мякоть.

В тот день их запасы у потока существенно увеличились. Первую находку они принесли туда, расколов еще на несколько частей — с остальными Первый сделал очередное открытие, осознание значения которого пришло намного позже.

Перевернув обманчивый плод на бок, чтобы легче было приподнять его, он случайно толкнул его — и плод покатился в сторону. Совсем не туда и не долго — но со второго раза он направлял и придерживал катящийся плод, Лилит запустила другой, и до самого конца дня они носились к потоку и обратно наперегонки.

Но все равно — необходимый для его отлучки запас пищи собирался слишком медленно. У Лилит проснулся совсем не слабый аппетит — хорошо, если к утру от их дневной добычи половина оставалась. Странно — в имитации макета Первый такого за ней не замечал. По всей вероятности, там плоды были питательнее.

Одним словом, самое время было переходить на животную пищу. Оставалось только выяснить, как. Как поймать хоть какого-то зверька и как переубедить Лилит, с самого первого дня на планете наотрез отказавшуюся есть их.

Ответы на все вопросы дал оранжевый монстр.

Однажды ночью их разбудили отчаянные, яростные звуки, издаваемые их неизменными лохматыми спутниками в погоне за пищей. Первый уже давно засыпал и просыпался без малейших угрызений совести за бездарно потраченное время. Оставить Лилит он все еще не решался, ночью на планете делать было нечего, а за день он так уставал, что к концу его, вытянувшись рядом с Лилит на берегу потока, сразу же отключался от действительности. Почти сразу же.

Вскочив, он ошалело завертел головой во все стороны, но в темноте ничего не разобрал. Лишь услышал, что звуки — в которых вдруг появились уже знакомые ему заливистые нотки горячего азарта — удаляются вглубь зарослей. От того места, где они складывали свои не слишком богатые припасы.

Лилит тоже это поняла и опрометью бросилась к ним. Догнав ее, Первый увидел разбросанные во все стороны оранжевые плоды — на некоторых из которых явно не хватало значительной части. Лилит поднимала их по одному, разглядывала и складывала назад — с низким угрожающим ворчанием. Которым их встретили зверьки во время первой встречи. И которое он никогда прежде не слышал от нее.

Лохматые вернулись, словно притянутые знакомыми звуками. Они вынырнули из зарослей совершенно беззвучно — один тяжело дышал, вывалив набок язык, у второго рот был чем-то занят и только бока вздымались и опадали. Подойдя к Лилит, он положил к ее ногам свою ношу — светлый пушистый комок. С откинувшимися в сторону длинными ушами.

Мир изменил тактику. Вместо того, чтобы подсовывать им приманки, он решил их самих превратить в одну из них. Включив их в пищевую цепочку — впрочем, на самом низшем уровне. Зачем ушастому надрываться, выискивая себе пищу, если можно легко поживиться уже собранными ими плодами?