— Нет! — обрел его голос знакомую ясность и куда менее привычную резкость. — Не исключено, что Вас только что проверяли. Не передавайте пока эту информацию никому — в поведении мальчика не должно появиться ни малейших изменений. Сообщать ему о новых факторах риска стоит только одновременно со способами противостоять им. Похоже, наша встреча с ним произойдет раньше, чем я рассчитывал, — досадливо цокнул он языком.

— Вы получили возможность попасть на землю? — выдавил я из себя, охрипнув даже мысленно.

— Нет, я вспомнил о ней, — хохотнул он уже совершенно естественно, и добавил: — Я возвращаюсь со всей возможной скоростью.

В тот день я в первый и последний раз пожалел о приобретенной способности максимально сокращать обратный путь к своему новому месту службы.

В тот день я предпочел бы отправиться к нему пешком. Не спеша. Чтобы осознать — или хотя бы попытаться — все, только что услышанное.

Надобность во мне в конечном пункте назначения перевесила, как всегда, мои личные потребности. В чем я убедился, обнаружив себя прямо позади офиса и даже не успев моргнуть при этом.

Мне не стоило ни малейшего труда догадаться о природе этой надобности — с необходимостью удержать в неведении родителей юного мыслителя я бы, пожалуй, согласился с Гением, а вот карающий меч явно стоило поставить в известность в отношении готовящегося хаоса на земле. На которой все еще оставались не только моя дочь с юным философом, но и Марина.

И готовность моего сознания откликнуться на очередную надобность светлых во мне понравилась мне ничуть не больше, чем то, что мне предстояло обдумать. На что мне все же пришлось выделить отдельную часть и так уже растерзанного мозга, которая немедленно включилась в круглосуточную работу без малейшего усилия воли с моей стороны.

Вынужденное — и в последнее время действительно слишком тесное общение со светлыми никогда прежде не сказывалось на моем отношении к ним. Наоборот — наблюдая практически в упор за их неустанными потугами причесать человечество под единую гребенку, выкорчевать из него малейшие ростки свободомыслия, я только все глубже убеждался в необходимости противостоять их фанатизму.

Несмотря на то, что возможностей для этого у нас оставалось все меньше. Светлые давили нас большинством, распространяя самые омерзительные представления о нас на земле и спуская на каждого нашего представителя на ней целую свору своих цепных псов — оставляя нам при этом самую грязную и презираемую работу и удерживая нас в резервации подальше от своих хоромов.

Подобно всем фанатикам, они с легкостью шли на любую низость, не гнушались ни лицемерием, ни нарушением слова, ни клеветой, чтобы удержать людей в рабстве, а нас — в образе отверженных парий.

Квинтэссенцией этой иезуитской сущности явился их последний проект.

Участие в котором нашего течения покоробило меня с самого начала.

Трудно было не согласиться с Гением, что идти на сделку с теми, кто тысячелетиями лепил из нас образ врага всего сущего — верх безумия.

И вновь ошибся наш величайший ум — реальность оказалась намного хуже. Наш глава не оставил мне роскоши сомнения в том, что вместе с партнерством со светлыми наше течение приняло и их методы.

В отношении моей дочери.

Перенос из нашей цитадели в общество моих старых светлых знакомых впервые не вызвал у меня раздражения.

Оно начало колоть меня позже. День за днем.

От тревоги за юного мыслителя — на фоне помутневшего образа нашего течения его положение единственного известного всем земного участника проекта уже казалось особенно уязвимым.

От невозможности сообщить его родителям о плетущейся вокруг него сети — я сам бы никогда и никому не простил скрытности в отношении опасности, грозящей моей дочери.

От осознания необходимости даже карающий меч оставить в неведении — тот, вне всякого сомнения, тут же поднимет в ружье весь свой гарнизон, но по привычке пошлет его обезвреживать моих коллег вместо того, чтобы тихо и незаметно перекрыть все возможные подступы к юному мыслителю с моей дочерью.

От вынужденной, уже давно забытой изворотливости в разговорах с ней — мои расспросы об успехах в расширении контактов только настораживали ее, вызывали встречные прямые вопросы, отнюдь не удовлетворялись моими ссылками на возможное присутствие нежелательных слушателей поблизости и заканчивались ее напряженной сдержанностью при прощании.

Мне начало казаться, что даже встреч с ней на земле я никогда не ждал с таким нетерпением, как сейчас возвращения Гения.

Вернуться ему пришлось раньше обещанного, сделав рекордный рывок на самом финише.

Карающий меч вызвал всех нас во время дежурного посещения своего бывшего отдела — и таким тоном, что даже бывший хранитель подключился к нему немедленно и в полном молчании.

Я же молчал — выслушав содержание разговора карающего меча с опекуном моей дочери — от невероятного облегчения. При известии о методах поисков юного мыслителя с моей дочерью своего пути на земле у меня словно … нет, не гора — вся пресловутая небесная твердь с плеч свалилась.

Вместе с возложенным на меня обетом молчания. И отсутствия инициативы.

После чего я охотно поддержал первую на моей памяти разумную мысль бывшего хранителя: вскрывшаяся бурная деятельность нашего подрастающего поколения, спровоцированная удаленностью нашей связи с ними, может оказаться лишь вершиной айсберга. Если мы хотим их полной откровенности, нам нужна встреча с ними лицом к лицу.

Для чего нам необходим Гений.

Никакого «Срочно!» я оставлять ему не стал — послал один за другим, максимально кратко, обнаружившиеся факты. Каждый из которых светился и пульсировал ярче любого сигнала аварийного вызова.

Он ответил мне немедленно. Без своих обычных отвлеченных комментариев, экскурсов в прошлое и напускающих тумана загадок. Не менее кратким распоряжением:

— Буду к утру. Вызвать на встречу обоих. В необычном для них месте. Мне будет нужна Татьяна.

— Только вместе со мной! — отбросил и я принятые в его обществе церемонии, но он уже отключился.

Я счел себя вправе принять во внимание отсутствие внятно выраженного возражения с его стороны — и огласил свою четкую позицию пор составу участников переговоров на земле остальным кандидатам.

В конце концов, простая справедливость требует равного количества адвокатов у каждой из провинившихся сторон.

К сожалению, это требование отступило перед единственной слабостью Гения.

Он появился во время нашей утренней разминки. Которая в тот день выдалась особенно интенсивной — ожидание Гения стало испытанием даже для моей выдержки.

— Место выбрали? — резко обратился я к бывшему хранителю, когда он вышел наконец из своих отдельных апартаментов — где мог, в отличие от нас с карающим мечом, хоть что-то делать для обеспечения нашей отправки на землю.

— Светина дача, — буркнул он тоже мысленно.

— А раньше не мог сообщить? — Я подумал было предложить карающему мечу лично промуштровать сегодня подкидыша, а мне оставить его обычного спарринг-партнера.

— Как узнал, так и сказал, — уже совершенно откровенно огрызнулся тот.

Карающему мечу его ответ тоже явно не понравился, но бросился он на меня — с таким пылом, как будто это не мне, а я нахамил. Причем, лично ему.

Типичная несправедливость светлых навеяла воспоминания о других подобных моментах на земле. Не поддающихся исчислению. Но здесь-то, в этом офисе, сами светлые нас якобы уравняли в правах — и я не намеревался подставлять ни одну щеку под партнерскую, с позволения сказать, ладонь.

В тот день я впервые слегка запыхался, расплачиваясь с карающим мечом за все предыдущие случаи травли наших последователей его сворой.

Акт праведного возмездия принес опьяняющее ощущение. Особенно, когда у карающего меча нервно задергались плечи, а глаза принялись рыскать по сторонам — очевидно, в поисках пути отступления.