Хорошо, хоть Макс со своими отчетами сам справлялся — темные, надо понимать, отчет администраторов по моей группе не читали, слава Богу!

Одним словом, единственным светлым пятном в этой ангельской жизни, к которой я когда-то так стремилась, оказалось именно то место, в которое нас с моим ангелом из нее, как мне сначала показалось, изгоняли после рабочего дня. И которое я окрестила залом свиданий.

Когда я впервые обронила это название, мой ангел расплылся в самодовольной ухмылке. Пришлось объяснить ему, что это, в первую очередь, место наших с ним встреч с нашим же сыном. А потом уже все остальное. Даже если не всегда в таком хронологическом порядке.

Его торжествующая усмешка тут же утонула в захлебывающемся бульканье о парализующей опеке, мобилизующей самостоятельности и уж вовсе благотворном во всех смыслах взаимном доверии.

После чего все наши разговоры с Игорем вел только он, давая мне лишь коротко отвечать на прямые вопросы сына и тут же засыпать его очередной порцией своих. Причем, об одном и том же: учебе, Даре, Марине, наблюдателе и приставленном к Игорю недавно аналитике. Постоянно меняя их формулировки и порядок следования. Словно пытаясь поймать на нестыковках в ответах или случайно оброненном слове.

После одного из таких допросов я поинтересовалась, правильно ли поняла его термин «взаимное доверие» и не вкладывает ли он в него здесь несколько иной смысл. Раздувшись от важности, мой ангел снисходительно сообщил мне, что исходя из его обширной практики, большинство обитателей земли сами не ведают истинных причин своих мыслей и поступков. Докопаться до которых и входит в задачу опытного психолога. Методы которого в подавляющем большинстве случаев недоступны пониманию непрофессионалов.

Ага, значит, он все-таки смирился с моим вступлением в права полноценного ангела. И тут же пустил в ход свой последний резерв — единственное оставшееся преимущество передо мной. Опыт. Причем земной — похоже, здесь, в постоянном присутствии Стаса и Макса его ангельским опытом размахивать, как боевым знаменем, чревато.

Значит, ностальгия по земле не только у меня появилась. И навыки, на ней полученные, не только мне вдруг очень кстати пришлись. Я всегда была готова поддержать его в добром начинании. Светка с Мариной мне вечно твердили, что у меня просто талант наблюдать — и замечать то, что мало кому в глаза бросается.

Я начала внимательно прислушиваться к словам Игоря — не так к тому, что он говорит, а скорее, как. И приглядываться к его выражению лица при этом. И очень скоро поняла, что что-то там не так.

Ложь наш сын всегда на дух не переносил. Он и в других-то ее за версту чуял, а сам просто физически не мог соврать. Поэтому я была уверена, что он действительно рассказывает нам все, как есть — вопрос только, в каком объеме.

Но все перестроенные, переформированные, перекрученные и вывернутые наизнанку вопросы моего ангела он отвечал спокойно и уверенно. И слишком гладко. С не меньшим разнообразием формулировок и акцентов на главной мысли — но по сути он всегда выдавал нам одну и ту же информацию. Словно твердо заученную версию событий, которой он неуклонно держался.

С учебой у него нет никаких проблем, ему даже предоставили свободный график посещения занятий, и он теперь все контрольные, зачеты и экзамены сдает экстерном и, как всегда, на «отлично» — поверить в это, помня ту неизменную легкость, с которой ему всегда любые науки давались, мне не составило ни малейшего труда.

Наблюдатель с аналитиком ему не докучают, хотя и продолжают висеть у него над душой, поскольку у него, со всей той кучей досье на его собратьев-ангельских детей, просто не остается времени обращать внимание на своих соглядатаев — это тоже звучало довольно правдоподобно, ведь ждущие его заключения по тем досье аналитики наверняка имеют все возможности приструнить и своего, и наблюдательского шпиона.

С Мариной он практически не встречается, разве что перезваниваются время от времени, у нее какой-то новый и очень важный проект появился, и она тоже до предела занята — вот в это мне уже как-то слабо верилось. Что бы там ни говорил Стас о ее исключении из всех ангельских планов, заставить ее перестать присматривать за детьми в наше отсутствие даже ему бы не удалось. А попробуй Игорь сам от нее отстраниться, она бы его в момент на место поставила — на то самое, под ее бдительным взглядом.

А вот то, что Игорь видится с Дарой только в университете … Ах да, еще пару раз к Светке на дачу ездили — нет-нет, не вдвоем, а с Олегом и Аленкой … это уже вообще ни в какие ворота не лезло! У них и прежде бывали периоды отчуждения — а некоторые так и по моему прямому настоянию — но Игорь всегда переживал их очень тяжело. И Дара — судя по Тошиным рассказам — тоже. Настолько тяжело, что в конечном итоге всем нам — и мне, и Тоше, даже Максу с моим ангелом! — пришлось признать, что они испытывают совершенно непреодолимую, далеко выходящую за рамки детской дружбы или подростковой влюбленности и не поддающуюся никакому описанию — буквально физическую потребность друг в друге.

Ладно, допустим, что Игорь сам пошел на разрыв их не разлей вода тандема, чтобы не подвергать Дару опасности — в павильоне Стаса, сразу после совещания у Винни, мой ангел самолично и в моем присутствии проинформировал нашего сына, что не только Марина, но и Дара с Аленкой не включены в ряды сопротивления. Так это мы еще тогда о Тошином бегстве не знали — после которого рядом с ними на земле действительно никого не осталось, кто мог бы защитить их в случае нового нападения с небес.

Но чтобы Игорь сообщал нам об этом вынужденном расставании с Дарой с таким невозмутимым хладнокровием? И даже бровью при этом не ведя?

Я обратила внимание моего ангела на это кричащее, на мой взгляд, противоречие — он вступил с последним в дуэт. Умудрившись одновременно завопить менторским тоном и расплыться в торжествующей ухмылке.

Оказывается, наш сын наконец-то вырос.

Из детского упрямства и капризов.

И начал отличать истинно важное от блестяще показного.

И ценить оказанное ему доверие.

И значимость своего, данного нам, слова.

И сбивать его с этого достойного, наконец, пути, расшатывать беспочвенными сомнениями его решимость и подтачивать ими же его самоуважение, а также подрывать установившееся между ними с Игорем в период моего беспамятства доверие — это самая настоящая медвежья услуга, от которой мой ангел удержит меня всеми возможными и невозможными способами, поскольку я о ней сама в самом ближайшем будущем горько пожалею.

Больше я ему ничего не говорила. С нетерпением ожидая их следующей местной командировки в главную ангельскую резиденцию. Уж до кого-нибудь я точно дозвонюсь — внешняя прослушка вместе с Максом уйдет.

Как мой ангел эту мысль выудил — ума не приложу. Я ее только в офисе думала, под прикрытием батискафа, но в один вовсе не прекрасный день выяснилось, что отлучаться за отчетами они теперь будут по очереди. Ну что ж, руки они мне таким образом, может, и связали, но не глаза.

Если бы они возвращались в офис все вместе, как в тот первый раз, я бы вряд ли заметила хоть какие-то странности в поведении каждого — у меня бы просто глаза разбежались. А так — даже мысленная надиктовка всех их бесконечных отчетов очень скоро утратила свою новизну и больше не требовала от меня никаких сознательных усилий, и тогда моя пресловутая наблюдательность, проснувшаяся во время наших видео свиданий с Игорем и не стреноженная больше никакими активными действиями, решительно расширила поле своего применения.

В отношении моего ангела его собственно возвращение из своего бывшего отдела нельзя было странным в полном смысле этого слова назвать. Всякий раз он появлялся в нашем офисе с выражением вселенской печали на лице и сидел потом до конца дня, надувшись, как мышь на крупу. Это-то было мне понятно — как ни крути, он все же был настоящим хранителем и, оставшись не у дел, наверняка очень болезненно переживал регулярное напоминание о своей отстраненности от всех событий, в которых он уже давно привык крутиться в самой гуще.