В самом Арголе еще хуже – три тысячи населения, рудники, шахты, несколько действующих производств и даже парочка жилых пятиэтажек. Автобаза, сравнительно приличные дороги, разбегающиеся в три стороны света… Допустить Бугровского в Аргол было смерти подобно, последствия такого исхода могли стать катастрофическими…
Днем ранее, прорываясь через оцепление, зэки уволокли в чащу военнослужащего срочной службы! Двое стояли на фланге, в стороне от своих. Инструктировали бойцов нормально: не спать! Страшные демоны налетели, как ураган, расшвыряли растерявшихся бойцов. Одного ранили ножом, – к счастью, парня удалось спасти и эвакуировать. Второго оглушили, отправили в нокаут. Поживились на славу – боеприпасы, консервы, чистые носки, портянки, средства от комаров.
По свидетельству нерадивого солдата, все трое были вооружены автоматами, имели даже пару пистолетов Макарова. Парня хотели пристрелить, но одному из присутствующих (по приметам, Бугровскому) пришла в голову идея взять бойца в заложники. А что? Ходит сам, даже бегает, пить-есть не просит. Зато случится ситуация – по своему стрелять не станут.
Пинками привели в чувство, связали руки (хорошо, что не за спиной), популярно объяснили, какие функции на него возложены, даже пошутили: будешь вести себя правильно – отпустим. Кожа на лбу порвалась, кровь заливала лицо, но кого это беспокоило? Над парнем потешались, гнали ударами в затылок. Если падал, поднимали пинками, орали всякие непотребства. Он прошел не больше версты, сообразил, что смысла в этом нет, в живых все равно не оставят. Шли по косогору, слева болото, справа крутой откос, деревья, кустарники, и хрен поймешь, что там – на дне. Пацана подталкивали в спину, поторапливали. Он мысленно простился с мамой, с девушкой, обещавшей дождаться, – отвалил от колонны, прыгнул, как-то сгруппировался.
Зэки орали, ругались, но стрелять не стали – боялись выдать себя. Один из них собрался прыгнуть, но подействовал окрик: «Бархан, отставить, хрен с ним! Все равно все кости переломает!»
В этом утверждении имелся смысл. Но парень был рожден под счастливой звездой. Он уже готов был умереть от множественных увечий, катился с кручи, цепляясь за препятствия, пару раз проделывал кульбиты – не по своему, разумеется, хотению. Выдрал пару кустарников, душевно саданулся о дерево. Он даже сознание не потерял, когда с трамплина шмякнулся в ворох мягкого можжевельника. Вот так и выходят из нормальных людей набожные…
Парень ползал по корягам, перетер веревку на запястьях, бросился по пади. К своим он выбрался минут через десять – весь страшный, оборванный, окровавленный, давился слезами, истерил: мол, дайте ему еще один автомат, он этих уродов будет крошить, как капусту! Боевой порыв не оценили – проворонил врага, потерял оружие, за это полагалась серьезная ответственность вплоть до уголовной. А то, что бежал, молодец, смягчил, так сказать, меру своей ответственности…
Описать координаты места падения он, в принципе, смог. Бойцы проделали марш-бросок по дну оврага, поднялись на косогор. Шли со всей осторожностью и все же попали под обстрел из дальних кустов. Зацепило одного, его впоследствии вынесли. Кусты огибали с двух сторон, ползли по-пластунски, давясь глиноземом. В кустах никого не нашли, кроме утоптанной травы и горстки стреляных гильз. Раздосадованные, бросились дальше – и снова чуть с разгона не запрыгнули в болото. Пока обходили, окончательно утратили ориентацию, выбрались на поляну и вызвали вертолет. Матерился в эфире майор Войцеховский, грозился всех разжаловать и отправить туда, куда Макар телят не гонял…
В Старцево входили двумя отделениями, шли медленно, от дома к дому. Строения поросли бурьяном, просели крыши. Оборванные провода электропередач свисали со столбов. Огороды безнадежно поросли бурьяном, на скособоченном плетне сидели вороны и ничего не боялись. Дорога, по которой многие годы никто не ездил, превратилась в полосу препятствий.
Лишь на паре участков теплилась жизнь: сорняки частично выпололи, произрастали нехитрые сельскохозяйственные культуры, в курятнике кудахтала живность. Из всех коммунальных удовольствий здесь имелась только вода в колодце. Но местных жителей это вполне устраивало.
Олег крался вдоль ограды, палец подрагивал на спусковом крючке автомата. Бардак процветал. Что мешало заранее заблокировать эту деревню, выставить дозоры на флангах? Зэки здесь были, не могли не завернуть на огонек.
Дрогнула шторка на залапанном окне, мелькнула изъеденная артритом рука. Худяков понятливо кивнул, отделился с двумя бойцами. Еще двое присели у ограды, приготовились стрелять.
Вениамин вернулся через несколько минут, шепотом доложил: старушке тысяча лет, что-то видит, но ни хрена не слышит, да и говорить разучилась еще при Никите Хрущеве. К ней не заходили, но знаками старается что-то изобразить, дескать, там, дальше. Дальше два участка полностью выгорели, в небо торчали обугленные дымоходы. На пепелище произрастал бурьян – уже не первый год.
В доме на околице кто-то жил. Падающий штакетник подвязали проволокой, окна крест-накрест заклеены изолентой – как будто тут днями напролет ревут бомбардировщики.
К участку подкрадывались с двух сторон. Худяков первым пролез через дыру в ограде, пропал в гуще полыни. Участок окружили, сузили кольцо. Но и здесь опоздали! Никто не стал бы их ждать.
Под крыльцом убогой избушки лежала мертвая старая собака с кровавой раной на брюхе. Животное долго мучилось, извивалось, теряло кровь.
Худяков первым проник в перекошенную избушку – и тут же выбежал обратно, согнулся, опустошая желудок. Рвало не только его, но и многих пацанов. Лучше бы не смотрели. Старушка – божий одуванчик в принципе не могла оказать сопротивления, не было нужды ее убивать. Несчастную толкнули, она перевернула лавку. Потом несколько раз ударили затылком о покрашенную известкой печку. Били с такой силой, что раскрошился кирпич. Ком тошноты сдавил горло. Это были нелюди, не имеющие права жить… Они и здесь все выгребли – яйца, картошку, морковку, рылись в теплых вещах. Судя по трупному окоченению, прошли деревню пару часов назад. Отвели душу…
– Твари, ненавижу… – Худяков бил кулаком по глиняному горшку, венчающему штакетину. – Объясните, товарищ майор, зачем убивать-то? Заходи, бери, старушка сама отдаст, и даже не объяснит потом, кто приходил… Удовольствие получали, суки… А если бы здесь семья с малыми детьми жила, их бы тоже в расход пустили?
Из деревни бежали, как от чумы, вязли в непересыхающей грязи. На опушке покрикивал капитан Кобзарь:
– Закончилась экскурсия? Все осмотрели? Можем продолжать поиски? Тогда вперед, группами по два, с интервалом два метра! Можете полюбоваться на следы, именно здесь наши упыри вошли в лес…
Обстановка менялась самым неприятным образом. Все чаще появлялись приметы цивилизации: просеки в лесу, узкоколейка, ржавые перевернутые вагонетки рядом с продавленным железнодорожным полотном. Этой веткой давно не пользовались. Но вела она с заброшенной шахты в поселок. Выявлять следы становилось все труднее – ввиду сокращения численности противника.
Этим маршрутом шли полтора десятка бойцов, знакомые лица – Худяков, Кобзарь, сержант Бурмин, рядовой Шабанов, другие. Капитан Кобзарь подошел к делу разумно, выстроил подчиненных, провел опрос: сельские жители есть? Желательно те, кто хорошо ориентируется в тайге, занимались охотой, рыбалкой или работали, скажем, в лесничестве. Трое вышли.
– Отлично, – прокомментировал Кобзарь. – За работу, солдаты! Особо отличившимся – дополнительный паек и сахар. По возвращении – двое суток отдыха при части. Даю слово офицера!
Главное – правильно вдохновить.
Двигались дружно – по едва приметному следу. Призрак старушки с проломленным черепом стоял перед глазами. За беглыми мерзавцами тянулся кровавый шлейф… Пищала рация, в эфир передавались последние новости: прошли Старцево, есть мертвый человек. Группе в Жиганах подготовить встречу на случай прорыва преследуемой группы. Отключить в поселке телефонную связь, закрыть почту. Сослуживцы ответствовали: телефонной связи в Жиганах и так нет – пьяный бульдозерист бодался со столбом электропередачи, так что в поселке нет не только связи, но и электричества. Это было неплохо, но слабо утешало – расстояние от Жиганов до Аргола не превышало пяти верст…
