– Кажется, догадываюсь, – проворчал Каморный. – Сотников по вашему необдуманному приказу следил за Югановой и, скорее всего, тоже по уши в неприятностях… Зачем вы следили за Югановой? Она никогда не давала повод сомневаться в ее благонадежности.
– Собираетесь подкорректировать мою работу, Алексей Леонидович? Или сами догадаетесь, что происходит на вверенной земле? И вряд ли это связано с моим прибытием. Прошу, организуйте то, что я просил…
Весть о гибели дипломатического работника расползалась по посольству. Едва опомнились после гибели Бахметьева – как вторая смерть… Люди перешептывались по углам, с опасением поглядывали на майора Светлова. Ходил мрачнее тучи посол, раздраженно шикал на своих подчиненных. В секретариате царила тягостная обстановка, сотрудники общались исключительно шепотом. У открытого окна в коридоре нервно курил Андрей Николаевич Стоцкий. Он словно постарел, с лица не сходила тоскливо-скорбная маска. Сотрудники старались не показываться на глаза. В красном уголке кто-то уже подсуетился – поставил фотографию Людмилы в траурной рамке. Сообщение о трагическом происшествии ушло в центр. Москва помалкивала, переваривала невеселое известие. По завершении полицейских процедур тело следовало отправить на родину – разумеется, самолетом. Назревали бюрократические процедуры. Посол Девятов выделил ответственного за это скорбное мероприятие. Вадим сломал всю голову: Людмила что-то знала, но боялась сказать. Почему? Сама замаралась? Или происшествие не имело отношения к расследуемому делу? Проведенная с Людмилой ночь не выходила из головы. Она пришла и ушла украдкой, без свидетелей, воспользовавшись запутанными переходами. Скорее всего, за ней не следили. Но могли случайно заметить люди из соседних квартир, подслушать разговор в коридоре. Вряд ли, но всегда следует оставить шанс на то, что кажется маловероятным… Версия о чудовищном стечении обстоятельств продержалась недолго. Каморный отловил Вадима в коридоре цокольного этажа. Глаза начбеза блестели, как у нездорового человека.
– Вот вы где… В посольство позвонил наш знакомый капитан Мендес. Вы правы, он из тех полицейских, кто еще выполняет свои обязанности. Версию с неким Альфредо Гомесом можно бросить в топку. Я уже в курсе, что вчера произошло на Калле Вентура. А вы заядлый драчун, Вадим Георгиевич, кто бы мог подумать… Не хочу давать оценку случившемуся, допускаю, что нормы дипломатии в тот час не работали. Участники этих событий в полном составе отправились в больницу, где их попросили подождать своей очереди. И они затеяли скандал, переросший в драку и порчу имущества. Подъехала полиция, и всю четверку отправили за решетку, где они и провели последующую ночь. Освобождены два часа назад. То есть к убийству Людмилы Анатольевны они не причастны. То, что делегировали свои «полномочия» сообщникам, маловероятно и надуманно, согласны?
– Похоже на то, – вздохнул Вадим. – Но в ваших глазах, Алексей Леонидович, продолжает гореть загадочный огонек. Колитесь.
– В больницу на Калле Плаза поступил пациент с переломанными ногами. Его обнаружили и сообщили медикам сердобольные прохожие. В соседнем переулке в это время догорал «Мустанг», так что… было громко и ярко. Пациент просил сообщить о нем в советское посольство, дескать, он их сотрудник. Документов при больном не было, но все же, поразмыслив, медики позвонили в полицию.
– Так с этого и следовало начинать! – воскликнул Вадим. – Алексей Леонидович, если это Сотников, то его надо немедленно перевезти в посольский медпункт – у нас же есть свой стационар?
Он быстро двинулся прочь.
– Минуточку, товарищ Светлов, – окликнул начбез.
– Еще что-то? – Вадим резко повернулся.
– Нет, но такое дело… – Каморный замялся. – Меня не посвящают в подробности, но отчего-то кажется, что вам пора позаботиться о собственной безопасности. Не думали об этом? А то не испытываю удовольствия от лицезрения трупов своих соотечественников.
– Я позабочусь о своей безопасности, – кивнул Вадим. – Или вы намерены снабдить меня вооруженным конвоем?
В больницу «Скорой помощи» на Калле Плаза он примчался через двадцать минут. Заведение было не из самых захолустных, но чувствовалось: медики в стране недоедают. Посетителя пропустили не ломаясь – поспособствовала новость, что больного заберут в посольство. Виталик лежал в двухместной палате, в компании «мумифицированного» бесчувственного товарища. Обе ноги были загипсованы, Виталик испытывал адскую боль, но все же вертелся, как уж на сковородке.
– Смешно, – обозрев пациента, резюмировал Вадим. – Вернее, было бы смешно, если бы не было так грустно.
– Вадим, прости, я налажал… – застонал Сотников. – Ума не приложу, как такое случилось… Ой, сука, как больно…
– Смирно лежи, не шевелись. – Вадим покосился на соседа по палате. – Давай без самокритики, Виталик, мы все сегодня выступаем не лучшим образом. Скоро приедут наши, заберут тебя в посольский стационар. Успокойся, все нормально. Переломы срастутся, и ты встанешь на ноги.
– Да хрен на них, на эти переломы… – застонал Виталик. – По заслугам получил… Что с Югановой, Вадим?
Скрывать правду было бессмысленно, пришлось повествовать. Виталик издал мученический стон, откинул голову. Искаженное лицо заливала блестящая испарина. Он прилежно висел на хвосте у Людмилы, не отставал, но и не терся о ее зад. Та собиралась явно не по магазинам. С центральных улиц ушла на объездную дорогу, углубилась в северные кварталы. Остановилась только раз, чтоб заправить машину, на АЗС не задержалась, кусала губы, спешила. У местного стадиона случилась авария, дорожная полиция перекрыла проезд. Людмила свернула на боковые улочки, где дома выглядели так, словно их подготовили под снос. В какой-то момент Виталику показалось, что за ним едут, – напрягся, таращился в зеркало заднего вида, но эта развалюха свернула. Он успокоился, но, видно, напрасно. Юганова ушла в поворот, а он не успел. Из переулка вынеслась та самая развалюха, нагло подрезала. А Виталик как раз начал разгоняться! Он въехал в бетонный столб, на который опиралась галерея «бельэтажа», машину практически обмотало вокруг этого столба. Виталик остался жив, но потерял сознание. Подбежали люди, грубо вытащили его из машины. Он пришел в себя от зверской боли. Видимо, собирались убить, во всяком случае, достали ножи, но прозвучал окрик, и убивать не стали. Но куда-то поволокли. За спиной взорвался «Мустанг». Ругались по-испански «сопровождающие». Бросили его, повинуясь тому же окрику, зарычала битая развалюха, в нее расселись молодчики, лиц которых он толком не видел (да и что бы это дало?). Виталик полз куда глаза глядят, потом от боли потерял сознание, а когда очнулся, рядом стояли люди – уже без агрессивных намерений, подъехала машина «Скорой помощи». В больнице выяснилось, что переломаны берцовые кости, повреждены коленные суставы…
– Ты не виноват, Виталик, – уныло заметил Светлов. – Один в поле не воин. Юганову пасли, а ты стал помехой. Избавляться от тебя не стали, ты не представлял опасности, поскольку не владел информацией. Эти твари действуют по указке, и эти последние хорошо информированы. Решили не усложнять ситуацию убийством еще одного советского гражданина.
– Вот спасибо им, – простонал Виталик. – Век не забуду. А мне как теперь жить? Я даже на костылях не смогу передвигаться. Под себя всю жизнь ходить? Ну да, Родина не забудет, это успокаивает…
– Да перестань ты сопли наматывать, – рассердился Вадим. – Скелет у тебя молодой, все зарастет, через месяц бегать будешь.
– Ладно, – отмахнулся Виталик. – Можешь не успокаивать. Просто обидно, что уже отстрелялся. Теперь ты один, товарищ майор, так что действуй самостоятельно, я тебе не помощник…
Он сидел за стойкой бара, отрешенно смотрел на переливы этикеток. Бармен – смазливый паренек по имени Педро – был настроен миролюбиво, вежливо улыбался. Рабочий день закончился, в «Эль-Кихоте» собиралась публика. Вадим наблюдал в зеркале, как рассаживаются люди, начинают быстрее работать официанты. Американский резидент пока не возникал – да вроде и не обязан. Гитарные переборы сменил Демис Руссос – пел о любви надрывным фальцетом. Мелодия была красивой и до боли знакомой. Осенило: Валерий Ободзинский, «Олеандр» – «Мне сегодня немного взгрустнулось, вновь я вспомнил забытую юность…» Мелодия была один в один, ни о каком случайном совпадении речь не шла. Вряд ли исполнитель делал греческому певцу денежные отчисления. Просто слямзили мелодию, наплевав на буржуазные авторские права. Да и правильно, искусство должно принадлежать народу…
