– У вас есть две минуты, чтобы выйти из подвала! – пролаял голос в громкоговоритель. – Затем мы запускаем в подвал служебных собак!

– Ладно, хоть не газ «Циклон-Б», – проворчал Никита. – Слушай сюда, Анна. Мы хорошо поработали, но теперь нужно выбирать. Давай пистолет, залезай под эти поддоны, навали на себя какого-нибудь дерьма. Я попробую их отвлечь. Как образуется просвет, сразу делай ноги. Они побегут, чтобы схватить меня, в этот момент и проскочишь. Ты должна выбраться, и это даже не обсуждается. Я старше тебя по званию – слушайся. Извернись, доберись до Брюсселя, сделай по дороге пару копий с кассеты. Передай запись по нашим каналам. Это бомба, ты и сама понимаешь, насколько важны эти сведения. Мы одним махом накроем огромную сеть. И это важнее таких пустяков, как отбытие срока в бельгийской тюрьме. В бельгийской, заметь, а не в гаитянской.

– Нет, Никита, подожди, – Анна замотала головой, – должен быть другой выход…

– Он есть, – согласился Платов. – Бельгийцы берут нас обоих. И давай не обсуждать приказы, офицер. Мне, кстати, плевать, что ты работаешь в другом ведомстве. Сбеги из этих подвалов. Ставки слишком высоки. Выйдешь на параллельную дорогу, лови попутку. Деньги, надеюсь, есть. Я буду молчать. О чем бы речь ни шла на допросах, буду молчать. Не знаю, как долго продержусь, может, день. За это время ты должна быть далеко. Ну все, родная, давай… – Он взял ее за плечи, крепко сжал. Анна задрожала, глаза заблестели…

Он медленно шел по коридору, стрелял в потолок – чуть с наклоном, чтобы штукатурка не сыпалась за шиворот. Кончились патроны, выбросил пистолет. Заричал: «Я один! Моя коллега уехала с полученными материалами час назад!» Логика с правдоподобием в этом утверждении сильно хромали, и в дальнейшем он не собирался на этом настаивать. Нужна пусть даже химерическая лазейка для Анны. Он стоял, расставив ноги, посреди широкого прохода и снова ничего не чувствовал. Ни отчаяния, ни досады. Одного лишь хотелось – выполнить задание до конца. Ставка больше, чем жизнь, или как там. Впрочем, на последнюю никто и не покушался. Фонари светили в затылок, в лицо, с двух сторон зажимали люди в штатском. Полиция держала оцепление. Мелькали в свете фонарей сосредоточенные, немного боязливые лица. Майору заломили руки, повалили лицом в грязный пол. Грима на лице сегодня не было, тросточка тоже осталась в прошлом. Он выворачивал голову, чтобы было чем дышать, терпел неджентльменское обращение. Труп Старчоуса в нише произвел впечатление. Агенты галдели, как сороки, но руки не распускали. Кто-то запнулся о магнитофон, подхватил с пола сумку Анны. Никиту схватили под мышки, погнали к лестнице. Он вертел головой, насколько позволялось, работал ушами. Агенты рыскали по подземелью, больше никого не нашли, во всяком случае, женщина голос не подавала. Его вывели на улицу, подтащили к машине – невзрачному вместительному фургону. Поодаль стояли полицейские машины, работали проблесковые маячки. Какой-то тип в черной куртке и в галстуке невежливо светил фонарем в лицо.

– Месье, с вами была женщина, где она?

Какой же это бальзам на раны! Он чуть не рассмеялся агенту в лицо.

– Месье, я же вам французским языком сказал, что я один. Да, со мной была моя коллега, но возникли срочные причины, и она уехала.

– На чем она уехала? – настаивал агент. – Машина, на которой вас видели, находится здесь. У вас была еще одна машина?

И вот на этом месте Никита решил воспользоваться правом на молчание. Молчать теперь предстояло долго. Агент, не получив ответы, начал раздражаться. Право на молчание оказалось так себе правом – не сдержавшись, сотрудник SGRS двинул его по уху. Что-то недовольно проворчал коллега. Никиту схватили за руки, заволокли в фургон и бросили на сиденье. Руки были скованы наручниками, пришлось повозиться, чтобы придать себе приемлемую позу. За окном переливалась «цветомузыка», шумел народ. Напротив сидел угрюмый малый и пожирал его глазами. Ждали минут десять. Затем в минивэн стали садиться мужчины, недобро косились на задержанного. Ищут, но пока не нашли, – сделал вывод Никита. Конвой состоял из трех человек, еще один взгромоздился за руль. Машины сопровождения, насколько он понял, не было. Остальной личный состав, включая полицию, искал ветра в поле…

Машина плавно начала движение, развернулась, покинула заброшенный приют богомольцев. Через несколько минут выбралась на шоссе, повернула к Брюгге. Никита закрыл глаза. Он был спокоен, как удав. Пусть все идет, как и должно идти…

На ночной дороге в чистом поле фургон с ревом обошел подержанный полногабаритный седан. Никита открыл глаза, уставился в окно, но увидел лишь хвост пролетающей «кометы». Седан вильнул, подрезая фургон, водитель от неожиданности вывернул баранку. Громоздкий минивэн вылетел на обочину, сполз в канаву водостока, накренившись на правый борт. Затрещал ломающийся бампер, заклинило колеса. Пассажиры покатились к борту, не успев ничего сообразить. Никита зацепился ногой за ножку стоящего впереди сиденья, схватил скованными руками подголовник. Агенты возмущались и негодовали, образовался клубок. Кто-то сильно ушиб плечо. Из седана выскочила взбешенная женщина в маске, бросилась к водительской двери фургона. Водитель оказался единственным, кто в этой ситуации мог покинуть автомобиль. Он распахнул дверцу, взбешенная «амазонка» схватила его за руку, выдернула из кресла. Бедняга с воплем повалился под колеса. Получил звонкую затрещину, вырубившую его, и пистолет из заплечной кобуры перекочевал в хрупкую женскую длань.

– Буду стрелять! – закричала «амазонка» по-французски, перепрыгивая канаву, выругалась на каком-то незнакомом языке.

Она держала стойку, сжимала рукоятку обеими руками. Это было что-то эпичное, Платов не верил своим глазам. Анна оказалась не из тех, кто бросает своих. Она не зря предупреждала – дважды надавила на спусковой крючок, когда кто-то из конвойных потянулся за стволом. Пули разнесли стекло, пассажиров забрызгало осколками.

– Выбираться по одному! – скомандовала дама. – Жить хотите – выполняйте! Увижу что-то не то, стреляю на поражение! Вперед, господа, вперед! Медленно выползаем, оружие и средства связи бросаем на дорогу, а сами – в поле, в шеренгу становись и руки за голову! Первый – пошел!

Агенты выбирались на четвереньках из накренившейся машины, выполняли полученные указания. Баба явно была не в себе, а жизнь – одна. И прожить ее надо так, чтобы не было больно. Они стояли в поле, задрав руки, уныло глазели на одинокую (и изначально безоружную) девицу, справившуюся с четырьмя мужиками. Никита вылез последним, пошутил:

– Мне тоже в поле?

– Тебе не надо, – помотала головой Анна. – Собери все, что валяется на дороге, и брось в багажник. Эй, господа, у кого ключи от наручников? Бросайте же!

Прежде чем сесть за руль, она дважды выстрелила по колесам фургона. Может, и не стоило, машина прочно застряла в кювете. Агенты спецслужбы, оставшиеся без оружия, средств связи и передвижения, уныло смотрели, как уходит седан…

На втором километре Анна свернула на примыкающую дорогу, замелькали перелески. Покосилась на спутника:

– Что?

– Ничего, – улыбнулся Никита. – Боюсь задать вопрос…

– Вот и не задавай, – огрызнулась Анна. – Не волнуйся, я никого не убила.

– Спасибо, – сказал Никита.

– За что? А, за это… Не стоит благодарности, кушай с булочкой, товарищ майор. Давай помолчим, мне надо сосредоточиться.

Дальнейшие четверть часа они безмолвствовали. Бежали за окном деревенские пейзажи. Потом опять была трасса – уже параллельная, мимо проносились населенные пункты с устремленными в небо шпилями церквей. Полученная фора заканчивалась, пора было прятаться. Анна спешила убраться подальше. Проехала спящую деревню, мостик через звенящую речушку, заехала в сарай заброшенного фермерского хозяйства. У сарая не было ни окон, ни дверей, а также двух стен, что и позволило заехать. Хозяйство давно разорилось, не выдержав жестокой конкуренции. «Было бы колхозом, никогда бы не разорилось», – подумал Платов. Ночь казалась бесконечной, хотя фактически только начиналась. Анна откинула голову, в глазах опять блестели слезы. Но она передумала плакать, помотала головой и стала рыться в карманах.