– На выезд пошли, – прокомментировал Нурислам, смещаясь к обочине. – Ваш фигурант не зря прибыл, сегодня испытания нового модельного реагента. Его сейчас в гостиницу вселяют, потом отдельно доставят на полигон – как раз к его прибытию все подготовят. Он вроде бы крупный специалист по этим вещам…
«Даже жалко закрывать, – мелькнула мысль. – Кто, если не Борис Лаврентьевич?»
– А у вас не опасно находиться? – задала сакраментальный вопрос Зинаида. – Ну, в плане отравленной почвы, зараженного воздуха…
Никита покачал головой. Ох уж эта Зинаида…
– Посмотрим, – улыбнулся Нурислам, – если не помрем, то живы будем. Не обращайте внимания, это шутка. Мрачноватая, но все же шутка. Замеры проводятся, уверяют, что все в норме, но даже мы не знаем всей правды. Одно вам скажу – в Кантубеке с воздухом все в порядке. Близость моря благотворно сказывается. Ветры разные дуют, но что поделаешь. Всем живущим на острове дважды в год делают прививки. На севере сложнее, люди работают в защитных костюмах. Но и там проверяют, переводят тонны извести, специальных реагентов, нейтрализующих яды. Раньше животных хоронили в могильниках, сейчас сжигают в специальных камерах-крематориях. Мрачновато там, безусловно, но на любом кладбище, знаете ли, мрачновато. Там люди, а здесь все же животные…
– Только на животных проводятся испытания?
– Да, – кивнул Нурислам, – а на ком еще? Мы не фашисты – это те на людях ставили опыты в концлагерях. Лошади, овцы, обезьяны – приятного, конечно, мало, но если ради безопасности страны… То животные потерпят. Да все у нас в порядке, не волнуйтесь. Женщины детей рожают – ничего не боятся. Летом на море купаться бегаем – от поселка шесть минут легкой рысью. Загар знаете как липнет? Обеспечение продуктами – по высшему разряду. В столовой кормят прилично… только сразу хочу предупредить: пища может показаться чересчур солоноватой. Ее готовят на опресненной воде. Климат… конечно, не оздоровительный, но вполне сносный.
– Вы хоть раз присутствовали на испытаниях, Нурислам? – спросила Зинаида. – Как это происходит?
– Зинаида, нам это знать не обязательно, – нахмурился Никита. – Я позднее тебе расскажу, что такое мазохизм.
– Ну отчего же, если женщина просит… – Нурислам уже не улыбался. – Опыты предпочитается ставить на обезьянах, конкретнее на макаках. Удовольствие дорогое, но организм животного максимально приближен к нашему. Сомневаюсь, что у нас с обезьянами общие предки, но… это так.
– Речь, насколько понимаю, идет о большом количестве испытуемых, – проворчал Платов. – Где в нашей стране можно взять столько обезьян?
– Кое-что закупается за границей, например в странах Африки, с которыми мы поддерживаем дружеские отношения. Но один экземпляр стоит триста долларов, это накладно. Сейчас макак для опытов разводит сухумский питомник, оттуда и осуществляются поставки. Лабораторные корпуса под номерами семьдесят, семьдесят один – приспособлены именно для подобных экспериментов. Клетки с животными выстроены в несколько рядов. Генератор распыляет боевое вещество в герметично запертом пространстве. Бывают испытания на пленэре, так сказать, – в этих случаях используется взрыв, и вещество, не меняя своих свойств, оседает на земле и прочих поверхностях. Но от подобных испытаний сейчас отказались – ввиду крупного количества опасных бактериологических отходов. Животные подвергаются воздействию. Варьируется концентрация реагента, время заражения. Часть животных вакцинирована, часть – нет. Затем помещение проветривается, клетки идут по конвейеру. Еще живых животных разгружают, к работе приступают специалисты. Изучают состояние легких, носоглотки, измеряют температуру. Параллельно проводятся другие исследования, чтобы не транжирить рабочее время и дорогие материалы… За действиями гражданского персонала следят военные, имеющие особые полномочия. Место проведения экспериментов блокируется…
– Жуть какая, – передернула плечами Зинаида. – Все, Нурислам, хватит, а то меня сейчас стошнит…
Надпись на воротах «Добро пожаловать» при въезде в Кантубек смотрелась издевательски. Все здания в поселке, за исключением редких деревянных, были одного цвета – песочного. Невзрачные прямоугольные постройки максимум в три этажа, скаты крыш обложены шифером. Если абстрагироваться, обычный поселок городского типа. Здания в центре стояли плотно, в несколько линий. Ершистые газоны, клумбы, простенькие детские площадки. Деревьев практически не было, преобладал кустарник. «Жигули» выехали на широкую улицу – некое подобие бульвара. Попадались люди в штатском, несколько военных. На футбольном поле за школой гоняли мяч подростки – видимо, шел урок физкультуры. К киоску «Союзпечати» выстроилась небольшая очередь. Странно смотрелась молодая мама с коляской – в куртке, в короткой юбке и с вздорной «химией» на голове. Проплыла надпись «Продукты», следом – «Промтовары», химчистка с прачечной. Жить здесь, видимо, можно было… но не нужно. Чересчур депрессивно, неуютно. Песня под суровый гитарный бой въелась в мозг: «Здесь птицы не поют, деревья не растут…» Даже киноафиша у неприметного клуба не радовала глаз. «Москва – Кассиопея», «Невероятные приключения итальянцев в России». Страна эти фильмы посмотрела еще год назад, сюда все приходило с опозданием.
– Вот так и живем, – вздохнул Нурислам, вписываясь в очередной поворот. – Еще не завидно, товарищи? Слева мой дом, если хотите, обратите внимание. Квартира на втором этаже, тридцать два квадратных метра. Для двоих больше и не нужно…
Гостиница стояла особняком, отделенная пустырями от соседних строений. Три этажа, кое-где балконы. «Гостиница “Спутник”», – извещала надпись над крыльцом. Фасад украшала клумба с неприхотливыми огоньками. Внутри все было казенно, неуютно. Нурислам поулыбался администратору – перезрелой особе со странной прической, показал какие-то бумаги. Работница смерила постояльцев испытующим взглядом, выдала ключи. Проволочек со вселением не возникло. На третьем этаже было пусто, пахло химией, табаком.
– Не обращайте внимания, – бодро возвестил сопровождающий. – Клопов травили. Представляете, кто-то завез. Это ваши комнаты, – указал он на две двери в центре коридора. – Можете кинуть жребий, кому какая. Но они ничем не отличаются. Комнаты прибраны, белье в шкафах, все работает… ну, во всяком случае, Зоя Ивановна так считает. Вселяйтесь, товарищи, а у меня дела, зайду позднее. Как там Ленинград? – громко спросил он. – Эх, – мечтательно проговорил Нурислам, – увижу ли когда-нибудь колыбель нашей революции?..
Он зашагал к лестнице. Из комнаты, что находилась через дверь, выбрался мужчина средних лет в олимпийке и с сигаретой в зубах. Пробормотав «Здрасьте», закрыл дверь и поплелся к лестнице. Там на стене было выведено с помощью трафарета: «Место для курения».
Зинаида задумчиво уставилась на две двери – и смотрелась при этом очень интересно. Женщина в задумчивости, особенно сотрудник грозной спецслужбы – чем не тема для живописца? Она выбрала левую, покосилась через плечо и вошла в номер, сняв тем самым проблему Буриданова осла[490]. Открылась дверь на противоположной стороне коридора, вышел Дворский Борис Лаврентьевич, запер номер. Поигрывая ключом, Никита толкнул дверь своей комнаты, забросил сумку через порог. Ученый успел переодеться, выглядел по-походному – брезентовые штаны, легкая штормовка. Отдыхать от трудной дороги он, видимо, не собирался, прошел мимо, притормозил.
– Доброе утро, товарищ. Только прибыли? – Он пытался дружелюбно улыбнуться, но чувствовалось, что он чем-то обеспокоен.
– Да, – кивнул Никита. – Мы с коллегой из Ленинграда. А вас я, кажется, видел в самолете. Вас сопровождала эффектная женщина. За вами, если не ошибаюсь, машину прислали. Из столицы, товарищ?
– Из столицы, – подтвердил Дворский. – И уже бежим работать. Удачи, товарищ. Передавайте привет Медному всаднику.
– Непременно, – заулыбался Никита. – А вы Москве привет передавайте. Чувствую, не скоро смогу туда приехать, так и буду кочевать по дальним окраинам…
