– Привет, что у тебя стряслось? – поприветствовал товарища Савин.

– Похоже, один адресок сработал, – радостно сообщил Якубенко.

– Не помню, чтобы в записной книжке упоминался адрес в этом районе, – с сомнением произнес Савин.

– Его и нет, – так же радостно заявил Якубенко. – Помнишь адресок на Русаковской улице? Я туда пришел, в квартире, разумеется, никого. Ну, я пошатался рядом, поспрашивал старожилов и выяснил, что в означенной квартире проживает гражданин Зюзин Георгий Константинович.

– Зюзин? Это не тот ли, которого мы полгода назад брали здесь, на вокзале?

– Вот и я так подумал. – Якубенко продолжал улыбаться. – Описал старожилам его внешность и получил подтверждение. В записной книжке Манюхова присутствует адрес уголовного элемента Зюзи-попрошайки!

– Быть того не может! Зюзя – и у добропорядочного фотографа! – Савин пришел в невероятное возбуждение.

– Зуб даю, что наш Зюзя не портрет в честь юбилея бабушки у Манюхова заказывал. – Якубенко весь светился. – Видно, наш Люшенька не настолько добропорядочный. Думаю, Зюзя – тот, кто сможет просветить нас на этот счет.

– И где же он? – Савин огляделся по сторонам, надеясь увидеть поблизости Гошу Зюзина.

– А кто ж его знает, – беспечно ответил Якубенко. – Дома его точно нет, вот я и подумал, что стоит поискать здесь. Говорят, он так на Трех вокзалах и промышляет.

– И ради этого ты выдернул меня из кабинета? – Савин насупился. – Сам представления не имеешь, где искать Зюзю, но вынудил меня бросить дела!

– Не кипятись, Рома, все будет в ажуре, – начал Якубенко, но напарник его перебил:

– У тебя на все одна отговорка: все в ажуре, все в ажуре. И где же мы будем его искать?

– Пойдем, у станционной милиции поспрашиваем, – предложил Якубенко.

Махнув рукой, Савин направился к Ленинградскому вокзалу.

В это самое время ничего не подозревающий Гоша Зюзин по прозвищу Зюзя-попрошайка занимался «профессиональным» делом. Нарядившись в облезлую вязаную кофту женского фасона и короткие, едва достающие до щиколоток, школьные форменные брюки чернильного цвета, он стоял у витрины главного гастронома столицы на углу улицы Тверской и Козицкого переулка. Гастроном «Елисеевский», или по-новому Гастроном № 1, по своему убранству мог соперничать с Большим театром, а одуряющий запах свежей выпечки, копченостей и карамели, пожалуй, затмевали пыльный дух театральных подмостков. К тому же посетители гастронома отличались тугим кошельком и высоким уровнем доверчивости, что, несомненно, служило на руку типам, подобным Зюзе.

В последнее время Зюзе не везло. После того как он сломал руку и, побоявшись обратиться к врачу, дабы не вызвать к своей персоне нежелательного интереса, позволил кости срастись как придется, воровать стало затруднительно. Ну действительно, где это видано, чтобы щипач промышлял сломанной рукой? А он и щипачом-то никогда не был, так, мелкий воришка. Подбирал крохи с барского стола. Старушку убогонькую на пару монет обобрать, мальчонку, которого мамка за хлебом с двумя гривенниками в потной ладошке отправила, или мамашу, младенцем орущим занятую, на рублик нагреть – это он завсегда. Но промышлять чем-то более солидным, вроде шикарной дамы с драгоценностями вполгруди или пузатого дядьки в золотых часах с «жирным лопатником» – это ему не по статусу. Тут квалификация высокая требуется. А уж после того, как правая рука чувствительность потеряла, и эти малые шалости Зюзе стали не по силам.

Как ни противно было Зюзе данное занятие, а пришлось ему возвращаться к попрошайничеству, ведь жить-то на что-то надо, а горбатиться на дядю – это уже явный перебор. Не готов Зюзя с восьми до пяти у станка торчать, уж лучше пару раз в «обезьянник» загреметь! А загреметь очень даже можно. Не любят в Москве граждан, не имеющих постоянного места работы, и все тут. Одни норовят лекцию о пользе общественно полезного труда прочитать, на путь истинный наставить. Другие оскорбляют почем зря, а то и наподдать стремятся, милицией грозят. Эти тоже не дремлют, с прикормленных мест, типа Гастронома № 1, выгнать стараются, а то и за решетку упечь. Да и погода не всегда благоприятствует. То зной невыносимый, потом сто раз обольешься, прежде чем копеечку сшибешь. То дождь зарядит, сидишь у метро насквозь промокший, как после бани. Зимой еще и снегом запорошит, уши или нос отморозишь, тогда совсем беда. Что ни говори, а отбирать путем обмана трудовую копеечку тоже дело нелегкое.

Так рассуждал Гоша Зюзин, стоя у витрины гастронома и жадно пожирая глазами копченый ассортимент отдела колбас. Не ел Зюзя уже два дня, если не считать засохшего батона, который он, с риском для жизни, урвал у злобного бездомного пса, ошивавшегося у площади Трех вокзалов. Откуда пес притащил засохшую булку, для Зюзи значения не имело, потому как сам он ничем разжиться не смог и к тому времени готов был проглотить и самого вонючего пса, лишь бы в желудке перестало противно урчать. Состояние дикого голода выматывало, зато благоприятствовало соответствующему настрою. Когда брюхо подвело, нетрудно изобразить несчастного душевнобольного, которого «мамка позабыла накормить».

Зюзя никогда не изображал из себя инвалида без ноги или руки. Только душевнобольного. К дурачкам на Руси издавна особое отношение, не зря же поговорку придумали, что с таких и спрос меньше. А Зюзе только этого и надо, прикинулся дурачком, слюни пару раз пустил, и вот уже сердобольная колхозница свой заветный узелок с монетками развязывает и тебе в ладошку по́том и кровью заработанный рублик ссыпает. Зюзя никакими деньгами не брезговал, хоть по копейке подавай, главное, чтобы почаще. В хорошие дни у вокзала до десяти рубликов насобирать можно. Хорошее место у вокзала, обжитое, да только больно милиция лютует. Его, Зюзю, как раз с Трех вокзалов каждый раз и забирали. Как замешкается, так либо вокзальный патруль, либо постовая служба загребет.

У гастронома милиции тоже много, только на Зюзю менты внимания не обращают. Здесь у них другой интерес – перекупщики да спекулянты. Дело тоже прибыльное, но очень опасное, да и денежку свободную всегда иметь нужно. Спекулянтов у гастронома пруд пруди, поди, больше, чем во всем Советском Союзе вместе взятом. Торгуют всем, что в дефиците: растворимым кофе, икоркой в миниатюрных баночках, «сухой» колбасой, заграничной косметикой и парфюмерией, модными шмотками и обувью. «Достают» товар кто как: у кого-то в облторге блат, у кого-то директор магазина в приятелях, но большинство из тех, кто торгует «своим». Такие, как правило, работают в паре. Один изо дня в день стоит во всевозможных очередях, старясь урвать дефицитный товар, «выброшенный» на прилавок, а второй, задрав цену в пять раз, «толкает» товар на улице гостям столицы. Тем и живут, а о том, что данный вид обогащения является противозаконным и жестко осуждается в социалистическом обществе, стараются не думать.

Сегодня торгашей-спекулянтов особенно много, Зюзя безошибочно выделяет их из толпы по одному ему известным едва уловимым приметам, которые за долгие годы «профессиональной» деятельности изучил досконально. А как без этого? Они для него вроде семафора: раз барыга-спекулянт к человечку подкатил, значит, деньжата у того имеются. Как они это вычисляют, он без понятия, но за долгие годы он привык доверять их чутью и, не напрягаясь лишний раз, пользоваться чужими способностями. Как? Все очень просто. Пообщается приезжий покупатель со спекулянтом, получит от него вожделенный дефицит, от довольства его разопрет, подобреет, а тут и Зюзя нарисуется: поделитесь, мол, с бедным дурачком копеечкой, разделите с ним свою радость. Тот и правда, разомлев от свалившейся на него удачи, не преминет бросить в грязную ладошку местного дурачка гривенник, а то и пятьдесят копеек. И спекулянту навар, и колхознику радость, и ему, Зюзе, приработок. Чем не социализм? От каждого по способностям, как говорится…

Оторвав взгляд от витрины, Зюзя огляделся по сторонам. У подземного перехода он увидел двоих, мужчину и женщину, о чем-то перешептывающихся. «Ага, одна клюнула, – радостно подумал он. – Сейчас в переход спустятся и через пару минут вернутся. Вон у дядьки как карман оттопыривается, наверняка банку кофе там припрятал, ее бабешке и показывал. Только бы она, заполучив дефицит, с противоположной стороны перехода не вышла, иначе я останусь без барыша». Но беспокоился он напрасно. Женщина, которую заприметил Зюзя, вышла из перехода минут через пять. Лицо ее сияло от счастья, руки крепко сжимали ручки дамской сумочки. Женщина шла по направлению к гастроному, по всему было видно, что удача ее воодушевила и она собирается прикупить еще что-нибудь. Зюзя медленно оторвал ноги от асфальта и заскользил женщине наперерез. Спустя пару минут они встретились, вернее, женщина, заглядевшись на витрины, налетела на Зюзю, чуть не сбив его с ног.