– Это к делу не относится, – мягко произнес Паршин. – Ситуация весьма серьезная и времени у нас мало, так что впредь прошу меня не перебивать.

– Постараюсь, – пообещал Федор, настраиваясь на серьезный лад. – Задавайте свои вопросы.

– Что вы можете сообщить нам о событиях среды, десятого июня? – Паршин решил пока не сообщать Федору о происшествии в доме Абайкиных, чтобы получить беспристрастный ответ, и без того весьма сомнительный из-за пьянства свидетеля.

– О событиях среды? Так много чего могу сообщить, – не раздумывая начал Федор. – Среда у меня интересная выдалась, да еще и денежная. Вот про четверг я вам вообще ничего не скажу, так как почти все время в отключке был. Я ведь на радостях пятилитровую бутыль самогона прикупил, всех друзей поил. Мы сутки гульбанили, потом расползлись кто куда. Теперь жалею, конечно, голова трещит и нутро трясется, хорошо хоть, мир не без добрых людей, опохмелили, а то бы помер.

– Что за радость была размером с пятилитровую бутыль самогона? – Стараясь наладить контакт со свидетелем, Паршин, несмотря на ограниченное время, решил поддержать разговор.

– Калым мне подвернулся жирный, – весело сообщил Федька.

– Что за калым?

– У одноклассницы бывшей сарай крыли. Правда, условия у нее жесткие, пока работаешь – в рот ни капли спиртного, зато заплатила потом щедро. Ради этого я два дня терпел: ни браги, ни винца не пригубил, даже не нюхал! Ну а уж когда работу закончили…

– Мы – это кто? – перебил Паршин, не дав Федьке углубиться в воспоминания.

– Я и брат Зинкин, хозяйки сарая, – ответил Федька-синяк.

– В котором часу вы закончили работу? – уточнил Паршин.

– Закончили-то мы еще во вторник, на среду совсем немного доделать оставалось. Мы встали пораньше, навалились и за пару часов все недочеты устранили. Потом Зинка нас за стол усадила, накормила от пуза, потом со мной рассчиталась и домой отправила. Считай, часов одиннадцать было, когда я в машину садился.

– Зинаида отвезла вас до дома на машине? – слегка удивился Паршин.

– Ну да. Пешком-то я вряд ли дойду, все-таки двадцать пять километров, – пояснил Федька.

– Так сарай вы крыли не в Торбеево? – еще больше удивился Паршин, не понимая, каким боком Федька может быть свидетелем.

– Нет конечно! Зинка лет пятнадцать уже в Виндрее живет. Замуж за тамошнего мужика выскочила и укатила. Муж у нее на железной дороге работает, машинист он. Дома бывает редко, вот и приходится людей со стороны на мужскую работу нанимать, – объяснил Федька-синяк.

– Давайте уточним. – Паршин решил вернуться к началу рассказа. – В понедельник вы из Торбеево уехали в село Виндрей. Там пробыли до одиннадцати утра среды и вернулись домой.

– Пока все верно, – подтвердил Федька-синяк. – На машине тут езды с полчасика всего, так что к половине двенадцатого я был дома.

– И что происходило дальше?

– А дальше – гульба, – произнес Федька-синяк.

– Тогда чему вы были свидетелем? – не выдержал Паршин. Он уже жалел, что отпустил Зеленцова, не поинтересовавшись, почему тот записал Федьку в свидетели.

– А я почем знаю? – удивился Федька-синяк. – Это вы мне скажите, зачем я вам понадобился.

– Хорошо, зайдем с другого бока, – терпеливо произнес Паршин. – О чем вас спрашивал участковый уполномоченный Зеленцов?

– Да особо ни о чем. – Федька наморщил лоб, пытаясь вспомнить разговор с Зеленцовым. – Где я был в среду… Но об этом я уже рассказал. Потом где я самогонку взял. Потом захотел узнать, в котором часу это было. А потом вдруг так обрадовался, что больше ничего не сказал, а поволок сюда.

– Мне нужно, чтобы вы повторили ответы, – заявил Паршин.

– Ответы? – Федька-синяк замялся. – Я уж и не помню.

– Федор, не испытывайте мое терпение. – Впервые с начала разговора в голосе Паршина зазвучала угроза. – Повторите ответы, чтобы мы могли двигаться дальше.

Федька-синяк смерил следователя взглядом, словно прикидывая, можно ли ему доверять, после чего перешел на шепот.

– А вы ее не тронете? Зеленцов обещал, что не тронет, – прошептал он так, чтобы слышать его мог только Паршин.

– Кого – «ее»? И за что я «ее» должен трогать? – чуть иронично спросил Паршин.

– Ну, за то, что я у нее самогон брал. За деньги, – еще тише произнес Федька-синяк.

– Нет, Федор, за это я никого трогать не буду, потому как моя первостепенная задача состоит не в том, чтобы ловить самогонщиков, а в том, чтобы обезвреживать убийц. Если этот человек непричастен к убийству, бояться ни ему, ни вам нечего.

– Дайте слово, – потребовал Федька-синяк.

– Даю слово! – твердо произнес Паршин.

– Хорошо, тогда я вам отвечу. – Федька-синяк облегченно выдохнул и приступил к рассказу. – Живу я тут неподалеку, две улицы пройти. Зинкин сосед меня из Виндрей на машине вез, как короля прямо до калитки доставил. Я во двор вошел, посидел там минут десять, покурил, а потом решил, что ради такого случая нужно дерябнуть. Пошел в винный магазин, он прямо напротив моего дома, купил бутылочку «Агдама», устроился на крыльце и наслаждался жизнью. Потом, когда вино заиграло в голове, я решил, что нехорошо это – одному наслаждаться. Захотелось друзей позвать, разделить, так сказать, с ними радость. Товарищи мои, как и я, особые любители выпить, и стоит мне кинуть клич, они со всей округи сбегаются. Только для гостей угощение нужно, а моя бутылочка почти закончилась. Я снова отправился в магазин, но потом решил: один раз живем, почему бы не шикануть? И через десять минут стоял у дома Жмакиных. Жмакины – люди осторожные, с парадного входа таких, как я, не принимают, боятся, как бы соседи их не заложили, поэтому я пробрался в палисадник и, как всегда, постучал в боковое окошко. Мне никто не ответил. Я понял, что дома никого, но не ушел, а устроился ближе к забору и решил подождать. Нинка в ночную смену санитаркой в городской больнице работает, днем почти всегда дома, так что я знал, что ждать мне недолго. Она и сейчас дома, вон, видите, синяя косынка над штакетником выглядывает? Это Нинка на нас пялится. Боится, что я ее сдам и поедут они с муженьком по этапу за самогоноварение и незаконную торговлю. Но беспокоится она напрасно, вы обещали, что не тронете ее…

– Так ты сидел у забора вон там? – указав на дом напротив, Паршин аж привстал. Он понял, каким ценным свидетелем мог оказаться Федька-синяк, и машинально перешел на «ты».

– Ну да. Я так и сказал: у дома Жмакиных, – повторил Федька-синяк.

– В какое время это было? Только постарайся ответить точно, – проговорил Паршин резче, чем следовало, и это насторожило Федьку-синяка.

– Точно я не скажу, за часами не следил.

– А ты постарайся вспомнить, – настаивал Паршин. – Из Виндрея ты вернулся в половине двенадцатого, плюс десять минут курил во дворе, плюс десять минут на поход в магазин. Получается, без десяти двенадцать. Сколько времени ты пил вино у себя на крыльце?

– Да не знаю я! Может, час, может, больше. Я не торопился.

– Так вот, когда ты не торопишься, как быстро выпиваешь бутылку? – продолжал давить Паршин, понимая, что от ответов Федьки зависит сейчас многое.

– Часа два примерно, – подумав, ответил Федька-синяк. – Я хоть и алкаш, но в спешке особой при употреблении спиртных напитков не нуждаюсь. Особенно если пью один.

– Значит, к дому Жмакиных ты пришел около двух часов дня, – подсчитал Паршин. – Долго ты там пробыл?

– Минут двадцать, может, меньше. Потом Нинка пришла, отгрузила мне что я хотел, я расплатился и вернулся домой.

– Пока сидел у дома Жмакиных, видел кого-нибудь у дома Абайкиных? – Паршин даже затаил дыхание.

– Вроде нет, – почесав затылок, ответил Федька. – Так-то к ним часто заходят. Ребятня постоянно у дома крутится, соседи заглядывают. Дед Нуят и бабуля Ялгавка очень гостеприимные и радушные. Они и меня привечают, когда я не совсем с копыт. Бабуля Ялгавка меня пирогами кормит, а дед Нуят табачком-самосадом балует. Самосад у него – вырви глаз! Горло дерет, глаза слезятся, пахучий!