– Почему он решил, что Нуят погиб после жены?

– У него на руках ее кровь, рубаха тоже испачкана в крови. Думаю, он пытался ее заслонить, да сердце не выдержало. Немудрено, ему уж за девяносто перевалило. Да и жене ненамного меньше.

– Есть доказательства, что действовала преступная группа? – задал очередной вопрос Паршин.

– Пока нет, но мы над этим работаем.

В окно спальни заглянул молодой парнишка и поманил Пиняйкина рукой. Тот коротко кивнул и вышел на улицу. Капитан последовал за ним.

– Что у тебя, Зеленцов? – спросил Пиняйкин.

– Там, это, свидетель, – косясь на Паршина, негромко объявил парнишка.

– Свидетель? – воскликнули Паршин и Пиняйкин в один голос.

– Так точно. Он видел, как из дома деда Нуята и бабули Ялгавки выходил человек. Было это около трех часов дня в среду.

– Так чего же ты ждешь, тащи его сюда! – поторопил Пиняйкин.

– Да он, это, не может идти… – Щеки парнишки залила краска смущения.

– Что значит «не может»? Безногий, что ли? – Пиняйкин нахмурился.

– Не-е, ноги у него есть. – Парнишка снова покосился на Паршина.

– Да что с тобой, Зеленцов? Ты участковый милиционер или жеманная барышня? Докладывай по существу или я за себя не отвечаю! – вспылил Пиняйкин. – И прекрати по сторонам зыркать. Это следователь из Ковылкино, его специально в Торбеево вызвали для расследования, так что говори без обиняков.

– Свидетель – это Федька-синяк, – выдал Зеленцов. – Он с похмелья мается, поэтому не может передвигаться самостоятельно.

– Так налейте ему чего-нибудь, пусть тащится сюда, – приказал Пиняйкин.

– Налить, это, водки? – уточнил Зеленцов.

– Ну не воды же! Или тебе взять неоткуда?

– Могу у бати отлить. Собственного приготовления. – Зеленцов снова смутился. – Вы не подумайте, он не на продажу – исключительно для личных нужд.

– Зеленцов! Ты своими разговорами всю родню под монастырь подведешь. – Пиняйкин осуждающе покачал головой. – Мне нет дела до того, где ты возьмешь опохмел для Федьки-синяка. Иди, и чтобы через двадцать минут Федька был здесь!

Зеленцов облегченно вздохнул, развернулся и побежал вдоль домов. У третьего дома он притормозил и нырнул во двор.

– Ох, уж мне этот молодняк. – Пиняйкин снова покачал головой. – В этом году как никогда понагнали в отдел одних юнцов, а мне теперь с ними возись.

– Смену растить – дело нужное, – сдерживая улыбку, произнес Паршин.

– Ага, а еще увлекательное. Особенно когда вот такие сопляки на серьезное дело попадают, – проворчал Пиняйкин. – Ладно, все это лирика, а у нас с тобой, капитан, работы невпроворот.

– Что за фрукт этот ваш Федька-синяк? – помолчав, поинтересовался Паршин.

– Алкаш местный. Башковитый мужик, рукастый. Еще пять лет назад в слесарном цехе при колхозе работал. Хочешь – на токарном, хочешь – на фрезерном станке отработает так, что залюбуешься. Деталь любой сложности изготовить мог, сам чертежи делал, да вот видишь, водка его одолела, теперь редко кто его к работе допускает. Разве что бабульки одинокие, да и то больше из жалости.

– Как же так вышло, что он на кривую дорожку свернул? – полюбопытствовал Паршин.

– Знамо как, – помедлив, ответил Пиняйкин. – Жена у него была, первая в Торбеево красавица. Да на беду приехал сюда профессор московский, вроде как национальную культуру мордвы изучать. Ну и изучил. Жена Федькина с ним в столицу сбежала и дочку с собой забрала. С тех пор Федька и пьет.

– Да, печальная история, – посочувствовал капитан.

– А вот и он. – Пиняйкин махнул рукой в сторону палисадника. Там участковый Зеленцов, придерживая под локоть кряжистого мужичка, пытался протиснуться с ним в калитку.

– Да отпусти ты меня, – басовито гудел мужичок. – Ты что, в школе не учился? Площади, объемы не проходил? Не пролезем мы сюда вдвоем.

– Помолчите, Федор. – Зеленцов старался говорить строго, но этим лишь смешил мужичка.

– Эх, молодо-зелено, вам бы только важности на себя напустить! – потешался он. – Ну ладно, пропихивай меня и дальше, а я посмотрю, на сколько твоей серьезности хватит.

Зеленцов, поняв, что на них смотрит не одна пара глаз, залился румянцем, отпустил локоть Федора и сделал шаг назад. Тот приосанился, неуверенно вошел во двор и направился прямиком к крыльцу, где стояли Пиняйкин и Паршин.

– Здравия желаю, товарищ оперативный уполномоченный сотрудник. – Федор отвесил шутовской поклон в сторону Пиняйкина и – к Паршину: – И вам не хворать.

– Прекрати, Федор, – строго произнес Пиняйкин. – Сейчас не время для шуток. Или вместе с мозгами и душу пропил?

Федька-синяк понял, что опер всерьез рассердился, и сбавил шутливый тон.

– Сдаюсь, Саня, сдаюсь на твою милость. – Он поднял руки. – А когда-то ты у меня контрольные списывал…

«Ого, так они одноклассники!» – Паршин мысленно присвистнул и начал приглядываться к мужичку. На вид он был гораздо старше Пиняйкина, но это, видимо, из-за отечности лица, нечесаных, давно не мытых волос и темных кругов под глазами. Несмотря на долгие возлияния, Федька обладал крепким, даже спортивным телом, а в глазах читался интеллект.

– Ты что, не слышал, что произошло? – все так же строго спросил Пиняйкин. – Хоть сейчас можешь не паясничать, хотя бы из уважения к деду Нуяту и бабуле Ялгавке?

– Им я сам в состоянии выразить уважение, – произнес Федька-синяк, – для этого мне твое одобрение не требуется. Думаешь, ты один добро помнишь? Думаешь, раз Федька-синяк опустился ниже некуда, так его во всех смертных грехах обвинять можно?

– Значит, не слышал, – негромко произнес Пиняйкин, не прерывая тирады Федьки-синяка, а тот разошелся не на шутку.

– Вот что я тебе скажу, Саня, уполномоченный оперативный работник, если тебе нужна моя помощь, будь добр отнестись ко мне с должным уважением! А если нет в тебе ко мне ни капли уважения или желания хотя бы притвориться, то нечего мое время тратить. Закон я не нарушаю, беспорядков не чиню, привлекать меня не за что, так что я вполне мог и не приходить сюда.

– Ладно, ладно, Федор, – остановил его Пиняйкин. – Все тебя уважают, все сочувствуют твоей «болезни» и все верят, что ты возьмешь себя в руки, бросишь пить и вернешься на работу.

– Это другой разговор. – Федька-синяк моментально сменил гнев на милость. – Говори, Саня, за какой нуждой я тебе понадобился?

Паршин и Пиняйкин переглянулись. По выражению лица оперативника капитан понял, что тот отдает инициативу в его руки. Паршин спустился с крыльца и протянул руку Федьке-синяку:

– Следователь Паршин Анатолий Николаевич, Ковылкинский РОВД.

Федька-синяк пожал протянутую руку и в недоумении перевел взгляд на Пиняйкина. Тот опустил глаза и сделал вид, что сильно задумался.

Паршин указал рукой на скамью возле дальней стены дома и предложил:

– Давайте присядем. Разговор нам предстоит долгий.

– Да в чем я провинился-то? – Федька растерянно заморгал.

Он наконец начал подмечать, что происходит вокруг. А вокруг были люди, и не просто люди, а сотрудники милиции. Кто-то входил и выходил из дома Абайкиных, кто-то возился в саду, было понятно, что там они не цветами любуются. Федька вспомнил, что видел сразу несколько милицейских машин на улице перед домом Абайкиных, и вся картина предстала перед затуманенным взором так, как она есть. То, что он видел, ему не нравилось, и теперь он понимал, почему его шутливый тон так разозлил бывшего одноклассника Саню Пиняйкина.

– Прошу вас, присядьте, – настойчиво повторил Паршин, и Федьке-синяку ничего не оставалось, как подчиниться. Паршин удовлетворенно кивнул и обратился к Зеленцову:

– Спасибо, можете возвращаться к своим делам. Дальше мы сами.

Зеленцов с сожалением вздохнул, было видно, что ему очень хочется поприсутствовать при допросе свидетеля, но напрашиваться он не решился. Коротко кивнув, он удалился, а Паршин все свое внимание переключил на свидетеля.

– Итак, ваше имя – Федор?

– Да, батя с мамкой назвали так, но все кличут Федькой-синяком, потому что я беспробудный пьяница, – выдал свидетель.