— Ты уже видел его.

— Да, я его видел.

— Похоже, ты улыбаешься?

— Ага. Черт, не знаю почему, но улыбаюсь. Грилло советовал мне смотреть на это дерьмо проще, а я с ним спорил. Надеюсь, Бог сейчас даст Грилло меня услышать, потому что он был прав. Тес, он был прав.

Разговор закончился, но после того, как Гарри вспомнил о Грилло, Тесла уже не могла забыть о нем. Раньше она не хотела не то что разбираться в своих чувствах, а даже касаться этой темы, опасаясь потерять с трудом восстановленное равновесие. Но сейчас упоминание о Грилло застало Теслу врасплох, и воспоминания покатились, как снежный ком, увлекая ее за собой. Она обнаружила, что все не так уж страшно. Грилло сильно изменился за те восемь лет, что они знали друг друга: растерял идеализм и уверенность, превратился в циника. Но из-под этой маски проглядывало лицо прежнею Грилло — обаятельного, вспыльчивого, простодушного — по крайней мере, таким она его увидела, когда они познакомились. Они никогда не жили вместе, и теперь Тесла об этом жалела. В ее жизни не было другого мужчины, который восемь лет оставался бы к ней привязан. Даже раньше, когда она колесила по «Америкам» и не звонила месяцами, им с Грилло хватало нескольких слов, чтобы понять друг друга и продолжить диалог.

Вспоминая эти звонки из закусочных для дальнобойщиков, из кафе на захудалых заправках, она мысленно вернулась к тому, чему Грилло посвятил последние пять лет, — к Рифу. Он называл Риф делом своей жизни и утверждал, что собранной в нем информации достаточно, чтобы описать все на свете. По словам Грилло, самому ему недоставало для этого энергии и терпения. Тем не менее, насколько могла судить Тесла, он не отходил от дел до самого конца.

Ей стало любопытно узнать, действует ли Риф до сих пор. Чем больше она о нем думала, тем сильнее ее тянуло взглянуть своими глазами на это собрание редкостей. Она вспомнила, что Грилло оставлял ей парочку телефонов на случай, если ей понадобится связаться с системой или сообщить ему что-то, но номеров этих не нашла. Значит, придется самой поехать в Омаху и увидеть все собственными глазами.

Лететь самолетом ей не хотелось. Она никогда не любила доверять свою жизнь и судьбу чужим рукам, а теперь и подавно. Если уж ехать, то на своих колесах, как в старые добрые времена.

Она провела тщательный техосмотр и шестого октября, оседлав «харлей», отправилась в тот самый городишко, где много лет назад Рэндольф Яффе сидел в почтовом отделении, разбирал безадресные письма и подбирал ключ к загадке, теперь поселившейся внутри ее.

В первую ночь в новом доме Феба, как ни старалась, не смогла увидеть во сне Джо. Вместо него ей приснился Мортон. Из всего великого множества людей — именно Мортон. Сон был кошмарный. Феба оказалась на берегу, еще не развороченном усилиями Короля Тексаса, и видела тех самых птиц, что едва не прервали ее путешествие. И там же стоял ее муж, одетый только в жилетку и свои лучшие носки, которые он надевал к воскресному костюму.

При виде его она невольно прикрыла грудь, чтобы он ее не коснулся. Но у него и в мыслях не было ее трогать — ни приласкать, ни ударить. Он вытащил из-за спины грязный джутовый мешок и сказал:

— Мы должны уйти, Феба. Ты знаешь, так нужно.

— Куда уйти? — спросила она. Он показал на воду.

— Туда, — сказал он и направился к Фебе, открывая мешок.

В мешке лежали камни, собранные на берегу. Мортон без лишних слов стал запихивать камни ей в рот. А ее руки будто приклеились к груди, защищаться ей было нечем, и пришлось глотать эти камни. Они достигали размера мужского кулака, но один за другим проскальзывали внутрь: пер вый, второй, десятый, двадцатый, тридцатый. Феба становилась все тяжелее, и от тяжести опустилась на колени. А море тем временем подступало ближе, желая ее поглотить.

Она стала сопротивляться и, уворачиваясь от очередного камня, принялась просить Мортона о пощаде.

— Я не хотела сделать тебе ничего дурного, — сказала она.

— Тебе вечно было на меня наплевать, — ответил он.

— Неправда, — возразила она. — Я любила тебя. Я думала, мы будем счастливы.

— Ты ошиблась! — закричал Мортон и достал из мешка самый большой камень.

Феба поняла, что он будет последним.

— Прощай, Феба, — сказал Мортон.

— Да черт тебя подери! — воскликнула она. — Почему ты никогда не мог выслушать другого?

— Не хотел, — ответил он.

— Какой ты дурак!..

— Ладно, хватит.

— Черт тебя подери! Черт подери!

Тут она услышала, как: в животе у нее что-то задвигалось, перемалывая камни. Мортон тоже услышал этот звук.

— Что ты делаешь? — спросил он, наклонившись к ней и дыхание его воняло, как пепельница.

Вместо ответа Феба выплюнула ему в лицо перемолотую каменную крошку. Она полетела в него пулями, и Мортон попятился. Он отступал в море, по пути выронив мешок. Крови его видно не было. Каменная шрапнель вошла в его тело и потянула на дно. Через несколько секунд волны сомкнулись над его головой, и Мортона не стало, а Феба осталась на берегу, выплевывая все то, что он в нее напихал.

Феба проснулась, и подушка ее промокла от слюны.

Этот опыт несколько поубавил ее энтузиазм. Феба уже не так стремилась освоить технику грез. А если бы ей не уда лось справиться с Мортоном и утром он явился бы за ней — встал бы у двери со своим мешком? Мысль была неприятна. Впредь нельзя забывать об осторожности.

Видимо, подсознание Фебы запомнило ее опасения. Не сколько ночей подряд ей либо ничего не снилось, либо она забывала сны. Тем временем она постепенно обживалась и устраивалась здесь. Помогала ей прибывшая в дом странная маленькая женщина с подергивавшимся от тика лицом по имени Джарифа, назвавшаяся второй женой Муснакафа. Она и раньше здесь убирала, объяснила она Фебе, а теперь желает снова поступить на работу, чтобы обеспечить пииту и кров для своего семейства. Феба с радостью согласилась, и женщина тут же въехала в дом с четырьмя своими детьми. Старший из них — подросток по имени Энко — сразу с гордостью объяснил, что он незаконнорожденный, прижитый не от одного, а сразу от двух моряков (ныне уже покойных). Вопли и смех детей оживили дом, но он был достаточно велик, чтобы Феба всегда могла найти себе спокойное место для раздумий.

Присутствие Джарифы с ее выводком не только отвлекало от печальных мыслей о Джо, но и помогало регулировать время. Прежде Феба руководствовалась только желаниями или необходимостью: спала, когда хотела, ела, когда вздумается. А теперь дни стали размеренными. Небеса по рой нарушали расписание — в любой момент могли упасть сумерки или наступить рассвет; но Феба быстро научилась не обращать на это внимания.

Порядок возвращался не только в дом, но и на городские улицы. Повсюду шло строительство: ремонтировали дома, разбирали завалы, чинили и возводили новые корабли. Поскольку люди не умели, подобно Мэв, оживлять выдумки, они работали до седьмого пота, но выглядели при этом вполне счастливыми. Через некоторое время Фебу уже узнавали соседи. Они провожали ее сердитым взглядом, когда она вы ходила из дома. Они никогда с ней не заговаривали, а если она спрашивала о чем-то, вежливо уклонялись от беседы.

Она поняла, что скоро останется в изоляции, и начала думать, как этого избежать. Не устроить ли ей вечеринку на открытом воздухе для всех желающих? Или, может быть, пригласить в гости соседей и рассказать им свою историю?

Прокручивая в уме эти возможности, Феба бродила по дому и нечаянно сделала открытие, оказавшееся весьма полезным Она обнаружила в одной из кладовок небольшую библиотечку — журналы и книги. Просматривая их, Феба поняла: это не выдумка Мэв. Вероятнее всего, их занесли из Косма случайные пришельцы, такие же, как она сама. Как иначе объяснить соседство учебника высшей математики с трактатом об истории китовой охоты и с потрепанным томиком «Декамерона»?

Именно за этот томик она и взялась. Не ради текста, по казавшегося ей скучным, а из-за иллюстраций: черно-белых гравюр на вклейках. Два художника (гравюры явно принадлежали трем разным авторам) иллюстрировали драматические повороты сюжета, а третьего интересовал лишь блуд. Стиль его был далек от изящества, что восполнялось отменной дерзостью. Он рисовал героев, охваченных похотью, и никто из них этого не стыдился. Монахи изумляли могучей эрекцией; крестьянки ногами вверх падали на стог сена; пары совокуплялись в грязи, и все были довольны и счастливы.