Тут стоит заметить, что город этот радовал не только взор. Он являлся также обителью наук и премудростей, здесь пользовались немалым почетом философы, создавались ученые труды, а за стаканом чая велись бесконечные споры о происхождении мира. Короче говоря, то был дивный город.

В течение своей жизни Зелим три раза присоединялся к каравану, идущему по Великому Шелковому Пути, и посещал Самарканд. Первый раз это случилось всего лишь два года спустя после смерти Пассак, и Зелиму пришлось странствовать пешком, так как у него не было денег, чтобы купить верблюда или другое животное, способное выдержать подобный переход. Тяготы этого путешествия значительно притупили страстное желание увидеть Самарканд, которым Зелим был одержим с детства; ноги его кровоточили, тело дрожало от усталости, а глаза покраснели и воспалились от песка и неумолимого яркого солнца. Когда же легендарные башни и минареты наконец предстали перед ним, Зелим, изнуренный до предела, рухнул в мягкую траву на берегу реки и, забыв обо всем на свете, проспал до вечера.

Зелим проснулся лишь в сумерках, протер глаза, еще воспаленные от песка, и взглянул вверх. Небо поражало разнообразием оттенков — цепь ажурных золотисто-янтарных облаков тянулась к западу, а на востоке сгущался багрянец. Вокруг раскаленных на солнце минаретов кружились стаи птиц, возвращавшихся в свои гнезда. Вскочив, Зелим направился к воротам Самарканда, а когда он подошел к городским стенам, вокруг них уже зажгли на ночь факелы, сделанные из благоуханного дерева. Казалось, они наполняют ночной воздух ароматом святости и благодати.

Стоило Зелиму оказаться за стенами, и все мучения долгого пути тут же были забыты. Самарканд оказался в точности таким, каким он представал в рассказах отца, и даже лучше. Хотя по виду Зелим мало отличался от нищего, да и в кармане у него не было ни гроша, он сразу понял, что не будет испытывать здесь недостатка в слушателях. А ему было что рассказать. Людям нравились истории о крещении у Атвы, о том, как Зелим пробирался через полный опасностей лес, о монахе-разбойнике Назаре, его шайке и возмездии, постигшем их. Может, они верили в эти рассказы, может, нет, но так или иначе, Зелиму дарили деньги, еду и дружеское расположение (а некоторые женщины благородного происхождения — и ночь любви). Со временем он расширил свой репертуар, приукрашивая, добавляя подробности и выдумывая новые. Он придумал несколько историй об удивительной паре, которую некогда встретил на берегу, а так как людям нравится, когда занимательный сюжет приправлен щепоткой философии, Зелим добавил в эти истории спои рассуждения о человеческом предназначении и о неодолимой власти судьбы.

Первый раз он прожил в Самарканде около полутора лет и покинул город, стяжав славу не просто хорошего рассказчика, но человека, обладающего мудростью. Он вновь отправился в путь, и теперь у него появилась новая тема для рассказов — Самарканд.

В этом чудесном городе, сообщал Зелим своим слушателям, высочайшие устремления человеческого духа и самые низменные желания плоти переплетаются столь тесно, что подчас трудно отделить одно от другого. Подобное утверждение находило в душах людей искренний отклик, ибо их жизненный опыт нередко подтверждал правоту рассказчика, хотя они и не решались признаться в этом. Слава Зелима росла день ото дня.

В следующий раз он прибыл в Самарканд на собственном верблюде, кроме того, с ним был пятнадцатилетний мальчик, прислуживавший ему и готовивший для него пищу. Этот юнец тоже хотел стать рассказчиком и поэтому поступил к Зелиму в обучение. На сей раз встреча с городом принесла Зелиму некоторое разочарование, что, впрочем, было неизбежно. Он чувствовал себя как человек, который возвратился к оставленной возлюбленной и обнаружил, что воспоминания прекраснее действительности. Но его разочарование превратилось в тему для новой притчи, и не прошло и недели, как у него появилась свежая история.

К тому же в городе его ожидало немало приятного: встречи с людьми, с которыми он подружился во время своего первого посещения Самарканда, приглашения в роскошные дворцы, владельцы которых еще несколько лет назад с презрением отвернулись бы от неграмотного рыбака. Однако теперь они ждали Зелима с нетерпением и считали великой честью, что знаменитый рассказчик переступит их порог. Но наибольшую радость принесло ему следующее обстоятельство: несколько молодых ученых, живущих в городе, стали тщательно изучать его жизнь и его притчи, как будто он был очень важным человеком. Кто бы на его месте не почувствовал себя польщенным? Зелим провел немало дней и ночей, беседуя с учеными и откровенно отвечая на их вопросы.

Один из этих вопросов вертелся у него в голове, когда он уже покинул город.

— Как вы думаете, вам суждено вновь увидеться с людьми, которых вы встретили на берегу? — спросил у него один молодой ученый.

— Думаю, нет, — ответил Зелим. — Для них я — никто.

— Но, может, для ребенка… — попытался возразить юноша.

— Для ребенка? — перебил его Зелим. — Сомневаюсь, что этот мальчик знает о моем существовании. Тогда его больше интересовала материнская грудь, а не я.

Но молодой ученый не сдавался.

— В своих притчах вы учите, что все в этом мире неизбежно возвращается на круги своя. Вы рассказывали о Колесе Звезд. Может, с этими людьми произойдет нечто подобное. Подобно звездам, они исчезают из виду, чтобы потом…

— Снова засверкать на небосклоне, — подхватил Зелим.

— Да. Снова засверкать, — просияв, кивнул головой ученый. Он был счастлив услышать собственную мысль из уст учителя.

— Может, так и будет, — произнес Зелим. — Но я не хочу провести остаток дней своих в бесплодном ожидании.

Да, он не ждал новой встречи. Но, как уже было сказано, вопрос молодого ученого прочно засел у него в мозгу и принес свои плоды: Зелим сложил притчу о человеке, который всю жизнь прожил в ожидании встречи с кем-то, кто оказался его убийцей.

Годы шли, а слава Зелима неуклонно росла. Путешествия его становились все более длительными — он посетил Европу и Индию и даже добрался до границ Китая. Всюду он рассказывал свои притчи и везде обнаруживал, что их причудливая поэзия находит отклик в сердцах многих людей.

Прошло восемнадцать лет, прежде чем он вновь посетил Самарканд. И, как оказалось, в последний раз, хотя сам Зелим этого не знал.

К этому времени Зелим достиг преклонных лет, и, хотя постоянные странствия закалили и укрепили его тело, он ощущал, что наступила осень его жизни. Суставы болели, утратив гибкость, он стал плохо спать. Когда ему удавалось уснуть, он неизменно видел Атву — точнее, морской берег и святое семейство. Благодаря встрече с этим семейством он познал мудрость и боль. Если бы в тот судьбоносный день все сложилось иначе, Зелим по-прежнему влачил бы убогое существование в рыбацкой деревеньке, чуждый возвышенным порывам, и душа его не знала бы ни взлетов, ни падений.

Стоял октябрь, и Зелим был в Самарканде, ощущая старость и страдая от бессонницы. Но времени на отдых у него почти не было. Число его последователей многократно возросло, а один из них (тот самый молодой ученый, с которым они некогда говорили о том, что все возвращается на круги своя) основал целую школу. Школа эта объединила молодых людей, которые обнаружили в притчах Зелима революционные идеи, питавшие их стремление освободить человечество от оков. Каждый день он встречался с этими юношами. Иногда Зелим позволял им задавать вопросы относительно его жизни, судьбы и воззрений. Иногда, устав от расспросов, он предпочитал рассказывать истории.

В тот день вышло так, что Зелим и отвечал, и рассказывал. Один из учеников сказал ему:

— Учитель, многие из нас пребывают в ссоре со своими отцами, ибо те не желают, чтобы мы изучали ваши труды.

— Вот как? — ответил Зелим, вскинув бровь. — Не понимаю почему. — Среди учеников раздался робкий смех. — Так в чем, собственно, вопрос?