— Ив этом фильме я погиб?

— Нет, остался живехонек. Почему ты спрашиваешь?

— Прошлой ночью я пытался припомнить все свои фильмы. Думал, вдруг этот свет заберет меня и мне придется рассказать о том, чем я занимался в этой жизни…

Тодд взглянул на стену над кроватью. Проследив направление его взгляда, Максин увидела, что он нацарапал там — огромными корявыми буквами — несколько названий картин со своим участием Список был далеко не полным и служил несомненным доказательством того, что в сознании Тодда царил полный сумбур. Даже те названия, которые ему удалось вспомнить, были приведены неточно. Так, «Стрелок» превратился в «Убийцу», а «Долгое падение» в «Упавшего». Тодд вставил в этот список и фильм «Боец», сняться в котором ему так и не удалось.

— А ты не помнишь, в скольких картинах я умираю?

— В двух.

— Всего-то? Как мало. Почему?

— Потому что ты обычно играл благородных героев.

— Хороший ответ. Благородные герои ведь не умирают. Никогда не умирают, правда?

— Ну, я бы не сказала, что никогда. Смерть героя бывает очень эффектным концом.

— Где, например?

— Например, в «Истории двух городов».

— Это старый фильм. Ладно, все это не так важно. Главное вот что: мне наплевать на этот проклятый свет. Пусть себе торчит на крыше. Я — благородный герой.

— Значит, ты не хочешь идти за ним?

— Нет, Максин.

— А вдруг он отведет тебя туда, где тебе будет лучше?

— Куда бы это?

— Не знаю.

— Вот видишь. Такого места нет. Ты ничего не можешь придумать.

— Нет, могу. Небеса. Рай.

— Ты думаешь, рай существует? И свет хочет отвести меня туда?

— Я не знаю, Тодд. Я ничего не знаю.

— И я тоже никогда этого не узнаю. Потому что я за ним не пойду. Я герой. Я никуда не должен идти. Поняла?

Что Максин могла на это возразить? Нелепая идея так крепко застряла у Тодда в мозгу, что его невозможно было переубедить.

— Разумеется, ты не должен идти туда, куда тебе не хочется, — осторожно заметила она.

Тодд взял пригоршню земли и сбросил ее с кровати. Влажные комья рассыпались по голым доскам пола.

— Все это ерунда, — изрек он.

— О чем ты?

— О фильмах. Мне жаль, что я потратил жизнь на такую чушь. Лучше бы занялся чем-нибудь полезным. Донни был прав.

— Донни?

— Да.

Неожиданно он устремил на Максин пронзительный холодный взгляд.

— Донни — ведь это реальность, не так ли? Он был моим братом. Или он мне приснился? Скажи, где сон, а где явь?

— Нет, он тебе не приснился. Донни — это реальность.

— Хорошо, если так. За всю свою жизнь я не встречал человека лучше. Прости, если тебе неприятно это слышать.

— Почему мне должно быть неприятно? Он был твоим братом. Я рада, что ты любил его.

— Хм, — буркнул Тодд. В воздухе повисло молчание, долгое молчание. А потом тишину нарушил голос Тодда:

— И правда, если Донни — всего лишь сон, значит, жизнь — полное дерьмо.

Спустившись вниз по лестнице, Тэмми обнаружила новые следы разрушения. Пол в комнате, некогда вмещавшей Страну дьявола, превратился в груду обломков, и лишь кое-где сохранившиеся перекрытия поддерживали потолок, не позволяя ему обвалиться. Убедившись, что дом вот-вот рухнет, Тэмми хотела немедленно подняться наверх и сказать Максин, что надо поскорее уезжать. Однако потом она решила не отказываться от своих первоначальных намерений. «С тех пор как призраки предались здесь неистовому буйству, прошло несколько недель, а дом до сих пор стоит, — подумала она. — Вряд ли он развалится в ближайшие несколько минут». Так что, прежде чем покинуть этот дом навсегда, можно было рискнуть и осмотреть то, что от него осталось. Возможно, это помогло бы Тэмми убедиться в том, что она постигла тайну Катиного обиталища — по крайней мере, ту ее часть, которая доступна человеческому постижению.

Призраки разнесли в щепу последние несколько ступенек лестницы, однако груда обломков внизу была так высока, что Тэмми не понадобилось спрыгивать. Тем не менее она спустилась не слишком удачно, поцарапав лодыжки об острые края досок.

Прихрамывая, Тэмми направилась к двери, точнее к дверному проему, зиявшему в конце коридора. Как ни странно, проем этот сохранился, хотя стены вокруг были полностью разрушены и целые куски потолка обвалились, обнажив сложное переплетение труб и проводов. Из верхнего окна башни проникал слабый свет, освещавший женщине путь. Дальние концы коридора тонули во мраке. Тэмми все время смотрела себе под ноги, опасаясь споткнуться о выбитый из стены кирпич и растянуться на полу.

На верхнем этаже что-то постоянно скрежетало и трещало, а из темноты, сгустившейся за спиной Тэмми, то и дело доносилось какое-то мягкое шлепанье — вероятно, это падали новые куски известки. Эти звуки действовали пришелице на нервы; ей казалось, смолкни они — и сердце ее перестанет бешено колотиться.

В одном Тэмми не сомневалась: призраки покинули дом. Они обрушили на него всю силу своего гнева и исчезли, зная, что проклятое место, где они испытали так много страданий, обречено на разрушение.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что внизу никого нет, Тэмми вернулась к лестнице. Чтобы добраться до первой ступеньки, ей пришлось вскарабкаться на кучу обломков. Когда женщина ступила на лестницу, та угрожающе закачалась. Приглядевшись, Тэмми заметила, что лестница отделилась от стены на несколько дюймов и держится буквально на честном слове. Спускаясь, она не обратила на это обстоятельство внимания. Осторожно переставляя дрожащие ноги, Тэмми стала подниматься и, оказавшись наконец на относительно прочной площадке, мысленно возблагодарила Господа.

Дверь в хозяйскую опочивальню была открыта. Не успела Тэмми перевести дух, как оттуда выглянула Максин и сделала ей знак войти.

— Тодд здесь. Он хочет тебя увидеть, — шепотом пояснила она.

— Он жив? — спросила Тэмми, мгновенно осознав, что вопрос этот прозвучал по-идиотски. Как может быть жив человек, которого убили на ее глазах?

Вместо ответа Максин состроила странную гримасу, как видно желая показать, что не имеет ни малейшего понятия об истинном состоянии и настроении Тодда.

— Сейчас сама увидишь, — буркнула она.

Прежде чем они вошли в спальню, Максин успела прошептать:

— Надеюсь, ты лучше поймешь, что с ним происходит. Меня он окончательно сбил с толку.

— Привет, Тэмми.

Тодд лежал на кровати. Нижнюю половину его туловища скрывала куча влажной земли. Немало комьев валялось на полу, и руки Тодда были перепачканы до локтя.

— Ну и грязищу ты развел, — бодрым голосом изрекла Тэмми.

— Я играю с землей. Мне это нравится.

— Может, раздернем немного шторы или зажжем лампу? Здесь слишком темно.

— Если хочешь, зажги лампу.

Тэмми подошла к столику, стоявшему в углу, с опаской взглянула на розетку, вспомнив о фейерверке внизу, но все же включила старинную лампу. Затем она приблизилась к окну и выглянула в щель между шторами. Максин была права — наступали сумерки. Заходящее солнце бросало багровые отсветы на противоположный склон каньона, и небо приобрело холодный оттенок. Звезды еще не зажглись, но на северо-востоке уже появилась луна.

— Не смотри туда, — окликнул ее Тодд.

— Но почему?

— Прошу тебя, задерни шторы плотнее.

И, очевидно, не надеясь, что она выполнит его просьбу, Тодд быстро соскочил с кровати. Комья земли полетели во все стороны. Это неожиданное проворство мертвеца заставило Тэмми вздрогнуть. Нельзя сказать, чтобы она боялась Тодда; но смерть усиливала природные склонности людей, и вполне возможно, что после собственной гибели Тодд стал более вспыльчивым и раздражительным, чем был при жизни. Он грубо вырвал шторы у нее из рук и плотно задернул их.

— Я не хочу видеть, что творится там, за окном, — заявил он. — И тебе тоже нечего на это пялиться.

Взгляд Тэмми невольно скользнул по обнаженным чреслам Пикетта. Даже когда Тодд стоял недвижно, его напряженный член двигался, подрагивая в ритме его пульса.