Закончив основные приготовления к переезду в новый дом, Марко ранним вечером прибыл за Тоддом. Они поехали впереди на «седане», а вслед за ними отправились Максин и Джерри.

— Утром я дважды заблудился, — сказал Марко, — пока ездил туда и обратно. Черт его знает почему. Но дважды я разворачивался и вновь оказывался на бульваре Сансет.

— Прямо какой-то рок, — заметил Тодд. — Там нет никаких уличных указателей.

— Неужели?

— И вообще почти нет домов, что мне очень понравилось. Ни тебе соседей, ни туристических автобусов. Ни карабкающихся по стенам поклонников.

— Помнится, с ними ловко умел расправляться Демпси!

— Еще бы! Старик Демпси был молодцом. Помнишь того немца? Такой верзила! Он как раз перелезал через забор, когда Демпси вцепился ему в задницу, а потом…

— Он пытался возбудить против тебя уголовное дело.

— Да, хотел отдать меня под суд.

Посмеявшись над давним эпизодом, они вновь погрузились в свои мысли.

— Так что именно рассказывал Джерри об этом месте? — спросил Тодд, когда они с Максин остановились напротив Убежища.

— Не слишком много. Кажется, я говорила тебе, что он гостил в этих краях, когда был совсем мальчишкой. Поэтому у него сохранились самые удивительные воспоминания о доме. Вот, пожалуй, и все.

Когда Максин снимала окрестности на пленку, шел сильный дождь. Теперь же, в ясную погоду, дом показался Тодду совсем другим и вполне соответствовал своему титулу «дворца грез». Однако из-за того, что дом утопал в дикой зелени, оценить его истинные размеры было практически невозможно. Справа от главного входа на добрых тридцать футов в высоту вздымались заросли бамбука, местами даже выше дымовой трубы. Не меньшего буйства достиг плющ, представленный во всем цветовом многообразии — фиолетовый, красный, розовый и белый. Даже скромный папоротник, посаженный в тенистых местах вдоль забора, вымахал здесь до неузнаваемых размеров. Подчас он образовывал зеленый навес, под которым можно было стоять, подняв руки вверх и не касаясь шишковатых ответвлений.

Сам же дом был построен в стиле испанского дворца без всякого намека на голливудское воображение. Штукатурка от времени стала бледно-розовой, красная крыша выцвела. Подножие ступенек, а также наличники на окнах были декорированы на удивление яркой плиткой голубого, белого и бирюзового цветов, выложенной довольно замысловатым образом, что придавало фасаду налет мавританского очарования. Входная дверь выглядела так, словно ее похитили из какого-нибудь средневекового замка, — должно быть, именно такую дверь в свое время запирал на засов Дуглас Фэрбенкс-старший, защищаясь от армии злодеев. Во всяком случае, Максин пришлось приложить немалую силу, прежде чем дверь со скрипом и громким грохотом распахнулась — причем с таким размахом, словно в стене было встроено специальное противовесное устройство.

— Очень драматично, — наигранно отметил Тодд. На самом деле он был немало поражен масштабностью своего будущего жилища и его театральностью. Простодушный восторг давно уже был ему несвойственен. В той жизни, которую он вел, не следовало проявлять излишних эмоций к чему бы то ни было, помимо собственной персоны.

Максин повела Тодда в дом через башенку, по которой вверх поднималась винтовая лестница — ступеньки упирались в потолок своеобразной конструкцией, создающей впечатление иллюзии. Внутреннее убранство дома вполне отвечало тому впечатлению, что создалось у Пикетта по фотографиям. Несмотря на скромное количество мебели, большая часть которой нуждалась в починке, это не умаляло величественности строения. Все — начиная с деревянных полов и резных потолочных панелей и кончая симметричными каминными решетками и кованными филигранью перилами — свидетельствовало о ручной работе истинных мастеров своего дела. Очевидно, обитатели этого дворца, будь то он или она, питали слабость к произведениям искусства.

В гостиной Марко расставил кое-какую мебель из особняка Тодда, образовав маленький островок современности посреди древнего и таинственного мира. Поразмыслив, Пикетт пришел к выводу, что в будущем ему следует избавиться от своего бывшего имущества и впредь приобретать только антиквариат.

После Тодд с Максин прошли на кухню. Она была устроена с тем же размахом, что и все остальное: десять поваров могли бы запросто управляться там со своими обязанностями, не мешая при этом друг другу.

— Конечно, все это до смешного старомодно, — заметила Максин, — но на какое-то время вполне сгодится, верно?

— Это просто здорово, — ответил Тодд, все еще не придя в себя от восхищения. — А что находится с другой стороны?

— Да так, ничего особенного. Бассейн. Теннисные корты. И огромный пруд. Очевидно, для водного поло.

— В нем водится рыба?

— Нет. А ты хочешь ловить рыбу?

— Вообще-то это не столь важно.

— Если хочешь, могу устроить. Только скажи.

— Знаю, что можешь. Но думаю, не стоит. Я поживу здесь от силы месяц, а потом уеду.

— Ну и что? Возьмешь рыбу с собой.

— И где я буду ее держать?

— Да ладно, — пожала плечами Максин, — нет так нет. — Она подошла к кухонному окну, чтобы продолжить знакомить Тодда с его Убежищем. — Насколько я понимаю, весь каньон является собственностью владельца этого дома. Однако сады тянутся на полтора акра до подножия горы с одной стороны и вплоть до ее вершины — с другой. Где-то недалеко находится домик для гостей. А может, даже два. Но меня они не интересовали. Полагаю, гости тебе пока ни к чему.

— А Джерри что-нибудь знает об истории этого дома?

— Скорей всего, знает. Но я, честно говоря, его об этом не расспрашивала.

— А что ты ему сказала обо мне?

— Сказала, что тебя преследует поклонница-маньяк. Очень опасная дама. И тебе нужно на время съехать из своего дома в Бел-Эйр, пока ее не поймает полиция. Честно говоря, не думаю, что он на это клюнул. Наверняка до него дошли слухи. Мне кажется, было бы лучше сообщить ему правду.

— Мы это уже как-то обсуждали…

— Нет, погоди. Послушай меня. Если мы посвятим его в нашу тайну, он будет нем как рыба, потому что захочет тебе угодить. А если он решит, будто мы от него что-то скрываем, то, скорее всего, разболтает все, что знает.

— С какой стати ему мне угождать?

— Сам знаешь, Тодд. Он без ума от тебя.

Тодд в изумлении затряс головой, но тут же понял, что сделал это зря. Комната поплыла у него перед глазами, и ему пришлось ухватиться за стол, чтобы удержаться на ногах.

— Тебе нехорошо? — осведомилась Максин.

Тодд поднял руки ладонями вверх в жесте капитулянта.

— Все нормально, — произнес он. — Просто мне нужно принять таблетку и выпить.

— По-моему, ты злоупотребляешь таблетками. Ты не считаешь…

— Я послал Марко купить что-нибудь выпить.

— Тодд, но еще утро.

— Ну и что? Если я буду торчать здесь, кому какое дело до того, что я буду напиваться каждый божий день?

— А как быть с Джерри? Мы не решили…

— Поговорим о Джерри как-нибудь в другой раз.

— Так рассказать ему или нет?

— Говорю же тебе, я не желаю это больше обсуждать.

— Хорошо. Но если он пустит слух, пеняй на себя. Я тебя предупреждала.

— Если он сообщит обо мне в «Нэшнл инкуайер», это будет моя вина. Довольна?

Не дождавшись от Максин ответа и предоставив ей возможность незамедлительно приступить к поискам спиртного, Тодд направился к заднему выходу из дома. За длинной лестницей, поросшей с двух сторон густым плющом, раскинулась просторная лужайка, на которую отовсюду наступала всевозможная растительность — травы и цветы, поросль деревьев и цветущих кустарников. «Райская птица» двадцати футов высотой, платан и эвкалипт, наперстянка, ранний мак, атласом отливающий на траве, и зрелые лилии, ворсистая жимолость и дикий виноград, золотистый тысячелистник и красная гейлюссакия. И конечно, густые заросли вездесущей травы, мягкие, точно плюшевые, метелки которой, слегка покачиваясь, нежились в лучах яркого солнца. Это была необычная, можно сказать фантастическая, растительность.