— Любой, кто выступит против нас, будет уничтожен. И когда настанет время, нам без всяких колебаний придется пролить их кровь. Если здесь есть хоть одна женщина, которая не желает сражаться в этой войне, пусть уйдет сейчас. Ей не причинят вреда. Я клянусь в этом. Но если вы решите остаться, значит, вы согласились делать предстоящую работу без страха и сомнений.

Труд Полуночи будет кровавым, но поверьте, когда я стану императрицей Абарата, то подниму вас так высоко, что все воспоминания о деяниях, совершенных вами ради этого, уйдут в небытие. Мы не простые женщины. И, возможно, никогда не были простыми. Мы не любим любимых, или детей, или домашний очаг. Мы созданы не для того, чтобы заботиться о мужьях и качать колыбель. Мы — непрощающие, и это о нас отчаявшиеся мужчины разобьют свои хрупкие головы. С ними невозможно заключать мир и брать их в мужья. Они должны находиться под нашими каблуками или же умереть и лежать в земле, по которой мы ходим.

На это замечание швеи отреагировали одобрительным шумом. Лишь самая младшая из них пробормотала что-то неразборчивое.

— У тебя есть вопрос, — сказала Бабуля Ветошь и указала на нее.

— Нет, госпожа.

— Проклятье! Я приказываю — говори! Я не потерплю сомневающихся. ГОВОРИ!

Швея, сидевшая рядом с молодой женщиной, отодвинулась подальше от нее.

— Я лишь подумала о Двадцать Пятом часе, — ответила женщина. — Захватит ли его Полночь? Поскольку в противном случае…

— Наши враги найдут там убежище? Ты об этом хотела спросить?

— Да.

— На этот вопрос, сказать по правде, у меня ответа нет, — легко произнесла Бабуля Ветошь. — По крайней мере, пока. Тебя зовут Ма Туу Чамагамия?

— Да, госпожа.

— Что ж, раз тебя так интересует состояние Двадцать Пятого часа, я передам в твое распоряжение два легиона заплаточников.

— Для чего, госпожа?

— Чтобы захватить этот остров.

— Захватить?

— Да. Захватить его. Ради меня.

— Но госпожа, у меня нет никаких навыков военного дела. Я не смогу.

— Не сможешь? Ты посмела сказать мне, что ты чего-то НЕ СМОЖЕШЬ?

Она вытянула левую руку и растопырила пальцы. Палочка-убийца, которую она использовала против заплаточников, слетела со своего места у стены и оказалась у нее в руке. Она сжала кулак так крепко, что костяшки пальцев побелели, и одним летящим движением указала на Ма Туу Чамагамию.

Молодая женщина открыла рот, чтобы оправдаться, но у нее не осталось на это времени. Из палочки вылетела черная молния и ударила ее прямо в грудь.

Она издала звук, и то было не слово, а крик ужаса, продолжавшийся, пока процесс, разрушавший ее тело, распространялся от хребта во всех направлениях, превращая ее плоть и кости в черный пепел. Лишь голова оставалась нетронутой, чтобы наблюдать каждую секунду собственного исчезновения.

Она прожила ровно столько, чтобы увидеть, во что превратилась ее молодость и красота, в последний раз взглянуть на своего убийцу и пробормотать: «Нет».

А потом ее голова превратилась в прах, и она умерла.

— Такова судьба сомневающихся, — произнесла матриарх. — Есть еще вопросы?

Вопросов не было.

Лагуна Мунн сошла с кресла и позвала своего второго сына, сделанного из всего хорошего, что в ней было.

— Соглашатель? Где ты? У меня для тебя дело, малыш!

Безрадостный голосок ответил:

— Я здесь, мама, — и перед ними возник второй сын Лагуны Мунн. Он выглядел несчастным созданием, чей серый, тусклый вид контрастировал с блеском и обаянием его брата Плохиша.

— У нас гость, — сказала Лагуна Мунн.

— Знаю, мама, — ответил он бесцветным голосом. — Я подслушивал.

— Это невежливо, дитя.

— Я не имел в виду ничего плохого, — ответил мальчик, но упрек матери лишь усилил выражение безнадежности в его пустых глазах.

— Отведи ее в Круг Заклятий. Она собирается выполнить опасное дело. Чем быстрее мы начнем, тем быстрее закончим.

— Можно я останусь посмотреть, как ты ее учишь?

— Нет, нельзя. Если только ты не хочешь увидеть то, что вполне может оказаться твоей смертью.

— Мне без разницы, — ответил Соглашатель, пожимая плечами.

В этом пожатии отразилась вся его жизнь. Кажется, ему было все равно, жив он или мертв.

— А где будете вы? — спросила Кэнди заклинательницу.

— Здесь.

— Как же вы мне поможете?

На лице Лагуны Мунн отразилось ленивое изумление.

— С безопасного расстояния, — ответила она.

— А если что-то пойдет не так?

— Я буду тебя видеть, — сказала Лагуна Мунн. — Не беспокойся. Если что-то пойдет не так, я сделаю все, чтобы тебе помочь. Но ответственность за результат лежит только на тебе. Представь, что ты хирург, который разделяет сросшихся близнецов. Только здесь ты не просто хирург, но и…

— Один из детей, — закончила Кэнди, начиная понимать.

— Верно, — Лагуна посмотрела на Кэнди с восхищением. — Знаешь, а ты умнее, чем кажешься.

— Я выгляжу глупой? Вы это хотите сказать?

— Нет, не совсем, — ответила она, подняла сжатый кулак и раскрыла его.

Кэнди сунула руку в карман и вытащила фотографию, сделанную на рынке в портовом городе Тацмагоре на острове Смех-до-Упаду. Она была в той же одежде, что и сейчас. Одежду она приобрела без всяких задних мыслей, но, вглядевшись, поняла, что невероятно похожа в ней на свою мать. Она быстро сунула фотографию обратно. Лагуна Мунн права, и когда все закончится, ей надо как можно скорее купить себе что-нибудь другое. Она будет одеваться, как это принято на Острове Частного Случая, во все яркое и радостное.

Прежде, чем она додумала мысль до конца, Кэнди увидела, что от ладони Лагуны Мунн к ней движется что-то яркое. Оно летело слишком быстро, чтобы можно было успеть понять, что это такое, но Кэнди ощутила удар, словно порыв холодного ветра. В голове на мгновение вспыхнул свет, а когда он погас, Лагуна Мунн исчезла, оставив рядом с Кэнди несчастного серого Соглашателя.

— Думаю, тебе лучше пойти со мной, — сказал он, не выразив по этому поводу никакого энтузиазма.

Кэнди избавилась от последних капель света, мерцавших в ее сознании, и последовала за мальчиком. Когда он оказался перед ней, она впервые увидела его телосложение целиком. До сих пор она находилась под впечатлением от грустного выражения его лица и не замечала, что ниже пояса он похож на слизня размером с ребенка. Его ноги срослись, превратившись в единую бескостную трубку серо-зеленых мышц, на которых располагалась нормальная, человеческая верхняя часть корпуса.

— Знаю, что ты думаешь, — произнес он, не оборачиваясь.

— И что же?

— Неужели этот тот самый сын, который создан из всего хорошего? Выглядит-то он не очень. Говоря по правде, он похож на слизняка.

— Я не…

— Да, ты об этом думала, — сказал мальчик.

— Ты прав, думала.

— И ты тоже права. Я действительно выгляжу, как слизняк. Я много размышлял об этом. На самом деле я только об этом и размышляю.

— И что же ты надумал?

— Немного. Только то, что мама никогда не любила то хорошее, что в ней есть. Она считала его скучным. Бесполезным.

— Я уверена…

— Нет, — он поднял руку, прервав ее попытку смягчить боль. — Это только все ухудшит. Моя мать меня стыдится. Так и есть, все просто и ясно. Ее любовь получает мой злобный братец со своей сверкающей улыбкой. Кажется, это называют парадоксом? Я сделан из хорошего, но для нее я ничто. Он сделан из плохого, и она любит его за это. Любит! По сути, он и есть хороший сын из-за той любви, которую получает. А я, созданный из ее сострадания и ее мягкости, выкинут на помойку.

Кэнди ощутила в себе вспышку гнева. Она прекрасно понимала Соглашателя. Она знала сверкающую красоту зла. Она видела его, и в некотором смысле оно ее привлекало. Иначе почему она так сочувствовала Тлену?

— Стой здесь, пока я зажгу свечи, — сказал Соглашатель.

Кэнди осталась ждать, а он скрылся в тенях и темноте. Только когда он ушел, мысли Кэнди вернулись к странному жесту, который сделала Лагуна Мунн перед своим исчезновением. А с этим воспоминанием пришли другие, поднятые из глубин памяти этим ее даром, и Кэнди поняла, сколько совпадений, инстинктивных маневров и поворотов судьбы были на самом деле частью магии Боа, действовавшей внутри нее.