Сегодня молодые люди встретились, и контакт неожиданно восстановился. Словно дети, встретив полную противоположность себе, поняли что-то о собственной природе и невольно открыли сознание для родителей. Флетчер оказался в мозгу сына Труди Катц — юноши по имени Ховард. Глазами Ховарда он увидел дочь своего врага — так же как Яфф увидел его сына глазами своей дочери.

Именно этого момента они ждали. В тот день, когда вихрь пронес их через половину Америки, силы обоих истощились. Теперь детям предстояло сражаться за них, чтобы закончить войну, продолжавшуюся два десятилетия. И новое сражение закончится чьей-то смертью.

По крайней мере, так они думали. Впервые в жизни Флетчер и Яфф ощутили боль друг друга, будто их души пронзило одно копье.

И их противостояние тут было ни при чем. Совсем ни при чем.

— Нет аппетита? — поинтересовалась официантка.

— Похоже, — ответил Ховард.

— Унести?

— Да.

— Хотите кофе? Десерт?

— Еще колу.

— Значит, одну колу.

Джо-Бет была в кухне, когда вошла Беверли с тарелкой. Не стал есть отличный стейк, — сказала Беверли.

— Как его зовут? — спросила Джо-Бет.

— Я что, служба знакомств? Не спрашивала.

— Так спроси.

— Сама спроси. Заказал еще колу.

— Ладно. Присмотришь за моим столиком?

— Ага, зови меня Купидоном.

Джо-Бет, стараясь сосредоточиться на работе, не смотрела на парня достаточно долго — целых полчаса. Она налила кока-колы и вышла. К ее ужасу, за столиком никого не оказалось. При виде пустого стула у нее закружилась голова, и она едва не выронила стакан. Потом краем глаза заметила, как юноша вышел из уборной. При виде Джо-Бет он улыбнулся. Она направилась к нему, не обращая внимания на две подзывавшие ее руки за другими столиками. Она уже знала, о чем хочет его спросить — вопрос мучил ее с самого начала. Но парень опередил ее.

— Мы знакомы?

И она, конечно же, знала ответ.

— Нет, — сказала она.

— Просто когда ты… ты… ты… — Он запнулся, на скулах его заходили желваки, будто он жевал резинку.

— Ты… — продолжал он. — Ты…

— Я тоже так решила, — перебила она, надеясь, что он не обидится на это.

Кажется, не обиделся. Напротив, он улыбнулся, и его лицо стало мягче.

— Странно, — сказала она — Ты ведь не из Гроува?

— Нет. Из Чикаго.

— Ты проделал неблизкий путь.

— Я родился здесь.

— Правда?

— Меня зовут Ховард Катц. Хови.

— А меня Джо-Бет…

— Во сколько ты заканчиваешь?

— Около одиннадцати. Хорошо, что ты зашел сегодня. Я работаю по понедельникам, средам и пятницам. Завтра ты бы меня не застал.

— Мы нашли друг друга, — сказал он, и от уверенности, прозвучавшей в его словах, ей захотелось плакать.

— Мне нужно работать, — проговорила она.

— Я подожду.

В одиннадцать десять они вместе вышли от Батрика. Ночь была теплой и влажной.

— Зачем ты приехал в Гроув? — спросила Джо-Бет, когда они шли к ее машине.

— Чтобы встретить тебя. Она рассмеялась.

— А почему бы нет?

— Ну ладно. Тогда зачем ты отсюда уехал?

— Мать перебралась в Чикаго, когда мне было несколько недель от роду. О старом добром родном городе она почти ничего не рассказывала. А если и говорила, то так, будто тут не жизнь, а ад. Захотелось увидеть своими глазами. Может быть, чтобы лучше ее понять… И себя тоже.

— Она живет в Чикаго?

— Она умерла. Два года назад.

— Грустно. А твой отец?

— У меня его нет. В смысле, я… я… я… — Он опять начал заикаться, но справился с собой. — Я никогда его не видел.

— Странно. Очень странно.

— Почему?

— У меня та же история. Я не знаю, кто мой отец.

— Но ведь это не имеет значения, не так ли?

— Раньше имело. Сейчас меньше. Понимаешь, у меня есть брат-близнец. Томми-Рэй. Мы всегда вместе. Тебе надо с ним познакомиться. Он тебе понравится. Его все любят.

— И тебя. Тебя, наверное, тоже все… все… любят.

— Почему?

— Ты красивая. Мне придется соперничать с половиной парней округа Вентура.

— Нет.

— Не верю.

А, они только смотрят. Но трогать меня им не позволено.

— Мне тоже? Она остановилась.

— Я тебя совсем не знаю, Хови. Вернее, не так — и знаю, и не знаю. Когда увидела тебя в закусочной, я почему-то узнала тебя. Но я никогда не была в Чикаго, а ты — в Гроуве после того…. — Она вдруг нахмурилась. — Сколько тебе лет?

— В апреле исполнилось восемнадцать. Джо еще сильнее сдвинула брови.

— Что случилось?

— Мне тоже.

— Что?

— В апреле исполнилось восемнадцать. Четырнадцатого.

— А мне второго.

— Все это очень странно, не находишь? Мне кажется, что мы знакомы. И тебе кажется.

— Тебя это тревожит?

— По мне все так заметно?

— Да. Никогда не видел лица, которое… настолько отражает чувства… и которое мне так хотелось бы поцеловать.

Внизу, под землей, духи корчились от боли. Каждое слово бритвой резало им слух. Но они были бессильны это остановить. Они могли лишь присутствовать в головах детей и слушать.

— Поцелуй меня, — сказала она. Духи под землей задрожали. Хови дотронулся рукой до ее лица.

Духи дрожали, пока вокруг них не затряслась земля.

Джо-Бет придвинулась к юноше на полшага и коснулась своими улыбающимися губами его губ.

Духи кричали в уши своих детей, пока не треснул бетон, замуровавший их восемнадцать лет назад: «Хватит! Хватит! Хватит!»

— Ты ничего не почувствовала?

Она засмеялась.

— Да, — сказала она. — Мне показалось, что дрогнула земля.

Девушки спускались к воде дважды. Второй раз — наутро после той ночи, когда Ховард Катц познакомился с Джо-Бет Макгуайр. Утро было прохладным, свежий ветер развеял тяжелый воздух минувшего вечера и обещал нежаркий день.

Бадди Вэнс снова спал один в своей сделанной на заказ трехспальной кровати. Трое в постели, как он однажды сказал (и его, к сожалению, цитировали), это и есть райское наслаждение. Двое — супруги, и третий — дьявол. Он много раз проверял и точно знал: рай не для него. Хотя гораздо приятнее, если утром в твоей постели лежит женщина, пусть даже и не жена. Его отношения с Эллен были слишком извращенными, чтобы длиться долго. Он ее бросил. Отсутствие Эллен упрощало утренний распорядок: когда никто не зовет тебя обратно в постель, куда проще влезть в спортивный костюм и пробежаться вниз по Холму.

Бадди было пятьдесят четыре. Бег трусцой заставлял его вдвойне чувствовать это. Слишком много знакомых Бадди умерли как раз в таком возрасте (последний — его агент Стенли Годхаммер) и от того же, чем злоупотреблял он сам. Сигары, наркотики, выпивка. Из всех его пороков женщины были самым здоровым увлечением, но даже здесь следовало проявлять умеренность. Он уже не способен заниматься любовью ночь напролет, как в тридцать лет. А после нескольких недавних болезненных неудач — и вообще не способен. Именно по этой причине он обратился к доктору с требованием панацеи, за любую цену. — Панацеи нет, — сказал Тэрп.

Он пользовал Бадди со времен телевизионного взлета «Шоу Бадди Вэнса». Тогда оно возглавляло еженедельные рейтинги, а его шутки, прозвучавшие в восемь вечера, были на устах каждого американца на следующее утро. Тэрп знал Бадди, которого как-то назвали «самым смешным человеком в мире», так сказать, с изнанки.

— Ты ежедневно гробишь свое тело, Бадди. Ежедневно. И еще говоришь, что не хочешь умирать. Ты хочешь до ста лет ездить играть в Вегас.

— Точно.

— На сегодняшний день я обещаю тебе еще лет десять. Если повезет. Избыток веса, избыток стресса. Видал я трупы и поздоровее.

— Это я придумываю шутки, Лу.

— А я заполняю свидетельства о смерти. Так что начинай заботиться о себе, ради Христа, не то отправишься следом за Стенли.

— Думаешь, меня это не беспокоит?

— Знаю, что беспокоит, Бадди, знаю.

Тэрп обошел стол и подошел к Бадди. На стенах кабинета висели подписанные фотографии звезд, которых он наблюдал и лечил. Сплошь громкие имена. Большинство из них умерли, многие преждевременно. Такова цена славы.