— Я поведу, — сказала Сюзанна, когда Кэла уложили на заднее сиденье.

— А что мы скажем врачам? — спросил Кэл слабеющим голосом. — Ведь это пулевое ранение.

— Будем решать проблемы по мере их поступления, — решила Сюзанна.

Когда она уселась на место водителя, откуда неохотно сполз де Боно, кто-то окликнул ее. К машине бежал Нимрод.

— Куда вы едете? — спросил он.

Сюзанна указала на своего пассажира.

— Друг мой, — воскликнул Нимрод, увидев Кэла, — вид у тебя неважнецкий. — Он попытался ободряюще улыбнуться, но вместо этого заплакал. — Все кончено, — произнес он, рыдая. — Уничтожено. Наша милая родина… — Он утер глаза и нос тыльной стороной ладони. — Что нам теперь делать? — спросил он у Сюзанны.

— Убираться отсюда, — ответила она. — И как можно скорее. У нас еще есть враги..

— Это уже не имеет значения, — покачал он головой. — Фуга погибла. Все, чем мы владели, потеряно.

— Но мы же живы, — возразила Сюзанна. — А до тех пор, пока мы живы…

— Куда нам идти?

— Мы отыщем подходящее место.

— Тогда веди нас, — сказал Нимрод. — Больше некому.

— Позже. Сначала надо помочь Кэлу…

— Да, — согласился он, — разумеется. — Потом взял Сюзанну за руку, не желая отпускать. — Но ты вернешься обратно?

— Конечно вернусь.

— Я поведу тех, кто выжил, на север. Через две долины от этой. Мы будем ждать тебя там.

— Тогда идите, — сказала она. — Не тратьте зря время.

— Ты не забудешь? — снова спросил он.

Сюзанна не стала смеяться над его сомнениями: память теперь стала для них крайне важна. Вместо ответа она коснулась мокрого лица Нимрода, позволяя ему ощутить струящийся внутри ее пальцев менструум.

И только когда машина отъехала, Сюзанна поняла: она только что благословила его.

Коммивояжер выскочил из Вихря, когда Фуга уже начала разрушаться. Поэтому его не только не останавливали, но даже не заметили бегства. Когда ткань их обожаемой родины стала расползаться на клочки, никто из ясновидцев не обратил внимания на потрепанного окровавленного человека, ковылявшего прочь сквозь хаос.

Только раз беглецу пришлось остановиться и отыскать среди этого хаоса место, чтобы опорожнить желудок. Рвотные массы испачкали некогда прекрасные ботинки, и он принялся отчищать их пригоршней листьев, которые испарялись прямо у него в руках.

Магия! Как она бесила его теперь! Фуга соблазнила его обещаниями волшебства. Она разложила перед ним свои так называемые «чудеса», пока он, несчастный чокнутый, во всех смыслах не ослеп от них. Чары завлекли его в хоровод. Заставили рядиться в чужие перья, заставили обманывать и манипулировать людьми, и все из любви к здешнему обману. А это был обман, теперь-то он понял. Он протянул руку, чтобы взять обещанную награду, а награда испарилась, отреклась от его власти и выставила его главным виновником.

Однако он очень долго не понимал, что его используют, и это было доказательством его невиновности. Он не собирался никому причинять вред, он лишь хотел принести истину и мир в страну, печальным образом лишенную и того и другого. Но его в очередной раз надули и подставили. Единственное, в чем можно обвинить Шедуэлла после случившегося, так это в наивности. А наивность — простительный грех. Нет, настоящие негодяи — это ясновидцы, носители магии и безумия. Именно из-за них его мечты вышли за разумные пределы и навлекли на Фугу все эти ужасы. Привели к мрачным событиям и, в итоге, к распаду Вихря, а его — несчастную жертву обстоятельств — толкнули на убийство.

Шедуэлл выбрался из разлагавшейся Фуги и начал подниматься по склону холма, прочь из долины. Воздух на склонах был чище, что выставляло Коммивояжера в постыдном свете. От него воняло страхом и отчаянием, а ветер нес с собой запах моря. Вдыхая его, Шедуэлл решил, что в этой чистоте заключена единственная надежда на спасение.

Испытывая отвращение к самому себе, он стянул залитый кровью пиджак. Вот оно, дерьмо, запятнанное и пятнающее. Приняв подарок от инкантатрикс, он совершил первую ошибку: с пиджака началась цепочка неверных решений. В приступе праведного гнева он попытался оторвать подкладку, но ткань не поддалась, поэтому он просто скомкал пиджак и зашвырнул высоко в воздух. Пиджак немного пролетел вверх, затем упал обратно, покатился по каменистому склону, вызвал по дороге небольшой обвал и замер, раскинув рукава, словно безногий самоубийца. Наконец-то этот предмет оказался там, где ему полагалось быть с самого начала, — в грязи.

В ней же должны быть и ясновидцы, подумал Шедуэлл. Однако они уцелели. Обман у них в крови. Земли их уничтожены, но он уверен, что у них еще отыщется в запасе пара трюков. Пока живы эти паскудники, он не сможет спать спокойно. Они превратили его в дурака и убийцу, и теперь он не угомонится, пока не сотрет их всех до единого с лица земли.

Стоя на холме и глядя вниз, в долину, Шедуэлл ощущал, как жизнь его обретает новый смысл. Его обманули и унизили, но он хотя бы остался жив. Значит, сражение пока не проиграно.

У них, у этих чудовищ, есть один враг. Иммаколата часто видела его во сне и рассказывала о пустыне, где он обитает.

Бич, так она называла его.

Для уничтожения ясновидцев ему потребуется союзник, а что может быть лучше безымянной силы, от которой они скрываются уже целую вечность?

Теперь им негде скрыться. У них больше нет Сотканного мира, куда они могли бы спрятаться. Если Шедуэлл сможет отыскать Бича и пробудить его от сна в той пустыне, с помощью монстра он сумеет нанести решающий удар.

Бич. Шедуэллу чрезвычайно нравилось само звучание этого слова.

Однако еще больше ему понравится тишина, которая воцарится, когда его враги обратятся в прах.

Кэл был счастлив немного поспать, понежиться в объятиях ласковых рук и ласковых слов. Медсестры приходили и уходили, появлялся доктор, улыбался ему сверху вниз и обещал, что все будет хорошо. Де Боно стоял рядом с врачом, тоже улыбался и кивал.

Ближе к ночи Кэл очнулся и увидел рядом с собой Сюзанну. Она произносила слова, которых он не мог понять, потому что слишком устал. Он заснул счастливый, оттого что она рядом, но, когда проснулся, ее уже не было. Он спросил, где Сюзанна и где де Боно, и ему ответили, что они вернутся, а ему нельзя переутомляться. Поспите, говорила сестра. Поспите, а когда проснетесь, все будет хорошо. Он смутно сознавал, что если последует этому совету, то предаст тех, кого знает и любит, но его замутненный разум не мог вспомнить, кого именно. Поэтому он сделал так, как говорила сестра.

Его сон был полон видений, и в этих снах он чаще всего исполнял главную роль, хотя не всегда являлся в своем привычном виде. Иногда он становился птицей, иногда деревом, и ветви его тяжело склонялись от множества плодов, в каждом из которых был заключен маленький мир. Иногда он был ветром или чем-то похожим на ветер. Он мчался, невидимый и могучий, над землей, составленной из обращенных к небу лиц — лица-скалы, лица-цветы — и потоков, в которых он знал по имени каждую серебристую рыбку.

А иногда ему снилось, что он умер; он плыл по бескрайнему океану из черного молока, пока кто-то невидимый и могущественный срывал звезды у него над головой, кидал вниз, а они падали по широкой дуге и пели на лету.

Какой бы умиротворяющей ни казалась эта смерть, Кэл сознавал, что она ему всего лишь снится из-за ужасной усталости. И что снова придется проснуться.

Когда это случилось, у его постели сидел Нимрод.

— Тебе не о чем беспокоиться, — заверил он Кэла. — Никто не будет задавать тебе вопросы.

Язык плохо слушался, но Кэл все-таки сумел выговорить:

— Как тебе это удалось?

— Маленькое волшебство, — сказал Нимрод, даже не улыбнувшись. — Время от времени мне еще удаются небольшие обманы.