Казалось, этот кошмар — содрогания, хруст, треск рвущейся плоти — будет длиться вечность, но развязка оказалась скорой. Крылья после очередного рывка отделились от тела, изувеченный Кокер протиснулся на ту сторону и упал, обливаясь своей медовой кровью.

Теперь Мэв поняла, что он имел в виду, когда сказал ей «приготовься». Ему требовалась ее помощь, чтобы остановить кровотечение, пока он не умер. Мэв подошла к телу убийцы, напавшего на Будденбаума, и разорвала его платье. Ткань была плотная, как раз то, что нужно. Мэв вернулась к Кокеру, упавшему лицом вниз, и нежно, но крепко забинтовала его раны, располосовавшие спину от лопаток до талии; она тихо нашептывала ему, что никогда не встречала такого храбреца. Она его вылечит, сказала Мэв, и будет ухаживать за ним, сколько он пожелает.

Кокер судорожно всхлипнул, уткнувшись в снег, — тут трещина над ним захлопнулась, — и ответил сквозь слезы:

— Всю жизнь.

Будденбаум и прежде бывал ранен, но так серьезно — только однажды. Он не умрет от укола шпагой — его покровители в награду за службу сделали его тело нечеловечески сильным, — однако на выздоровление потребуется время, а горы — не лучшее место для этого. Будденбаум успел увидеть, как проход закрылся. Тогда он поковылял вниз к подножию горы, оставив дочь О'Коннела рыдать над своим искалеченным другом, истекающим кровью. Он, Будденбаум, выяснит потом, каким образом маленькая невинная Мэв оказалась причиной страшной трагедии. Впереди на склоне Будденбаум заметил нескольких спасшихся тварей, которые при виде его ринулись наутек, — значит, не все свидетели событий погибли. Придет час, и он их отыщет, чтобы расспросить обо всем и понять, каким образом его судьба связана с судьбой Мэв О'Коннел.

В том, что они связаны, Будденбаум не сомневался. Чутье, заставившее его насторожиться в тот апрельский день, когда среди пыли, грязи и вони немытых тел он услышал имя богини, его не подвело. Проза жизни и чудеса перемешаны здесь, в этой недавно открытой стране, а в сердце Мэв О'Коннел они живут нераздельно.

Кокер и Мэв пролежали под прикрытием скал еще не сколько часов, чтобы дать передышку душе и телу после всех мучений прошедшей ночи. Время от времени Мэв промывала раны своего друга смоченной в талом снегу тряпицей, а он положил голову к ней на колени и тихо постанывал. Иногда они впадали в дремоту, всхлипывая во сне.

Утро выдалось бесснежное. Сильный ветер принес с юго-запада легкие белые облака, разлетевшиеся среди горных вершин. В просветах между ними мелькало солнце — слишком слабое, чтобы согреть, но смотреть на него было весело.

Мертвецы, лежавшие на голом склоне, не остались незамеченными. Прошел час или два после восхода солнца, и в воздухе над местом схватки закружились птицы в предвкушении пира. Их становилось все больше. Мэв испугалась, что во сне им выклюют глаза, и уговорила Кокера переползти в расселину между скал — хоть какое-то укрытие.

Позже, ближе к полудню, ее разбудило ужасающее рычание. Мэв поднялась и осторожно выглянула из-за скалы. Рядом с ними пировала стая волков — одни терзали добычу, Другие дрались между собой за лакомые куски.

Это была плохая новость, и не единственная. Тучи снова сгустились, угрожая снегопадом.

— Нужно идти, — решила Мэв.

Кокер поднял на нее исполненный боли взгляд.

— Куда?

— Вниз, — сказала она. — Пока мы не обессилели от голода и не замерзли. Идем, зимний день короткий.

— Что там такое?

— Волки.

— Много?

— Десятка полтора. Но они нас не тронут, пока здесь столько еды, — Она присела на корточки рядом с ним. — Я знаю, тебе больно, но я хочу тебе помочь. Если мы доберемся до повозки, мы найдем там чистые бинты и…

— Хорошо, — прошептал он. — А потом?

— Я же сказала: потом спустимся вниз в долину.

— А потом? — спросил он, его голос был едва слышен. — Если мы спустимся к людям, они сразу же убьют нас. Про тебя думают, что ты дитя дьявола, а я… Я теперь и сам не знаю, кто я такой.

— Нам не нужны люди, — ответила она. — Мы найдем себе место. Место, где можно жить и строить.

— Строить?..

— Не сейчас, а когда ты поправишься. Может быть, будем жить в какой-нибудь берлоге, воровать еду, делать все, что придется, но мы не умрем.

— Ты так уверена…

— Да, — тихо произнесла она. — И мы построим сияющий город. Мы с тобой.

Он взглянул на нее едва ли не с жалостью:

— О каком городе ты говоришь?

— Идем, и я расскажу по дороге, — сказала Мэв и взяла его за руку, помогая подняться.

Мэв оказалась права: еды у волков было больше чем достаточно, и звери не обратили на них внимания. Только один, безухий, облезлый и низкорослый, потрусил следом, принюхиваясь. Мэв, вооружившаяся коротким мечом — она вы дернула его из груди какого-то трупа, — повернулась к волку и с отчаянным воплем бросилась в атаку. Тот сбежал, поджав хвост, и больше не показывался.

Первые снежинки закружили в воздухе, когда они уже добрались до леса. Под густыми кронами снегапад был не страшен, опасность крылась в другом. Мэв не разбирала дороги в чаще — понимала только, где низ и где верх; не будь рядом Кокера с его нечеловеческим нюхом, наверняка заблудилась бы и погибла в лесу, разросшемся у подошвы горы.

На ходу говорили мало, но Кокер, проявлявший невероятную стойкость, несмотря на раны, все же решил обсудить один вопрос кто такой Будденбаум — он тоже Посвященный?

— Я не знаю, что значит «Посвященный».

— Это тот, кто общается с бесплотным духом…

— Как священник?

— …и творит чудеса.

— Священники не творят чудес.

— Что же они делают?

— Читают молитвы. Преломляют хлеб. Говорят людям, что можно делать, а чего нельзя.

— Но чудес не творят?

— Не творят.

Кокер немного подумал и сказал:

— Тогда я имел в виду другое.

— А Посвященные — хорошие или плохие?

— Ни то ни другое. Они исследователи, вот они кто. Мэв ответила, что это похоже на Будденбаума.

— Ну ладно, кто бы он ни был, — продолжал Кокер, — силы в нем много. Такой удар должен бы быть смертельным.

При этих словах девочка вспомнила, как Будденбаум вы рвал у себя из спины шпагу.

— Потрясающе, — отозвался Кокер.

Хотя Мэв не сказала ни слова, она поняла, что Кокер говорит именно о том, что ей представилось.

— Как ты это сделал? — спросила она.

Он взглянул на нее виновато:

— Прости. Это невежливо с моей стороны, но ты так живо это себе представила.

— Ты увидел то же, что я?

Он кивнул:

— Что еще ты видел?

— Немногое.

— Что? — настаивала она.

— Когда ты начала говорить о строительстве, — признался он, — мне тоже представился город.

Мэв воскликнула:

— Это Эвервилль! Мой отец мечтал построить этот го род! — Она замолчала на мгновение, потом спросила: — Какой он?

— Он сиял, — просто ответил Кокер.

— Хорошо, — сказала она.

Когда они добрались до фургона, уже стемнело, хотя стало белым-бело от снега. Пока Кокер устраивал себе ложе, Мэв нашла остатки съестных припасов. Они поели. Потом снова уснули под хлопанье ветра, сотрясавшего стены фургона, и сны их были тревожными и странными. Мэв проснулась, вздрогнув так, что разбудила Кокера.

— Что случилось? — спросил он.

Она села.

— Мне приснился Ливерпуль, — проговорила она. — Там ходили по улицам волки на задних лапах и в нарядной одежде.

— Ты сквозь сон слышала их вой, — отозвался Кокер. Ветер до сих пор доносил к подножию горы отголоски волчье го пира. — Вот и все.

Он протянул руку и ласково погладил ее по лицу.

— Мне не было страшно, — сказала Мэв. — Я была счастлива.

Она села и зажгла лампу.

— Я гуляла по улицам, — продолжила она, откинув одеяло, — и волки кланялись мне на ходу.

Она достала тиковый сундучок, откинула крышку.

— Что ты ищешь?

Не ответив, она продолжала рыться в сундучке, пока не извлекла оттуда бумажный сверток. После чего закрыла сундук и принялась разворачивать сверток на крышке. Даже при тусклом свете лампы предмет, спрятанный внутри, блестел сквозь бумагу.