«Да, сейчас мне не помешало бы чудо», — вздохнула Рэйчел. Вот если бы начать все сначала, вновь стать прежней девочкой, не знающей ни боли, ни разочарований. Впрочем, была ли она такой когда-нибудь? Где она, беззаботная, наивная Рэйчел, верившая, что в этом прекрасном мире царит доброта и все, что происходит — только к лучшему? С тех пор как она последний раз увидела в зеркале это жизнерадостное, самонадеянное создание, кажется, минула вечность. Годы, проведенные в Дански — в особенности после смерти отца, — пригвоздили ее к земле и мешали взлететь вновь. Со временем ее надежды на свободную, счастливую, беспечную жизнь таяли. Даже после встречи с Митчеллом, превратившим ее в сказочную принцессу, надежды эти не спешили возвращаться. В первые месяцы знакомства с Митчеллом она постоянно ожидала, что он скажет ей держать выше нос и не смотреть на мир так мрачно. Но он, похоже, не замечал грусти в ее взгляде. А может, и замечал, но думал, что богатства Гири — надежное лекарство от самой черной меланхолии.

Мысли о Митчелле вновь заставили Рэйчел загрустить. Бедный Митчелл, он так хотел быть оптимистом. Разлука пойдет на благо им обоим.

Аэропорт Гонолулу, в котором ей уже случалось бывать, не изменился. В бесчисленных магазинах по-прежнему продавались фигурки, грубо вырезанные из скорлупы кокоса, бары предлагали тропические коктейли, толпы туристов в пестрой одежде сновали туда-сюда под предводительством гидов, несущих таблички с объявлениями. Повсюду мелькали цветастые рубашки, без которых не обходится ни один американец, побывавший на Гавайях. Неужели рай земной, который с таким упоением описывала Марджи, расположен на расстоянии двадцатиминутного перелета отсюда, с недоумением спрашивала себя Рэйчел. В это ей верилось с трудом.

Но сомнения ее стали слабеть, как только она вышла из аэропорта, и очаровательный неуклюжий вагончик повез ее в терминал, откуда должен был отправиться ее самолет. В знойном воздухе царило благоухание, и нежная свежесть океана смешивалась с ароматом экзотических цветов.

Самолет оказался совсем маленьким, но больше половины кресел в салоне пустовало. Хороший признак, удовлетворенно отметила про себя Рэйчел. Судя по всему, общество туристов в гавайских рубашках ей не угрожает. Миниатюрный самолет оторвался от земли более резко, чем его громоздкий собрат, и стремительно набрал высоту. Через несколько секунд взгляду Рэйчел открылась лазурная гладь океана, а небоскребы Гонолулу исчезли из виду.

Перелет из суетного и шумного Гонолулу до Острова Садов длится недолго, не более двадцати пяти минут. Но пока Рэйчел находится в воздухе, позвольте мне рассказать об одном событии, которое произошло примерно за две недели до этого.

Это случилось в маленьком невзрачном городишке Пуэрто-Буэно. Из всех городов, упомянутых в этой книге, Пуэрто-Буэно, пожалуй, самый захолустный и находится на одном из отдаленных островов чилийской провинции Магаланес. Эта провинция отнюдь не относится к числу райских уголков, где люди стремятся провести отпуск; пейзаж на овеваемых знойными ветрами островах никак не назовешь живописным, и некоторые из них совершенно пустынны. Неудивительно, что Пуэрто-Буэно, насчитывающий семь сотен жителей, считается здесь крупным городом, но обитатели близлежащих островов не часто поминают его в своих разговорах. Этот город с течением лет стал пристанищем для разного сброда, людей, не привыкших жить в ладах с законом. Его жители — в основном преступники, скрывающиеся от правосудия и кочующие в поисках надежного убежища, и те, кого страшит не закон, а людская месть. Некоторые из тех, кто избрал для себя этот захудалый городок, в свое время весьма печально прославились. Так, один из местных жителей до поры довольно успешно отмывал деньги для Ватикана, другая жестоко расправилась со своим мужем в Аделаиде и до сих пор как самую дорогую реликвию хранит фотографию мертвого тела. Но в большинстве своем жители Пуэрто-Буэно — ничем не примечательные злоумышленники, воры и фальшивомонетчики, поимка которых не принесет большой чести их преследователям.

Учитывая своеобразные особенности здешнего населения, трудно предположить, что в Пуэрто-Буэно может царить порядок и безмятежность, но это именно так. Кажется, никто здесь не знает, что такое преступления — их не совершают, о них не говорят и не вспоминают. Обитатели города предпочитают забыть о собственном бурном прошлом и провести остаток дней в тишине и покое. Конечно, Пуэрто-Буэно не обременен избытком комфорта (здесь всего два магазина, и электричество порой поступает с перебоями), но город этот, бесспорно, уютнее, чем тюрьма или могила. А в погожие деньки местные жители прогуливаются по обшарпанной набережной, любуются чистым небом, где никогда не увидишь следа пролетевшего самолета, и думают о том, что называть этот городок забытой богом дырой не так уж и справедливо.

Как вы понимаете, корабли редко бросают якорь в здешней гавани. Иногда рыболовное судно, снующее вдоль побережья, находит тут защиту от шторма, порой вдали появляется белоснежный круизный лайнер, капитан которого явно сбился с курса, — впрочем, это видение из другого мира исчезает за горизонтом так быстро, что пассажиры его вряд ли успевают рассмотреть домики Пуэрто-Буэно. Обычно гавань служит пристанищем нескольким утлым лодчонкам, столь потрепанным, что самый отчаянный смельчак не решился бы выйти на них в море. Зимой некоторые из них уходят под воду, где и сгнивают.

Но пришел день, когда у здешних берегов пришвартовалось судно, которое никак нельзя было отнести ни к одной из перечисленных категорий. Судно это, носившее имя «Самарканд», многократно превосходило по красоте и изяществу любой из круизных лайнеров, а по легкости и маневренности — любой из рыбачьих катеров. То была яхта, обшитая некрашеным мореным деревом, которое покрывал блестящий лак. Рубка, штурвал и обе мачты яхты тоже были из мореного дерева, и при определенном освещении древесные прожилки складывались в причудливый узор, словно яхта была расписана искусным рисовальщиком. Что до парусов, то они, как и положено, были белые, но штопанные множество раз, и теперь контуры бесчисленных заплат, имевших более светлый или более темный оттенок, также составляли замысловатый рисунок.

Впрочем, допускаю, что избалованный взор не счел бы яхту столь уж примечательной. Во Флориде и Сан-Диего, где швартуются самые роскошные суда в мире, она вряд ли привлекла бы внимание. Иное дело Пуэрто-Буэно — здешним жителям чудесная яхта, вошедшая в гавань в серый, холодный день, казалась ожившим сновидением. И хотя впервые капитан (который был единственным человеком на борту) привел свою Красавину в гавань Пуэрто-Буэно так давно, что никто из местных старожилов не помнил этого события, всякий раз, стоило яхте показаться на горизонте, десятки людей устремлялись к берегу, чтобы полюбоваться ее прибытием. В появлении яхты была какая-то высшая справедливость, подобная приходу весны после тоскливой холодной зимы, и это смягчало даже суровые сердца жителей Пуэрто-Буэно.

Но стоило судну войти в гавань, зрители сразу покидали набережную. Они знали, что за швартовкой и сходом на берег единственного темнокожего человека, приведшего свой корабль к их берегам, наблюдать не стоит. Согласно легенде, тот, кто увидит, как нога капитана «Самарканда» ступит на твердую землю, поплатится за собственное любопытство жизнью — много лет назад именно так случилось с одним несчастным зевакой, который умер прежде, чем минул год после того, как яхта вошла в гавань. Поэтому все взоры устремлялись прочь, когда капитан, сойдя по трапу, поднимался на вершину нависавшего над бухтой холма, где был его дом. Ни один из обитателей города не знал об этом человеке ничего, кроме имени. Имя это известно и вам. Галили.

Вы, наверное, хотите узнать, зачем моему сводному брату понадобилось жилище в городе, население которого сплошь состоит из бывших преступников. Все просто — Галили приобрел дом в Пуэрто-Буэно случайно. Он шел под парусом вдоль побережья — подобно тем рыбачьим суденышкам, о которых я вскользь упомянул, — как вдруг внезапно налетевший шторм поставил его перед выбором — искать убежища в ближайшей гавани или пойти ко дну. Галили принял решение не без колебаний. В то время его терзали отчаяние и неудовлетворенность, и поднявшаяся буря навела его на мысль отдаться на волю разъяренных волн. Но он все же отказался от этого убийственного намерения — не ради собственного спасения, но ради яхты, которую считал своим единственным другом. Столь благородное судно не заслуживало такого бесславного конца; Галили представил, как останки «Самарканда» будут выброшены на берег, и крестьяне пустят их на растопку. Давным-давно он пообещал своему другу, что, когда придет время, обеспечит ему достойный конец далеко, очень далеко от земли.