«Странные мысли», — подумал Уилл, кладя листы назад на бювар.

Хотя слово «духовное» было скрупулезно вымарано из текста, его воздействие сохранилось. Несмотря на ироничный юмор и чопорный лексикон, было видно, что текст написан человеком, который пытается найти путь к Божественному видению, который чувствует, хотя это и не доставляет ему удовольствия, что все его философствования — на пустом месте и пора уже их бросить. Либо так, либо он написал это мертвецки пьяным.

Уилл бездельничал уже слишком долго. Пора заняться делами, и в первую очередь повидать Фрэнни и Шервуда. Нужно рассказать им о том, что произошло в больнице, на тот случай, если Стип станет их искать. Вернувшись в гостиную, Уилл обнаружил, что Адель разговаривает по телефону — с викарием, решил он. Дожидаясь конца разговора, он взвешивал, что лучше: поговорить с Каннингхэмами по телефону или идти в деревню и разговаривать лицом к лицу. Когда Адель закончила, он уже принял решение. О таких вещах не говорят по телефону — он пойдет в деревню.

Адель сказала, что похороны назначены на половину третьего в пятницу — через четыре дня. Теперь, зная время похорон, она могла подумать о цветах, машинах и еде. Адель уже составила список тех, кого собиралась пригласить. Не хочет ли Уилл добавить кого-нибудь? Он сказал, что не сомневается: она пригласила всех, кого нужно, и если она будет заниматься делами, то он хочет на часок-другой сходить в деревню.

— А пока меня нет, я прошу вас запирать дверь, — сказал он ей.

— Зачем?

— Не хочу, чтобы в дом проникли… посторонние.

— Я тут всех знаю, — беспечно сказала Адель и, увидев, что это его не убедило, добавила: — А что тебя беспокоит?

Он предвидел этот вопрос и приготовил жалкую ложь. Он слышал, как в больнице две сестры говорили о каком-то человеке, который обманными разговорами проникает в чужие дома. Он описал Стипа, хотя и в самых общих чертах, чтобы не вызвать у нее подозрений. Уилл не был уверен, что убедил ее, но это не имело значения: если удалось посеять в ней достаточные опасения, чтобы, увидев Стипа, она не впустила его в дом, это его уже устраивало.

Он не пошел прямо в дом Каннингхэмов — заглянул в газетный киоск, чтобы купить сигареты. Пока Уилл разбирал бумаги в кабинете, Адель успела поговорить еще с кем-то, кроме викария, потому что мисс Моррис уже знала о кончине Хьюго.

— Он был превосходный человек, — сказала она. — Когда похороны?

Он сказал: в пятницу.

— Я закрою киоск. Хочу отдать последний долг. Его будет не хватать здесь, вашего отца.

Фрэнни была дома, занята по хозяйству: фартук, волосы кое-как подколоты, в руке тряпка и аэрозоль с полиролью. Она с обычной теплотой встретила Уилла, пригласила в дом, предложила кофе. Он отказался.

— Мне нужно поговорить с вами обоими, — сказал он. — Где Шервуд?

— Его нет, — ответила она. — Исчез сегодня рано утром, я еще спала.

— Такого раньше не было?

— Случалось, когда он неважно себя чувствовал. Он уходит на холмы, пропадает там целыми днями — просто гуляет. А что? Что-то случилось?

— Боюсь, много чего. Ты не присядешь?

— Что, так плохо?

— Не знаю пока, плохо ли, хорошо, — сказал он.

Фрэнни сняла передник, и они сели в кресла у холодного камина.

— Постараюсь как можно короче. — И Уилл уложил в пятиминутный рассказ все события, произошедшие в больнице.

Она коротко выразила соболезнование, узнав о смерти Хьюго, а потом молча слушала, пока он не дошел до того, какое впечатление произвело на Розу и Джекоба имя Рукенау.

— Я помню это имя, — сказала Фрэнни. — Оно есть в книге. Рукенау нанял Томаса Симеона. Но какое это имеет отношение к счастливой парочке?

— Они больше уже не счастливая парочка. — Уилл досказал оставшуюся часть истории.

Выражение ее лица с каждой минутой становилось все удивленнее.

— Он ее убил? — спросила она.

— Не знаю, мертва она или нет. Но если не мертва, это чудо.

— Боже мой. Что же теперь будет?

— Вообще-то Стип наверняка хочет закончить то, что начал. Он может дождаться темноты, может…

— Просто постучать в дверь.

Уилл кивнул.

— Ты должна взять самое необходимое и быть готовой к отъезду, как только появится Шервуд.

— Думаешь, Стип придет сюда?

— Может быть. Он уже был здесь прежде.

Фрэнни бросила взгляд на входную дверь.

— О да… — вполголоса сказала она. — Мне это все еще снится. Отец в кухне. Шер на лестнице, а у меня в руках книга, которую я не хочу отдавать…

За последние минуты она заметно побледнела.

— У меня нехорошее предчувствие, Уилл. По поводу Шервуда.

Она поднялась и сплела пальцы.

— Что, если он с ними?

— Почему ты так думаешь?

— Потому что он так и не забыл Розу. Да что там — он все это время думал о ней, я абсолютно уверена. Он признался всего раз или два, но она никогда не выходила у него из головы.

— Тем больше причин собраться и быть готовыми к отъезду, — сказал Уилл, вставая. — Я хочу, чтобы мы уехали, как только появится Шервуд.

Она направилась — Уилл за ней — в холл.

— Ты говорил, что не уверен, плохие это новости или хорошие, — заметила Фрэнни на ходу. — Мне кажется, плохие.

— Но не для меня, — сказал Уилл. — Я тридцать лет жил в тени Стипа, а теперь свободен от него.

— Если он тебя не убьет, — добавила Фрэнни.

— И все равно я буду свободен.

Она посмотрела на него.

— Неужели все так ужасно?

— Как есть, так и есть, — ответил Уилл, пожав плечами. — Знаешь, я не жалею, что повстречался с ним: благодаря ему я стал тем, кто я есть. Неужели я должен сожалеть о том, что я — это я?

— Уверена, многие сожалеют. О том, что они — это они, я хочу сказать.

— Я не из их числа. Я достиг в жизни гораздо большего, чем рассчитывал в молодости.

— А теперь?

— Теперь я должен двигаться дальше. Я чувствую, это уже происходит. Во мне начинается какое-то движение.

— Я хочу, чтобы ты мне рассказал.

— Думаю, мне не найти слова, — сказал Уилл, улыбнулся и, увидев ее недоумение, добавил: — Я… взволнован. Знаю, это странно звучит, но так оно и есть. Я боялся, что все это никогда не кончится. А теперь это происходит.

Она отвела глаза и поспешила вверх по лестнице.

— У тебя есть способы защищаться от него? — крикнула Фрэнни с лестничной площадки.

— Да, есть.

— Ты мне не скажешь?

— Да есть одна штука, — сказал он и, сунув руку в карман, прикоснулся к ножу — впервые после того, как поднял его с земли.

Пальцам передались вибрации необыкновенной истории этого клинка, и он понял, что должен убрать руку, но его плоть отказывалась повиноваться. Пальцы обхватили липкую рукоять и мгновенно стали рабами исходившего от ножа упоения. Ах, сколько зла может причинить этот нож…

Убить Стипа не составит труда — вонзить клинок глубоко в эту несчастную плоть, чтобы остановилось сердце. А если у него нет сердца, нож будет колоть и колоть, оставляя раны, пока от него не останутся одни дыры, из которых вытечет жизнь.

— Уилл? — окликнула с лестницы Фрэнни.

— Да?

— Ты меня слышишь? Я тебе кричу.

Окунувшись в жестокость ножа, он не слышал ни слова.

— Что-то не так? — откликнулся он, распахивая пиджак.

Пальцы никак не могли оторваться от рукояти, костяшки побелели.

— Я хочу выпить чашку чая, — крикнула Фрэнни.

Контраст был такой нелепый — нож в его руке весь в соках Розы и желание Фрэнни выпить чашку чая, — что Уилл вырвался из воспоминаний. Он расцепил пальцы и запахнул пиджак, словно захлопнул ящик Пандоры.

— Я заварю, — сказал он и направился на кухню.

От каждого шага по телу расходились волны боли.

Поначалу он не понял почему. И, только вымыв руки под холодной водой, сообразил, что его беспокоят шрамы, оставленные медведицей, словно организм в наказание за то, что Уилл не дал ему насладиться клинком, вспомнил о старых болячках.