Пока чудовища спускались, она смотрела на них, понимая, что не в состоянии их остановить. Повернувшись к толпе, которая появилась из глифа, она увидела, что к ней идут Шалопуто и Газза. Газза махал ей рукой. Она вновь посмотрела на приближающихся врагов. Они были в пяти минутах ходьбы. Не больше.

Тогда она побежала к Шалопуто и Газзе. Тот был уже близко и крикнул:

— Ты в порядке?

— Не знаю, — ответила она. — Вряд ли.

Когда она подбежала, он раскрыл руки и крепко обнял ее. Она ответила столь же крепким объятием, и это заставило Газзу сжать ее сильнее. Шалопуто обнял их обоих, на что никто не возражал.

— Что нам теперь делать? — спросил Шалопуто.

— Мы должны защищаться, — ответила Кэнди. — Другого выбора нет.

— Я обеими руками за хорошую драку, — сказал Газза, — но у нас нет надежды победить. Взгляни на них! Они горят и все равно идут. Нет ног, а они ползут.

Кэнди посмотрела в сторону вулкана. Приближение заплаточников выглядело поистине устрашающим. Хотя несколько наиболее поврежденных существ в конце концов погибли на склоне горы, гораздо большее их число продолжало свой нетвердый спуск.

— Абаратараба полностью использована, — сказала Кэнди. — Во мне еще есть магия, но боюсь, что больше никаких глифов.

— А если попытаться сбежать с острова по воде?

— Шансов нет, — сказал Шалопуто. — Изабелла переливается через Край Мира. Если мы попадем в эти воды, то тоже свалимся.

— Будет много жертв, — мрачно произнесла Кэнди. — Мы должны стоять здесь.

— Нас все равно привезли сюда умирать, — напомнил ей Шалопуто. — По крайней мере, так у нас есть шанс.

Из глубин Галигали донесся еще один взрыв, настолько мощный, что разорвал переднюю половину Бурехода. Это не отвлекло Бабулю Ветошь от приговоренных. Она продолжала идти вниз по дымящему склону.

— Интересно, что произошло с Кристофером? — спросила Кэнди.

— Он там, — сказал Шалопуто.

— Я его не вижу.

— Я видел его, клянусь. Он идет сзади, но он точно там.

Кэнди посмотрела на армию с новым интересом.

— Ты уверен? — спросила она.

— Абсолютно.

— Ха, — сказала Кэнди. — Три поколения Тленов. — Она посмотрела на Газзу и Шалопуто. — Думаю, мы встретим их вместе.

Тлен набросил на себя Полог Отвлечения с низким разрешением, чтобы заплаточники, между которыми он шел, не обращали на него внимания, но едва ли это имело значение. Они сосредоточились на тех, кого собирались казнить. Поэтому через некоторое время он просто позволил заклинанию рассеяться, зная, что либо они его не видят, либо им все равно. Только когда Тлен осознал, что девушка из Цыптауна начала идти навстречу армии его бабки — понять выражение ее лица было невозможно, — он вновь вернул себе Полог, скрывшись из вида.

В этом невидимом состоянии у него было немного времени, чтобы привести в порядок свои мысли. Он больше не знал, кому предан, и есть ли какие-то преимущества у той или другой стороны. Много лет он подчинялся приказам своей бабки, большую часть времени выполняя рабскую работу, и что это ему принесло? Смерть и горькое воскресение на каменистом пляже. А любовь? Ха, любовь! Она еще более жестока, чем преданность. По правде говоря, эта любовь чуть его не убила. Возможно, было бы милосерднее, если б так оно и произошло. Но вместо этого из-за любви он выглядел дураком: из него вытянули всю магию, которую он изучил, и оставили ни с чем, даже без поцелуя в качестве компенсации. Он горевал. Небеса знают, как он горевал. Но еще больше он злился; в его сердце полыхал гнев, и чтобы от него избавиться, ему пришлось унизиться до убийства.

Но даже это не стало концом мучений. Через пятнадцать лет в его жизнь вошла девушка из Цыптауна; их пути пересеклись случайно — так он полагал. Она оказалась в руках Мамы Изабеллы, вновь по воле случая — по крайней мере, так ему казалось, — и в результате он узнал, что Кэнди Квокенбуш из Цыптауна несла внутри себя душу принцессы, чьи манипуляции и вероломство лишили его силы и любви. Теперь душа Боа больше не обитала в девушке, но это было не важно. Она все равно действовала так, словно могла противостоять его бабке! Но она ошибалась. Это была уже не та Карга Горгоссиума, злобная женщина, с которой она столкнулась на «Полыни». Власть Императрицы была теперь иного порядка. Почему девушка не понимала этого? Почему она не видела величие союзника его бабки, Нефаури? Понимала ли она, каким взрывоопасным стало это место? Не потому, что вулкан выбрасывал в воздух огонь и камни, а потому, что три поколения династии Тленов впервые собрались вместе после пожара, который стер будущее этой семьи и вернул всю силу ее старейшему выжившему члену, в тени которой он, самый младший, обречен жить.

Сейчас это было самое ненадежное место во всем Абарате. Чему бы Кэнди не научилась у Боа, в своей основе она была обычным созданием из Иноземья, пусть даже волевым и, возможно, в некотором смысле экстраординарным. Но все равно она была просто человеком, и потайные места ее рассудка продолжали наводнять звери, охотившиеся на обезьян, от которых произошел ее вид. Она никогда не освободится от этого страха, думал Тлен. И это делает ее слабой при встрече с Полуночью.

Но все же она вышла против его бабки, игнорируя собственный страх. Возможно — лишь возможно, — она была чем-то новым. Новым типом женщины.

Если это так, жаль, что она должна умереть.

Две армии сошлись. Императрица посмотрела на Кэнди без видимых эмоций.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

— Я пришла, потому что увидела, как страдает Зефарио, — сказала Кэнди. — Он ваш сын. Разве это не делает вас хоть немного милосерднее?

— Нет, девочка. Я избавилась от милосердия прежде, чем пошла на встречу с Нефаури. Я знала, что они его учуют.

— Значит, вы ничего к нему не испытываете? — спросила Кэнди.

Она не представляла, почему задает эти вопросы, но какая-то причина существовала. Это было семейное дело: Тлены, как и все семьи, имели свои тайны. Когда члены ее собственной семьи собирались вместе, эти встречи неизменно заканчивались руганью и мордобоем. Возможно, здесь тоже был какой-то секрет, способный изменить конец фатальной игры.

— О, я испытываю, — подтвердила Бабуля Ветошь. — Что-то вроде материнской любви, — продолжила она. — Насколько я вообще могу это чувствовать.

— Правда? — сказала Кэнди. Она смутилась. В чем сознается Матриарх?

— Правда, — ответила Ведьма. Она взяла одну из потрепанных кукол, что свисали с ее платья. — Я хочу, чтобы его душа была здесь, — сказала она. — У моего сердца.

Кэнди ничего не ответила. Она чувствовала, что ведьма еще не договорила. Ей было что сказать. И когда она, наконец, продолжила, то произнесла всего пять слов:

— Он не будет там одинок.

Вот оно, поняла Кэнди. В этом вся суть, в этих словах.

Он не будет там одинок.

На лице Ведьмы проступила ужасная злоба. Глубочайшая порочность. Но почему?

Он не будет…

Кэнди посмотрела на куклу, затем на Матриарха, надеясь отыскать ответ в ее лице. Но Бабуля Ветошь уже отворачивалась, сосредоточив свою энергию на висящем теле Зефарио.

— Взгляни на себя: такой старый, такой сломленный. Когда-то я держала тебя у своей груди. — Она начала идти в его сторону. — Умри же, — тихо произнесла она. — Отдай мне свою душу.

Она медленно протянула к нему руку, словно была способна вытянуть душу из тела. Зефарио издал мучительный звук, нечто между воем и плачем, крик человека, теряющего рассудок.

Такого Кэнди выдержать не могла. Невозможно было просто стоять и смотреть, как Ведьма продолжает его мучать. Она должна что-то сделать. Кэнди не знала, чем было это «что-то», но у нее была воля, и она могла ее использовать. Какие бы решения судьба не вложила в ее голову, сердце или руки, она это сделает. Все что угодно, лишь бы прекратить страдания.