— Ты? — сказал он. — На тебя надежды нет. — Он взглянул на свои руки, потом на дыру. — Я открыл ее. Я единственный, кто на это осмелился. И я единственный, кто способен запечатать ее.

Он устремился к дыре с той же легкостью в движениях, на которую Тесла обратила внимание, когда они выбирались из пещер. Его шаг замедлился, когда он приблизился на расстояние двух ярдов. Потом он и вовсе остановился.

— Что случилось? — спросила она.

— Подойди, посмотри сама.

Она направилась к нему. Это оказалось не так-то просто. Видимый мир изгибался и тянулся к дыре, и то же самое, как поняла Тесла, происходило и с невидимым миром. От блестящей поверхности рождался поток воздуха, несущий частицы пыли и грязи. Пространство завязалось в узел. Его материя была достаточно податлива, чтобы пройти сквозь нее, но приходилось прилагать усилия. Чем ближе к дыре, тем ощутимее. Избитое израненное тело Теслы с трудом справлялось с этой задачей. Но она не отступила и, шаг за шагом, приблизилась на достаточное расстояние, чтобы заглянуть в пропасть. Открывшееся зрелище было нелегко выдержать. В одно мгновение все представления о цельном и понятном мире рухнули. Последний раз подобное потрясение она испытывала в детстве, когда кто-то (она уже не помнила, кто) научил ее заглядывать в бесконечность, поставив друг против друга два зеркала. Ей было двенадцать, почти тринадцать, и она помнила, как ее напугала идея пустоты, отражающей пустоту, пока та не терялась за границами светового потока. Потом долгие годы Тесла вспоминала момент, когда воочию столкнулась с тем, что отказывалось воспринимать ее сознание. Сейчас происходило то же самое. Разрыв перевернул восприятие реального мира.

Она заглянула в пропасть. Там не было ничего определенного. Если она видела облако, то наполовину оно было дождем. Если она видела дождь, то это был дождь на грани воспламенения, он превращался в падающий огонь. А за облаком, дождем и огнем находилось совсем другое место, столь же неопределенное, как и скрывавшие его элементы. Там море становилось небом без разделяющей линии горизонта. Там была Субстанция.

Ее охватило страстное, почти необоримое желание оказаться там. Пролезть в разрыв и вкусить тайну. Сколько тысяч искателей узнавали об этом в лихорадочных и наркотических снах? Очнувшись, они жаждали умереть, уверенные, что никогда не попадут туда. И все же они жили и надеялись, что чудеса возможны, что божественный дар любви и музыки — не самообман, а ключ к высшей ступени развития. Там за надежду воздастся откровениями и поцелуями, там откроются двери в вечность.

Этой вечностью и была Субстанция. Она — эфир, откуда произошло бытие, как человечество вышло из океана. Внезапная мысль о том, что Субстанции коснулись иады, поразила Теслу больнее, чем сам факт их вторжения. Она вспомнила слова Киссуна: «Субстанция должна быть защищена». Как сказала Мэри Муралес, Киссун лгал только при необходимости. У него был талант извлекать выгоду из правды. Субстанция действительно должна быть защищена. Без фантазий жизнь — ничто. Возможно, без них она и не возникла бы.

— Наверное, я должен попробовать, — сказал Яффе и на шаг приблизился к пропасти. Теперь он стоял у самого края.

Его руки, минуту назад казавшиеся немощными, вдруг наполнились силой. Теперь это было заметнее, чем раньше, потому что сила сочилась из искалеченной плоти. Он потянулся к дыре. То, что дыра почувствовала его присутствие, стало очевидным раньше, чем он успел поднести к ней руки. Из пасти разрыва вырвалась волна энергии и прокатилась по комнате. Комната содрогнулась и исказилась еще больше.

— Она поняла, что мы задумали, — сказал Яффе.

— Все равно, нужно попытаться, — ответила Тесла. Пол под ногами дрогнул, со стен и потолка посыпались куски штукатурки. А облака огненного дождя с той стороны устремились к Коему.

Яффе успокаивающе скрестил руки. Но дыра не поддавалась. Она выплюнула новую волну, и Яффе швырнуло в объятия Теслы.

— Нехорошо! — сказал он. — Совсем нехорошо!

Гораздо хуже, чем «нехорошо». Если им требовались какие-либо доказательства приближения иадов, то они уже видели надвигающееся темное облако. Пасть разрыва не собиралась поглощать все и вся. Она хотела выблевать то, что ее душит, и потому стала открываться.

Это было началом конца.

Книга в руках Хочкиса называлась «Подготовка к Армагеддону» — практическое руководство для верующих, пошаговая инструкция по выживанию во время Апокалипсиса. Там были главы о животноводстве, о воде и зерне, об одежде и быте, о топливе, о свете и обогреве. А еще пятистраничный список, озаглавленный: «Долго хранящиеся продукты». Он начинался с черной патоки и заканчивался вяленой олениной. И словно для того, чтобы напугать и подстегнуть тех, кто медлил с приготовлениями, книга изобиловала изображениями различных катастроф, случавшихся в Америке. В основном там были стихийные бедствия. Неистовое буйство лесных пожаров; лежавшие в руинах города, сметенные ураганами. Несколько страниц были посвящены наводнению в Солт-Лейк-Сити в мае 1983 года с фотографиями стен домов штата Юта, укрепленных мешками с песком. Но самым страшным среди этого каталога был ядерный гриб. В книге содержалось несколько фотографий ядерного взрыва, и под одной из них Хочкис нашел незатейливую надпись:

«16 июля 1945 года в местечке Тринити[17] в 5. 30 утра, при участии ее создателя Роберта Оппенгеймера, была взорвана первая атомная бомба. Этим взрывом начался последний период истории человечества».

Больше никаких пояснений. Эта книга была призвана не описывать устройство и действие атомной бомбы, а научить верующих Церкви Иисуса Христа святых последнего дня выжить после ее взрыва. Да это было и не важно — Хочкис не нуждался в подробностях. Ему требовалось лишь одно это слово: «Троица» вне контекста Отца, Сына и Духа Святого. Он нашел ее. Триединство упростилось до единственного места и события. Это была та Троица, что сместила все остальные. В воображении людей двадцатого века ядерный гриб был страшнее Бога.

Хочкис встал, держа в руке книгу, и направился к выходу. То, что он увидел снаружи, заставило его остановиться. На парковке без присмотра резвилась дюжина животных. Ползали щенки, мыши удирали от котят, на горячем асфальте грелись ящерицы. Он оглядел ряд магазинов. Из открытой двери магазина Теда Элизандо вылетел попугай. Хочкис не был знаком с Тедом, но кое-что о нем слышал. Он сам был объектом сплетен и всегда внимательно прислушивался к тому, что говорят о других. Элизандо потерял рассудок, жену и ребенка. Теперь он потерял и свой маленький ковчег, выпустив его обитателей.

Хочкис не мог найти слов утешения и поддержки. К тому же сейчас нужно донести информацию о Тринити до Теслы Бомбек, а не утешать Элизандо. Тот наверняка понимает, в какой опасности находится, иначе не стал бы отпускать на волю своих зверей. Да и как его поддержать?.. Хочкис принял решение, направился к своей машине — и снова остановился. На этот раз потому, что услышал сдавленный человеческий крик. Кричали в зоомагазине.

Через десять секунд Хочкис был у входа. По полу бродили животные, но никаких признаков хозяина Он окликнул Теда:

— Элизандо? У вас все нормально?

Ответа не последовало, и Хочкис подумал, что Тед покончил с собой. Выпустил животных и вскрыл себе вены. Хочкис бросился внутрь, пробираясь между стендами, насестами и клетками. Он увидел осевшее тело Элизандо в дальнем углу большой клетки в центре магазина. Небольшая стайка канареек в панике металась по клетке, теряя перья при ударах о прутья.

Хочкис бросил книгу и поспешил на помощь.

— Что же вы наделали, — говорил он Теду, — господи, что же вы наделали!

Подойдя ближе, он понял свою ошибку. Это было не самоубийство. Невозможно нанести себе такие раны, какие зияли на прижатом к прутьям лице. Из щеки и шеи Элизандо были вырваны клочья мяса. Кровь хлестала сквозь ячейки и заливала пол клетки, но с каждым толчком поток крови ослабевал. Тед был мертв уже несколько минут.